Поздравляю вас с Грамши:
воздушные замки для земных обывателей
People keep givin’ me the same old pitch:
“If you’re so smart, why ain’t you rich?”
I’ve heard that all my life, and I know it by heart.
And to tell the truth, I wish I knew,
But, America, I’m askin’ you:
If you’re so rich……why ain’t you smart?
Том Лерер, американский сатирик
Богатые — успешны, а успешные — богаты. Гипнотическая мантра звучит дома и на улице, во сне и наяву; шарманщик крутит ручку и уже не может остановиться. Зрители, заполонившие ярмарочную площадь, внимают пленительной мелодии и почти готовы покорно уйти за шарманщиком, как за гамельнским крысоловом. Показательно, что свой успех современные миллиардеры трактуют как нечто абсолютно легитимное: этакий luxury-сплав из генетики, достижений и таланта (и скромности, а как без неё!) По крайней мере, к такому выводу пришла автор нашумевшей книги «Безумно богатые русские»[1] социолог Элизабет Шимпфессль, интервью с которой не так давно опубликовал Forbes. Исследовательница общалась с образцовыми буржуями и поняла, что российские богачи тоже склонны считать себя кузнецами своего счастья — как будто не было у них ни интеллигентной семьи со связями, ни социальных лифтов, ни советского высшего образования, ни трамплина девяностых годов. Ещё Шимпфессль подчеркнула, что богатые норовят играть в опытных поводырей и наставников, думая, что статус превращает тебя в некоего гуру и наделяет космическим авторитетом. В топку таких наставников! Не поддавайтесь на уловки крысоловов, о благородные жители города! А если серьёзно, сама публикация подобного материала в журнале Forbes (совсем не обличающего, скорее нейтрального) вызывает что-то вроде уважения: так метко, да по своим же. В конце концов, что наши латифундисты, что заморские — разницы никакой.
Парадокс, однако, заключается в том, что карикатурный имидж буржуазии, сто раз оплёванный и двести раз осмеянный, ничуть не мешает простому индивиду втайне мечтать о дворцах, островах, личных самолётах и прочих кисельных берегах. Неважно, насколько это доступно; важно то, что это сидит в подсознании, и опасность ментальной ловушки такого рода была прекрасно описана Антонио Грамши. Когда великий философ и основатель итальянской компартии развивал концепцию культурной гегемонии, он объяснял, что один класс подавляет другой не только с помощью дубинок и винтовок (уж за ними не заржавеет), но и с помощью «правильных» ориентиров, транслируемых в публичном поле. И если вам, промывая недра черепной коробки, каждый день советуют покупать эти машины, копить на эти яхты, пользоваться этой парфюмерией и отдавать детей в эти частные школы, то вы (не вы, читатель, а «вы» в собирательном смысле!) можете утратить иммунитет к песням шарманщика и стать жертвой самой страшной пропаганды, рядом с которой бледнеют любые советские партсобрания. Грамшианские идеи, подобно выдержанным винам, с годами лишь подтвердили своё качество: и франкфуртцы в лице Адорно с Хоркхаймером, и другие марксисты и неомарксисты видели вокруг торжество «программируемости»; в итоге липкая паутина рекламы и масскульта сначала опутала рой доверчивых насекомых, а потом заточила каждую особь в плотный индивидуальный кокон с табличной «Don’tdisturb». И тут ещё неизвестно, что хуже: первичная унификация мышления или последующее дробление социума на микрогруппы «неповторимых личностей». Так или иначе, явная слабость современной контркультуры и отсутствие адекватной пропаганды классового сознания привели к тому, что мы видим сегодня. Forbes публикует новые рейтинги, Tatler живописует свадьбы и балы породистых леди и джентльменов, а какая-нибудь школьница из Камышина, наблюдая за всем этим, думает «вот бы и мне… так же!» И она абсолютно права: к успеху надо стремиться! Но подконтрольная классу-гегемону «надстройка» мешает усомниться в самой системе и её приоритетах, предлагая старые проверенные рецепты: AmericanDream, помноженную на VanityFair. Кстати, раз уж мы упомянули Tatler, то добавим, что именно их балы служат одним из ярких примеров институционального закрепления «верных» представлений о стиле жизни. И это не призыв сорвать с прелестных дебютанток диоровские платья ценой в пол-Нижегородской области и срочно заменить их на мешковатые костюмы в стиле госпожи Калугиной. В конце концов, ну ведь красиво же! Дело в другом: на фоне более чем среднего образа жизни «глубинного народа» сам дискурс вопиющей роскоши, само демонстративное потребление (термин Т. Веблена) смотрится лютейшим гротеском.
Уже упомянутая Элизабет Шимпфессль поведала Forbes о довольно интересной перемене в поисках идентичности: «Если в начале нулевых все массово искали — и чаще всего находили — у себя дворянские корни (что немного смешно, если учитывать, какой незначительный процент аристократов был в дореволюционной России), то недавно в этих историях стали появляться отсылки к культурной связи с советской интеллигенцией. Представителям буржуазного класса важно опираться на некий культурный бэкграунд в прошлом». В самом деле, это интересный сдвиг, который можно объяснить и банальным течением времени (советский проект уже сам стал далёкой Атлантидой), и желанием «окультуриться». Впрочем, шлейф ностальгии по всему царскому да дворянскому ещё вполне заметен; на официальном уровне у нас по-прежнему любят и опекаемых Домом Русского Зарубежья благородных князей, и потомков разных именитых родов, и Романовых, и даже псевдо-Романовых (вспомним 2021 год, скандальное венчание «великого князя» Георгия Михайловича с Ребеккой Беттарини в Исаакиевском соборе). С другой стороны, довольно неоднозначная реакция общества на ту же церемонию венчания показывает, что в XXI веке далеко не всем нужна квази-императорская клоунада — куда важнее социальные гарантии и конкретные планы на завтрашний день. Если всё же говорить про иррациональную любовь к балам, благородным собраниям и вальсам Шуберта, то это пристрастия сугубо эстетические, а монархические идеи явно отступают на второй план. К тому же, завёрнутый в красивую упаковку имперский ресентимент не всегда связан именно с отечественной историей, ведь поклонники британского сериала «Корона» (отличного, кстати!) тоже получают удовольствие от самого антуража, от шарма утраченной эпохи, которая давно не подлежит реконструкции. «Изячной жизни» хочется! — в «Клопе» Маяковского всё уже сказано. И подобных примеров можно привести много. Строятся воздушные замки, где никто не поселится, зато многие — увы — убьют половину жизни на грёзы о Чуде. Альтернатива находится поблизости: надо взять такую же красивую упаковку, но завернуть в неё будущее, а не прошлое. Как только проект будущего окажется привлекательным, а герои этого проекта заговорят доступным языком, шансы разломать стену капитализма заметно вырастут. Как же прав ты был, Антонио Грамши! Муссолини знал, на кого охотиться.
Смена ориентиров предполагает последовательную реабилитацию Человека, и здесь мы приближаемся к самому главному. Наблюдая разные типы респектабельных и успешных «лидеров», довольно сложно найти им какой-то внятный противовес. Более того, если в СССР из «простого» человека творили кумира, то сегодня очевидна постсоветская инерция его высмеивания. В этом плане искусство, включая кино и литературу, продолжает и гипертрофирует булгаковскую традицию: Шариков остаётся Шариковым, а Преображенский — Преображенским, разве что отвращение к шариковым теперь выражается более тонко и имплицитно. Скажем, в романе Марины Степновой «Женщины Лазаря» мы уже на первых страницах встречаем «стриженый дегенеративный затылок пролетарского мужа». В социальных науках это называется фреймингом: нас исподволь подталкивают к формуле «пролетарий = дегенерат», причём делается это одним изящным штрихом (Степнова, надо отдать ей должное, великолепный стилист, и степень таланта только усугубляет омерзительность пассажа). Не обладая достаточным критическим мышлением, иной читатель по крупицам соберёт в голове «канонический» образ простого человека — с уродливой внешностью, кривыми зубами и не шибко развитым мозгом. Именно это, а вовсе не плакаты «Смерть шпионам!», следует расценивать как пропаганду, консервирующую деление общества на классы и даже на касты. Значит, массовая культура — и не только массовая — должна усиливать акцент на людях будущего. Они, заметим, не имеют ничего общего ни с «маленькими людьми» XIX века, ни с безумными уберменшами в духе Ницше и Юнгера. Суть в том, чтобы удовлетворить запрос на адекватный, привлекательный образ героя-строителя, способного если не на подвиги, то хотя бы на что-то кроме рефлексии и созерцания хтонического мрака. Концепция Праздника тоже не должна быть узурпирована правящим классом, в противном случае левые и бедные останутся стоять с вечно нахмуренными бровями, а правые и богатые будут развлекаться на своих виллах и бросать плебеям обглоданные кости. Левая идея может быть только идеей триумфа. В отвоевании масскульта, как мне видится, сыграет свою роль и юмор, и ирония, и уход от догматического занудства (советский дискурс иногда был чересчур назидательным), и творческие способности конкретных авторов. Сегодня ростки творческого левого дискурса не так уж и малочисленны (от групп «РОМ» и «Джанни Родари» до всевозможных лекториев о советском искусстве), но для успешного противостояния культурной гегемонии аудитория таких проектов должна вырасти в сотни раз, приобретая именно классовые установки и не отвлекаясь на постмодернистские игрища вроде экологии и ЛГБТ. Контркультура может развиваться только снизу, и никогда — по воле государства.
Да здравствует культурная революция!
Алексей Бодяшкин
[1]В России вышла в 2022 году.
