Иран: Пост-исламистское общество против исламистского государства
Zan, Zendegi, Azadi (Женщина, жизнь, свобода) — вот лозунг новейшего иранского демократического общественного движения, вспыхнувшего после того, как 16 сентября 2022 года погибла Жина Махса Амини, арестованная так называемой иранской полицией нравов. Это общенациональное прогрессивное движение, по большей части возглавляемое женщинами и представителями других притесняемых групп иранского общества, сотрясло идеологический фундамент Исламской республики — институт велаят-е факих (власть факиха, богослова-законоведа) и его дискурсивные практики — и всё современное иранское исламистское государство.
Движение Zan, Zendegi, Azadi показало, что исламистский король — голый! С первых дней существования постреволюционного Ирана под управлением аятоллы Хомейни некоторые слои общества бросали вызов правящей исламистской элите; в марте 1979 года, в Международный женский день, против неё протестовали и женщины. В глазах некоторых интеллектуалов, женщин и правозащитников Вали-е Факих, Высший руководитель, не был осенён божественной благодатью и не являлся представителем Бога на земле. В 1990-е и 2000-е годы, после смерти аятоллы Хомейни, всё новые общественные группы осознавали, что король-то голый.
Три переломных момента продемонстрировали несостоятельность идеи реформирования государства электоральным путём, показав, что выборы при велаят-е факих практически никак не влияют на жизнь обычных людей. Первым таким моментом был кризис в ходе реформирования политической системы при президенте Мохаммаде Хатами (1997-2005); вторым — подавление иранского продемократического Зелёного движения в 2009 году в ответ на подтасованные президентские выборы; третьим — провал реформ при президенте Хасане Рухани (2013-2021), за которым последовали президентские выборы 2021 года, приведшие к власти сторонника жёсткого курса Ибрахима Раиси. Отмеченные массовым недопуском даже лояльных режиму кандидатов, президентские выборы 2021 года побили рекорд самой низкой явки в истории постреволюционного Ирана и самой большей доли протестного голосования и испорченных бюллетеней.
Исламистский король — голый
Итак, в глазах большинства иранцев исламистский король оказался голым. Стало ясно, что эта клерикальная олигархия, поддерживаемая военными и силовиками, представляет собой узаконенную патриархальную автократию, правящую именем Господа, но служащую клерикальной клептократии своих приспешников. Это «государство-хищник» (Vahabi 2020), притворяющееся, будто существует во имя неимущих, государство, где общественные институты извращаются и ставятся на службу правящим олигархам. Это недвусмысленно отражает один из множества лозунгов, под которыми в октябре 2022 года выступали студенты Тегеранского университета: «Бедность, коррупция и несправедливость; Позор автократии!» (فقر و فساد و بیداد، ننگ بر این استبداد). Короче говоря, складывается впечатление, что Исламская республика предала и религиозные, и светские идеалы, посягнув на величие ценностей, вдохновлявших множество людей во время революции 1979 года.
Узаконившее свою власть меньшинство правит именем Господа; иранская правящая клерикально-военная олигархия постепенно, но неустанно наращивала своё могущество ценой маргинализации большинства, извращая освободительный дух революции 1979 года. Она больше не отстаивает права угнетенных низов иранского общества (mostaz’afin) и систематически превращает граждан в людей второго сорта. Складывается впечатление, что за сорок лет, прошедших после революции, политика Исламской республики привела к систематическому отчуждению прав (esteza’af, استضعاف), узаконив культурное, экономическое, социальное и политическое закабаление большинства (Mahdavi 2023).
Исламская Республика Иран — это анахронизм!
Исламистское государство правит «пост-исламистским» народом (Bayat 2013; Mahdavi 2011, 2020, 2023). Иранское гражданское общество уже вошло в пост-исламистское социальное состояние (но не в области религии и культуры), в котором все формы исламистского государства, включая велаят-е факих, утратили общественное одобрение и способность мобилизовать людей. Низы иранского общества, маргинализированное большинство, уже не раз выступали против правящей исламистской элиты. В числе этих протестов Зелёное движение 2009 года и новые и новые волны продолжающихся с 2017 года социальных протестов — в частности, движение 2022 года под лозунгом Zan, Zendegi, Azadi; в этот список входит также отказ от участия в выборах, как это случилось во время парламентских выборов 2020 и президентских — 2021 года.
Устойчивость Исламской республики в значительной степени зависит не от дискурсивного/интеллектуального господства, но от клерикальных и силовых структур, содержание которых оплачивается нефтедолларами рентной экономики государства. Хотя Исламская республика подавляет политических противников, на социальном и дискурсивном уровне она хрупка, приведена в замешательство, обанкротилась и потерпела крах. В значительной степени это обусловлено разочарованностью иранского гражданского общества в идеях и практике исламизма, что сделало Исламскую республику анахронизмом для современного Ирана. Результаты дискурсивных, структурных и демографических трансформаций страны являются гораздо более современными, чем патримониальная и олигархическая природа господствующей политической системы. Иными словами, пост-исламистское социальное состояние Ирана не сулит исламистской элите светлого будущего и долгих лет пребывания у власти.
Понятие пост-исламизма, рассматриваемое в широком смысле и вовсе необязательно отсылающее к бывшим исламистам, разочаровавшимся в исламизме, характеризует социальное состояние иранского общества. Это общество стало свидетелем и жертвой несостоятельности, фундаментальных недостатков, регрессивной и реакционной природы исламизма как идеологии, института и формы политического устройства. Новое поколение иранских граждан 2000-х годов рождения — наглядный пример таких парадигмальных сдвигов и радикальных трансформаций. Это поколение, часть притесняемого иранского общества, ощущает, что правящая исламистская элита «колонизировала» их (Bayat 2022). Прекрасный лозунг «Женщина, жизнь, свобода» — радикальное и недвусмысленное отрицание исламизма во всех его проявлениях.
Однако правители-исламисты пережили не одну волну демократических протестных движений, по большей части полагаясь на репрессивный институт глубинного государства, состоящий из Канцелярии Велаят-е Факих (Бейт), спонсируемой нефтедолларами и управляющей многомиллионными революционными финансовыми корпорациями (Боньядами) — и военно-силовым аппаратом Корпуса стражей Исламской революции, а также рентной структурой государственной экономики. Более того, лидерские, организационные и дискурсивные недостатки демократической оппозиции, наличие правых популистов и антиинтеллектуальных шовинистов среди маргинальных оппозиционных групп, некоторые сомнения (части общественных сил) в существовании прямого пути к пост-исламистской республике и относительно неблагоприятное глобальное распределение власти могут повлиять на долговечность политической гегемонии правителей-олигархов. Военные угрозы и тотальные экономические санкции способны повлиять на секуляризацию общественной жизни, усилив правящих олигархов и повредив обычным людям, являющимся основными агентами демократических перемен внутри страны.
Тем не менее, поразительный дискурсивный, структурный и демографический сдвиг парадигмы на уровне иранского общества и хрупкость правящей коалиции на уровне государства могут дать основания для осторожного оптимизма по поводу пост-исламистского общественного устройства. Наблюдая пост-исламистское социальное состояние современного Ирана, можно прибегнуть к подходу Антонио Грамши к социальным изменениям и сохранить надежду на преодоление «пессимизма ума» «оптимизмом воли» (Gramsci 1971).
Жина Махса Амини: Воплощение исламистской «матрицы притеснения»
По утверждению феминистской исследовательницы Патрисии Хиллс Коллинз (Collins 2002), «матрица господства» является проявлением взаимного пересечения множества граней системного подавления, несправедливости и дискриминации. Такое систематическое угнетение может подразумевать гендерную, религиозно-культурную, социо-экономическую/классовую, этническую/национальную и территориальную дискриминацию. Вдохновившись критическим подходом Коллинз, мы можем утверждать, что убийство Махсы Амини представляет собой идеальный пример того, как исламистская «матрица господства» систематически маргинализировала и подавляла большинство иранцев. Поскольку Жина была женщиной, её смерть — пример угнетения женщин исламистской патриархальной идеологией, гендерной дискриминации и, в некоторых случаях, гендерного апартеида. Поскольку она была сунниткой в шиитском исламистском государстве, её смерть — символ религиозной и культурной дискриминации, которой подвергаются в Иране сунниты и некоторые другие религиозные меньшинства. Кроме того, Жина родилась и выросла в семье иранских курдов — одного из иранских этнических/национальных меньшинств, подвергавшегося систематической маргинализации до и после создания исламистского государства. К тому же двадцатидвухлетняя Жина воплощает поколенческий разрыв между косными правителями-исламистами преклонных лет и большинством молодых иранцев, чьи «глокальные» социо-культурные ценности и образ жизни фундаментально отличаются от исламистских ценностей. Хотя молодёжь многочисленна, при исламистском режиме она подвергается угнетению.
Более того, родной городок Жины — Секкез в провинции Курдистан, — символизирует территориальную сегрегацию, в результате которой такие центральные города, как Тегеран, получают большую часть ресурсов и бюджета страны, тогда как периферия систематически вытесняется и дискриминируется. Более того, Жина является примером анти-гегемонных социокультурных норм молодого поколения (поколений Z, Y и последующих), на притяжении десятилетий сопротивлявшегося господствующим исламистским нормам поведения. Она является подлинной представительницей светского и «пост-исламистского» поколения, воспитанного и получившего образование при исламистском государстве, индоктринированного им, но, тем не менее, как многие другие группы общества, неоднократно восстававшего против навязываемых социо-культурных установок. Наконец, что касается социально-экономического класса, то Жина принадлежала ко всё более многочисленному угнетённому слою «низов среднего класса» (Bayat 2017; Mahdavi 2019); к этому классу принадлежат люди социокультурно информированные и образованные, но с экономической точки зрения экономики бедные и обнищавшие. Этот социальный класс сыграл основную роль в событиях Арабской Весны и, кажется, в последние двадцать лет быстро растёт в Иране, оказав влияние на протесты 2010-х и 2020-х годов. Жина — олицетворение такого большого, но маргинализированного угнетённого социального класса, ставшего жертвой исламистской неолиберальной, хищнической политики Исламской республики, осуществляемой в интересах клептократов-приспешников режима.
Взимопересечение многочисленных видов дискриминации в современном Иране поспособствовало взаимодействию множества социальных сил, выступающих против status quo. Они радикально протестуют против господствующего режима — не только политического, но также социокультурного и экономического, — и всей исламистской онтологии, на фундаментальному уровне отрицающей достоинство, энергию и красоту одного-единственного слова — Zendegi (Жизнь). Я утверждаю, что эта прогрессивная триада — Женщины (Zan), Жизнь (Zendegi) и Свобода (Azadi) — представляет собой «матрицу эмансипации», что без свободы достойная жизнь — миф, и что ни одно общество не будет по-настоящему свободным, пока его женщины не свободны и не живут достойно. Развивая аналогию/уравнение Майкла Хардта (Hardt 2022), Zan + Zendegi = Azadi! Вот в чём волшебная сила такого простого, но глубокого, прогрессивного, феминистского лозунга Zan, Zendegi, Azadi!
Развенчание мифа об особом пути Ближнего Востока
Подобно пост-исламистскому Зелёному движению 2009 года, Арабской Весне 2011, турецким протестам против вырубки деревьев в парке Гези, приведшим к событиям 2013 года на площади Таксим, и нескольким другим случаям демократических социальных движений на Ближнем Востоке и в Северной Африке (MENA), движение Zan, Zendegi, Azadi 2022-2023 годов является ещё одним веским аргументом в пользу отмены, разоблачения и развенчания мифа об «особом ближневосточном пути». Эта идея, по иронии истории разделяемая представителями части противоречащих друг другу изводов западного ориентализма, шовинистского исламизма и даже некоторых необычных интерпретаций постмодернистского культурного релятивизма, предполагает, что ближневосточные и/или исламские общества обладают исключительным иммунитетом к таким идеям, как гендерное равенство, демократия, плюрализм, гражданские права и права человека, и происходит это из-за особенностей их культуры/цивилизации и религии/ислама. У этого дискурса много слабых мест, о которых я говорил в других своих работах, включая книгу «Миф об особом пути Ближнего Востока: Незавершённые социальные движения» (Mahdavi 2023), но здесь достаточно будет упомянуть, что этот аргумент, возрождённый в период, последовавший за Арабской Весной, является редукционистским, эссенциалистским, детерминистским, статичным, самодовлеющим и антиисторическим. Он игнорирует энергию и динамику обществ Ближнего Востока и Северной Африки (MENA), сводит многослойность индивидуальных и социальных идентичностей к одному-единственному абстрактному понятию религии/ислама, подрывает влияние социо-экономических, политических и глобальных структур власти и, что важнее, недооценивает продолжающееся повседневное сопротивление и достижения обычных людей этого региона.
Движение Zan, Zendegi, Azadi в современном Иране демонстрирует не только затруднительное положение исламизма, но также отметает распространённые представления о том, что регион MENA является статичным в культурном отношении, патриархальным и полным насилия или что люди там руководствуются исключительно религией. Прогрессивное движение вспыхнуло из-за убийства женщины, оно возглавляется по большей части молодыми женщинами, а его символ — лозунг «Женщины, жизнь, свобода», первоначально возникший среди курдских женщин, сражавшихся в Турции в 2000-х годах, а теперь пришедший в Иран. Этот примечательный «глокальный» ближневосточный феномен вдохновил многих, включая философа Жижека (2022), который опровергает акцентирующий культурную исключительность подход к региону MENA и одобрительно оценивает глобальный характер движения: «Недостаточно просто выражать симпатию к иранским протестующим и солидарность с ними, говоря, будто они принадлежат к другому миру, далеки от нас и являются частью иной, экзотической культуры. Вся болтовня о культурной специфике (к которой часто прибегают реакционные силы, чтобы оправдать религиозное и этническое притеснение) теперь не имеет значения: мы можем непосредственно видеть, что борьба иранцев — наша общая борьба».
Столь же важно, как интерпретирует это движение американский философ Майкл Хардт (2022). С его точки зрения, великолепный лозунг Zan, Zendegi, Azadi можно рассматривать как «дополнение» к лозунгу Великой Французской революции: «Свобода, равенство, братство», — и/или его «реинтерпретацию». Что ещё важнее, Хардт полагает, что слово «братство» подразумевает патриархальную власть, тогда как в современном Иране свобода (Liberty/Freedom) значит то, чего не могли представить себе французы во время своей революции — то есть введение в лозунг слова «женщины» или новое уравнение «Женщины + Жизнь = Свобода»!
Статья впервые опубликована на сайте In Media Res.
Мойтаба Махдави — профессор политологии Университета Альберты.
Он ведёт блог mojtabamahdavi.com.
Перевод Марии Семиколенных
Список литературы
Bayat, Asef. “A New Iran Has Been Born – A Global Iran.” New Lines Magazine. October 26, 2022.
Bayat, Asef. Revolution Without Revolutionaries: Making Sense of the Arab Spring. Stanford: Stanford University Press, 2017.
Bayat, Asef. Ed. Post-Islamism: The Changing Faces of Political Islam. New York: Oxford University Press, 2013.
Hardt, Michael. “Michael Hardt supports Iran’s Nationwide Movement.” Zamaneh Media. October 10, 2022.
Hill Collins, Patricia. Black Feminist Thought: Knowledge, Consciousness, and the Politics of Empowerment. New York, NY: Routledge, 2002.
Gramsci, Antonio Gramsci. Selections from the Prison Notebooks. Eds. and Trans. Quintin Hoare and Geoffrey Nowell-Smith New York: International Publishers, 1971.
Mahdavi, Mojtaba. “Charismatic Authority in a Hybrid State: Reading Max Webber and Beyond in Postrevolutionary Iran.” In Mehran Kamrava. Ed. Routledge Handbook of Persian Gulf Politics. London: Routledge, 2020, pp. 292- 307.
Mahdavi, Mojtaba. “Post-Islamist Trends in Post-Revolutionary Iran.” Comparative Studies of South Asia, Africa, and the Middle East, 31:1 2011, pp. 94-109.
Mahdavi, Mojtaba. Ed. The Myth of Middle East Exceptionalism: Unfinished Social Movements. Syracuse, NY: Syracuse University Press, 2023.
Mahdavi, Mojtaba. “The Velayat-e Faqih: Basis, Power, and Longevity.” In Mehran Kamrava, ed. The Sacred Republic: Power and Institutions in Iran. London: Hurst, 2023.
Mahdavi, Mojtaba. “Whither Post-Islamism: Revisiting Discourse/Movement After the Arab Spring.” In E. Mohamed and D. Fahmi. Eds. Arab Spring and the Quest for New Metaphors: Modernity, Identity and Change. New York: Palgrave Macmillan, 2019, pp. 15-38.
Vahabi, Mehrdad. “Introduction: a symposium on the predatory state.” Public Choice (2020) 182: 233–242.
Žižek, Slavoj. “Slavoj Žižek Sends a Message of Solidarity to the Iranians Protesting Mahsa Amini’s Murder.” Zamaneh Media. September 30, 2022.
