20 июля 2006 года канадский политолог Питер Холворд встретился с бывшим президентом Гаити Жан-Бертраном Аристидом в Южной Африке в Претории и побеседовал с ним. Интервью было опубликовано в 22 февраля 2007 года. Перевод Анастасии Кривошановой.
В середине 1980-х Жан-Бертран Аристид был приходским священником в одном из нищих районов столицы Гаити Порт-о-Пренс, находившейся на полувоенном положении. Аристид возглавил растущее общественное движение, направленное против череды военных режимов, которые сменялись в Гаити после падения диктатуры Дювалье в 1986 году. В 1990 году Аристид выиграл первые демократические президентские выборы, набрав 67 % голосов. Был свергнут в ходе военного переворота в сентябре 1991 года, но снова пришел к власти в 1994-м после того, как США ввели войска с целью восстановить демократическое правление. В 1996 году Ж.-Б. Аристида сменил его соратник Рене Преваль. На выборах 2000 года он одержал новую блестящую победу, но в ночь на 28 февраля 2004 года Аристид был вновь свергнут в результате переворота, организованного кучкой правящей элиты Гаити организовала было так велико, что он снова был свергнут в ходе переворота в ночь 28 февраля 2004 года. С тех пор он живет в изгнании в Южной Африке,
Согласно статистическим данным, которые нам удалось отыскать, при режиме, который пришел на смену конституционному правительству, погибли около 5 тысяч последователей Аристида. Ситуация до сих пор остается напряженной и американские войска так и не выведены из страны. Однако пик насилия пришелся на февраль 2006 года, когда Рене Преваль вновь выиграл выборы с большим перевесом благодаря блестящей кампании. Призывы к немедленному и безусловному возвращению Аристида по-прежнему раскалывают политическое поле Гаити на два лагеря. Многие комментаторы, в том числе некоторые известные члены действующего правительства, верят, что Аристид мог бы свободно участвовать в новых выборах и с легкостью выиграть их.
Гаити — разделенная страна, а вы всегда были фигурой, способствовавшей и углублявшей это разделение. В 1990-е симпатизирующие вам эксперты и наблюдатели считали, что деление проходит по классовой границе: богатые вас демонизировали, а бедные — обожествляли. Однако ваш второй период правления клеймили как время коррупции и насилия. Несмотря на то что вы по-прежнему остаетесь самым популярным политиком в стране, вы потеряли голоса социальных работников, активистов, интеллектуалов, которые раньше вас поддерживали — как на родине, так и за границей. Я бы хотел побольше узнать о том, как вы впервые пришли к власти. Как вы объясните, что, несмотря на несогласие и сопротивление, вопреки желанию США, вопреки воле военных и правящей элиты Гаити, вы смогли выиграть выборы 1990 года?
Выступление людей как организованной общественной силы уже имело место в Гаити в 1980-х, а к 1986 году эта сила развилась настолько, что смогла свергнуть диктаторский режим Дювалье. Это было действительно массовое движение, не проект, спущенный сверху и ведомый единственным лидером или организацией. При этом это движение не было и исключительно политическим. Оно формировалось по всей стране и начиналось с маленьких церковных коммун (ti legliz — «маленькая церковь», креольск.). Мое избрание на пост президента было не избранием политика или партии в общепринятом понимании, оно стало выражением мобилизации всего народа. В первый раз в истории Гаити национальный дворец стал местом не для профессиональных политиков, но для людей. Местом, куда могли прийти люди из беднейших уголков страны, любого социального положения — в самом центре традиционной власти. Это был признак подлинных перемен.
Сентябрьский переворот 1991 года удался, несмотря на то что ваша политика как президента была крайне умеренной, осторожной. Был ли переворот неизбежен? Был ли сам факт присутствия в президентском кабинете человека вашего типа настолько нетерпим для гаитянской элиты? И что можно было сделать, чтобы противостоять реакции?
То, что произошло в сентябре 1991 года, повторилось в феврале 2004-го и может повториться в любой момент — так будет до тех пор, пока олигархия будет контролировать репрессивный аппарат и использовать его для сохранения иллюзии демократии. В этом и заключается их главная цель: поддерживать положение, которое можно назвать демократическим. Но эта демократия на самом деле искусственная, насажденная извне и контролируемая сверху. Им удавалось сохранять такой порядок вещей довольно долго. Уже 200 лет Гаити считается независимым государством, но в стране до сих пор 1 % населения контролирует более половины доходов.
Что вы можете ответить тем, кто говорит, что вы слишком верили США и их союзникам?
Не слишком ли сильно мы верили в американцев? Были ли мы слишком зависимы от внешних сил? Нет. Было бы пустой демагогией утверждать, что гаитянский президент может быть сильнее американцев, или может вовлечь их в непрестанную словесную войну, или будет спорить ради спора. Единственный разумный курс — хорошо взвесить относительный баланс интересов, выяснить, чего хочет Америка, помнить, чего хотим мы, и выявить оптимальные точки соприкосновения. В 1994 году Клинтону нужна была победа во внешней политике — и возвращение демократии в Гаити предоставило ему эту возможность; нам нужен был инструмент для преодоления сопротивления кровавой армии Гаити, и Клинтон дал нам его. У нас никогда не было иллюзий, что Америка разделяла наши глубинные стремления, но без нее мы не смогли бы восстановить демократию.
То есть, кроме американских военных, не было альтернативы?
Гаитянцы были безоружны. Бродяги, преступники, наркоторговцы, бандиты — у них есть оружие — но не у народа. Это самообман — считать, что народ может вести вооруженную борьбу. Вести войну на территории противника или играть по его правилам бессмысленно и безнадежно. Вы точно проиграете.
Не заплатили ли вы слишком большую цену за американскую поддержку? Америка заставила вас пойти на различные компромиссы, принять многое, против чего вы всегда выступали — жесткий план структурной реформы, неолиберальную экономическую политику, приватизацию государственных предприятий и т.д. В результате такого ужесточения политики народ Гаити перенес тяжелые страдания. Должно быть, было нелегко проглотить все это во время переговоров 1993-го.
В 1993 году американцы с радостью согласились на экономический план, обсуждавшийся на переговорах. Когда они, через МВФ и другие финансовые институты, продавливали приватизацию госпредприятий, я, в принципе, был готов согласиться — но я отказался просто распродать предприятия частным инвесторам, без всяких условий. Невозможно отрицать факт чудовищной коррупции в государственном секторе, но с этой коррупцией можно было справиться разными способами. Вместо неограниченной приватизации я был готов согласиться на демократизацию этих предприятий, чтобы часть доходов завода или фирмы шла людям, которые там работают, чтобы ее можно было инвестировать в окрестные школы, больницы, чтобы дети рабочих могли получать какие-то привилегии. Американцы сказали: «Да, нет проблем».
Но когда я вернулся к власти, они пошли на попятную, а затем организовали кампанию дезинформации, выставившую меня человеком, нарушившим обещания. Это неправда. Соглашение было подписано так, как я говорю, а дальше люди могут судить сами. К сожалению, тогда у нас не было средств переубедить общественное мнение и выиграть информационную войну.
А ваша борьба с армией Гаити, которая свергла вас в 1992 году? В 1915 году американцы реорганизовали эту армию с точки зрения собственных приоритетов, и с тех пор она действовала исключительно в интересах США. Вы смогли распустить армию через несколько месяцев после того, как пришли к власти в 1994 году. Однако, тем не менее, принципы управления в армии Гаити противоречили вашим, и вам так и не удалось провести полную демобилизацию и разоружение.
У нас была армия примерно в 7000 человек, и она поглощала 40 % национального бюджета. С 1915 года она функционировала как внутренние оккупационные войска, солдаты не сражались с внешним врагом. Армия уничтожила тысячи людей, зачем нам была нужна такая армия? Лучше полиция, тренированная соответствующим образом.
Мы запустили программу реинтеграции солдат в общество. У них было право на труд, и государство должно было соблюдать это право — тем более, мы знали, что если солдаты не найдут работу, то, скорее всего, перейдут к насилию и грабежам, как тонтон-макуты. Мы сделали всё, что могли. Проблема заключалась в тех, кто должен был сохранять статус-кво. У них было полно денег и оружия, они работали рука об руку с самой мощной военной машиной в мире. Им было легко вернуть в свои ряды определенную часть бывших солдат, тренировать и снарядить их в Доминиканской республике, а затем использовать для дестабилизации Гаити. Но, тем не менее, я не считаю роспуск армии ошибкой. Не стоит думать, что в противном случае переворота 2004 года удалось бы избежать. Напротив, если бы ситуация с армией осталась прежней, Рене Превалю никогда не удалось бы продержаться свой первый срок, да и мне тоже — с 2001 по 2004 год.
В отличие от предыдущих случаев, переворот 2004 года совершила не «армия Гаити», действующая по приказу олигархии в соответствии с интересами зарубежных сил. Нет, на этот раз всем этим заинтересованным силам пришлось делать работу самим, с помощью собственных войск и от своего лица.
Имело ли создание партии Fanmi Lavalas («всеобщая семья», креольск.) в 1996 году целью урегулирование политического конфликта, спровоцированного аморфной коалицией сил, которые привели вас к власти? Практически вся первая команда Преваля погрязла в интригах. Не поэтому ли вы инициировали создание объединенной, структурированной партии, которая могла бы транслировать и выполнять общую политическую программу?
Нет, всё было не так. Прежде всего, по образованию и по склонности я учитель, а не политик. У меня не было опыта партийного строительства, и потому задачи создания партийной организации, обучения партийцев и т.п. я с радостью предоставил другим — профессиональным политикам, людям вроде Жерара Пьера-Шарля. Как была восстановлена только демократия, Пьер-Шарль вместе с остальными начал эту работу. Он помог основать Народную политическую организацию (OPL), а я призывал людей вступать в нее. Эта партия выиграла выборы 1995 года, а к февралю 1996 года, ко времени окончания моего президентского срока, у нее уже было большинство в парламенте. Но после выборов OPL стала демонстрировать традиционное поведение и ошибки гаитянской политики. Она закрылась, отдалилась от народа, начала раздавать все больше пустых обещаний. Я уже не был у власти и оставался в стороне. Но группа священников — активистов OPL была крайне разочарована таким положением дел и стремилась вернуть прежнюю связь с населением. Тогда, в 1996 году, позиция тех, кто это чувствовал, кто был недоволен линией OPL (их называли «туманность») была очень неустойчивой и неопределенной, однако со временем их чувства стало разделять все больше людей.
Велось огромное множество дискуссий о путях выхода из сложившейся ситуации — и из этих разговоров выросла Fanmi Lavalas. Ее создали сами люди. Она никогда не была полноценной политической партией. Если вы прочитаете устав организации, то заметите, что слово «партия» там даже не встречается. В Гаити нет положительного опыта работы политических партий, они всегда были инструментом манипуляции и обмана. С другой стороны, у нас есть долгий и позитивный опыт общественных организаций — например, те же церковные коммуны ti legliz.
К 1997 году Fanmi Lavalas стала нормально функционировать как организация, был написан и принят устав. Несмотря на эмбарго на помощь, мы смогли добиться определенных результатов. К примеру, мы могли вкладывать средства в образование. В 1990 году во всем Гаити было только 34 средние школы, к 2001-му — уже 138. Мы построили новый университет в Табарре, новую медицинскую школу. Несмотря на откровенную нехватку средств, программа по ликвидации безграмотности, которую мы запустили в 2001 году, тоже проводилась нормально; кубинские эксперты, которые помогали нам ее развивать, были уверены, что к декабрю 2004 года удастся снизить уровень безграмотности взрослых до 15 %, неграмотных в Гаити станет в разы меньше, чем за 10 лет до этого. Предыдущие правительства никогда не делали серьезных инвестиций в образование, так что было ясно, что наша программа станет еще одной угрозой статус-кво. Элита, по вполне очевидным причинам, совершенно не хотела развития бесплатного и всеобщего образования.
Fanmi Lavalas одержала убедительную победу на парламентских выборах в мае 2000 года, получив около 75 % голосов. Но ваши враги в США и на родине вскоре начали говорить о том, что метод подсчета голосов, когда необходимо выиграть места в сенате во время одного тура (то есть без необходимости второго тура «на вылет» между двумя кандидатами) был как минимум спорным, если не вообще незаконным. Они поставили под сомнение правомерность победы как таковой, и такое сомнение мгновенно вызвало подозрительность у организаций, предоставляющих международные займы и гуманитарную помощь, что наполовину урезало бюджет правительства. Вскоре после начала вашего второго президентского срока в феврале 2001 года победителях на выборах вынудили покинуть их кресла и ждать следующего тура выборов. Не лучше ли было урегулировать вопрос до того, как американцы смогли найти предлог, чтобы подкопаться под вашу администрацию?
Вы говорите, мы «предоставили американцам предлог». На самом деле, американцы нашли его самостоятельно, и если бы его не было, они бы придумали что-нибудь другое. США понадобилось 58 лет, чтобы осознать независимость Гаити. Приоритеты изменились, а сегодняшняя американская позиция более или менее согласуется с тем, какой она всегда была. Сентябрьский переворот 1991 года был осуществлен при поддержке администрации США, и за то, что он повторился в феврале 2004-го, стоит «поблагодарить» практически тех же людей.
Пресса представляла вас одновременно и как безусловного победителя законных выборов, и как тирана-автократа…
Да, именно так. Большая часть из 200 миллионов долларов, которые были переданы Гаити в 2000 году, после нашей победы на выборах, в качестве гуманитарной помощи и на развитие, была потрачена на кампанию по пропаганде и дестабилизации, направленную против нашего правительства и Fanmi Lavalas.
Вас часто обвиняли в нетолерантности и раскольничестве, слишком большом желании идти собственным путем. Но что бы вы ответили тем, кто, напротив, обвинял вас в чрезмерной терпимости? Вы позволили бывшим солдатам неоднократно открыто призывать к восстановлению армии; самопровозглашенным лидерам «гражданского общества» — делать всё, что им заблагорассудится, чтобы подорвать работу вашего правительства; радиостанциям — постоянно и неустанно вести дезинформационную кампанию. Вы не противились демонстрациям, на которых день ото дня требовали вашего свержения, а ведь многие из них организовывались и финансировались вашими врагами в США.
Этого требует подлинная демократия. Или вы разрешаете свободно выражать мнение, противоположное вашему, или нет. Если у людей нет права свободно выйти на демонстрацию и выразить свои требования — в стране нет демократии. Я знал, что в парламенте наши позиции сильны и что большинство населения нас поддерживает. Против было меньшинство. Их зарубежные связи, деловые интересы и так далее придавали им больше сил. Тем не менее, у них было право протестовать, высказывать свою точку зрения и пожелания — так же, как и у любого другого гражданина.
Самое частое и серьезное обвинение, которое против вас выдвигали, озвучили именно демонстранты и затем часто повторяли ваши зарубежные критики: что вы обратились к насилию, чтобы удержаться у власти, и по мере того как давление на ваше правительство возрастало, вы начали использовать банды из трущоб, так называемые chimères, для запугивания или даже убийства ваших противников.
Если посмотреть на происходившее в те дни разумно, то становится очевидно, что эти обвинения не выдерживают никакой критики. Достаточно не забывать несколько фактов. Прежде всего, несколько лет полиция вообще работала в условиях эмбарго: мы не могли покупать пуленепробиваемые жилеты или баллоны со слезоточивым газом. Полицейские были плохо экипированы, часто они даже не могли контролировать демонстрацию или столкновение на улицах. Некоторые наши противники, которые хотели спровоцировать такие столкновения, отлично это знали. Было прекрасно известно, что в то время как силам правопорядка отчаянно не хватало оружия и боеприпасов, нашим оппонентам через Доминиканскую республику поставлялось все необходимое. Люди это знали, и, естественно, им это не нравилось. Они начали беспокоиться, и для беспокойства у них были все основания. Продолжались провокации, произошло даже несколько случаев насилия. Оправдывал ли я это насилие? Нет. Я его осуждал, проклинал. Но могли ли мы предотвратить вспышки насилия, учитывая ограниченность имевшихся у нас средств? Было очень много провокаций, соответственно, много агрессии, и никто не смог бы поручиться, что кто-то из граждан не встанет на путь насилия. Но я этого никогда не одобрял и не поощрял.
Что же касается банд, то они — другая сторона нашего менталитета апартеида. Их название, chimères (химеры, призраки, франц.), говорит само за себя. Члены этих группировок принадлежали к самым нищим слоям, лишенным работы и социальной помощи, тем, чья жизнь никак не защищена. Они были жертвами структурной несправедливости, систематического социального насилия. И именно эти слои населения голосовали за наше правительство: они оценили то, что оно для них сделало и продолжало делать, несмотря на условия эмбарго. Неудивительно, что такие люди вступили в противостояние с теми, кто всегда получал выгоду от социального насилия, а затем пытался нарушить разрушить работу действовавшего правительства.
Опять же, насилие это никак не оправдывает, но на ком лежит ответственность? Кто здесь реальные жертвы насилия? Сколько представителей элиты или многочисленных оппозиционных партий «химеры» действительно убили? Сколько? Кто они? При этом те, у кого много экономических интересов и возможностей, с удовольствием финансировали банды преступников, вложили оружие в руки бродяг — как в Сите-Солей, так и в других подобных районах, — чтобы спровоцировать беспорядки и обвинить в этом Fanmi Lavalas. Эти же люди платили журналистам, чтобы те освещали ситуацию строго определенным образом, обещали им помощь в последующей эмиграции. Некоторые из тех, кто тогда сбежал, а сейчас живет во Франции, недавно признались, что им просто говорили, что нужно было транслировать, — и за это им потом давали визу. То есть существовали люди, которые финансировали искажение информации, с одной стороны, и дестабилизацию — с другой, кто подстрекал банды хулиганов сеять панику на улицах, чтобы создать впечатление, что правительство не контролирует положение в стране.
И, будто этого было недостаточно, вместо того, чтобы позволить полицейским силам прибыть в Гаити, вместо того, чтобы посылать оружие и боеприпасы, чтобы усилить правительство, американцы посылали их своим доверенным лицам в Доминиканской республике. И вы только посмотрите, кто были эти люди — такие как Жодель Шамблейн, преступник, который избежал правосудия в Гаити. Американцы приняли его с распростертыми объятьями, а затем он вооружал и финансировал «бойцов за свободу», ждущих за границей в Доминиканской республике. Вот что происходило на самом деле. Мы не давали оружия бандам «химер», это именно США вооружали Шамблейна и Филиппа. Удивительное лицемерие! А как только наступил июль 2004 года — все разговоры о возмутительном насилии как по волшебству затихли. Будто ничего и не было. Людей просто загнали в контейнеры и отправили на дно моря. Это в расчет не идет. Не имели значения и все бесчисленные атаки на Сите-Солей. Я могу продолжать до бесконечности. Погибли тысячи! Но с ними просто не считались, в конце концов, это были просто химеры, призраки.
Давайте вернемся к февральским событиям 2004 года. Излагаются совершенно разные версии того, что произошло во время подготовки к вашему изгнанию из страны. Какова была реальная поддержка выступивших против вас повстанцев Гая Филиппа? И, конечно, был ли шанс, что они захватят столицу, несмотря на то что многие тысячи людей были готовы ее защищать?
Было несколько попыток переворота: первая — в июле 2001 года, когда была атакована полицейская академия, а вторая — через несколько месяцев, в декабре, когда было совершено нападение на национальный дворец. Обе провалились, в обоих случаях повстанцам пришлось спасаться бегством по улицам города. Уцелели немногие. Причем изгоняла их не только полиция, участвовало и гражданское население. Так что повстанцы отлично знали, что Порт-о-Пренс им не взять. Поэтому они и колебались, остановившись в предместьях, примерно в 40 километрах от столицы. Нам было нечего бояться. Баланс сил в тот момент был в нашу пользу. Бывают ситуации, когда множество людей сильнее крупнокалиберных пулеметов и автоматов. А Порт-о-Пренс — город с очень тесным переплетением национальных и международных интересов — сильно отличался от более изолированных Сен-Марка или Гонаива. Ведь там не было действительно массового восстания, была небольшая группа хорошо вооруженных солдат, которым удалось обезвредить несколько полицейских участков, убить сотрудников и произвести некоторые разрушения. Полиция не имела боеприпасов и ничего не могла противопоставить M16, которыми были вооружены повстанцы. Но в столице сложилась другая ситуация. Люди были готовы, так что я не волновался.
В то же время 29 февраля груз полицейского снаряжения, которое мы абсолютно законно закупили у ЮАР, должен был прибыть в Порт-о-Пренс. Это решало всё. Баланс сил и так уже был против повстанцев, а если бы полиция действовала в полную силу, у них не осталось бы никаких шансов.
Получается, у американцев не было другого выхода, кроме как самим пойти и захватить вас в ночь 28 февраля?
Именно так. Они знали, что через несколько часов они потеряют возможность «урегулировать» ситуацию. Они ухватились за свой последний шанс, запихнув нас в самолет среди ночи.
Американцы — посол Фоли, Луис Морено и т.д. — настаивают, что вы сами просили их о помощи, так что в последнюю минуту им пришлось организовать ваш перелет в безопасное место. Некоторые репортеры поддерживают эту версию. С другой стороны, один из охранников, который был на вашем самолете той ночью, позже сообщил Washington Post на условиях анонимности, что рассказ представителей США был «просто подделкой». Начальник вашей службы безопасности Франц Габриель также подтверждает, что американские военные вас просто похитили. Кому верить?
Вы имеете дело со страной, которая перед лицом ООН, перед лицом всего мира, хотела и смогла сфабриковать заявления о существовании оружия массового уничтожения в Ираке. Они готовы лгать о вопросах мировой важности. Неудивительно, что они смогли найти нескольких людей, которые сказали о Гаити то, что требовалось американской администрации, тем более что Гаити — всего лишь маленькое государство, не имеющее особой стратегической важности.
Они говорили, что не могут послать миротворцев, чтобы помочь стабилизации ситуации, но как только вы покинули страну, войска сразу же были введены.
Их план совершенно ясен.
В августе и сентябре 2005 года во время предвыборной гонки, которая завершилась в феврале 2006 года, внутри Fanmi Lavalas проходило множество дискуссий о дальнейших действиях. В конце концов, большинство рядовых членов партии решило поддержать вашего бывшего коллегу, ваше «альтер-эго» Рене Преваля. Однако некоторые лидеры партии в итоге выдвинули собственные кандидатуры, а остальные вообще были готовы поддержать Марка Базена. Положение было сложным, на организацию явно стоило оказать давление, но вы держались в стороне.
Когда нам необходимо было выбрать кандидатов на выборы от Fanmi Lavalas в 1999 году, дискуссии в Фонде (Фонд Аристида за демократию, the Aristide Foundation for Democracy) часто продолжались далеко за полночь. Делегации прибывали со всей страны, а рядовые члены организации должны были одобрить или отклонить их кандидатуры. Найти компромисс часто было крайне нелегко, но именно так демократия и должна работать. Так что когда в прошлом году пришло время назвать кандидата в президенты, я был уверен, что дискуссии будут проходить точно так же, несмотря на то что многие из нашей организации были убиты, скрывались, находились в изгнании или в тюрьме. Я не делал никаких заявлений в пользу того или иного варианта. Я знал, что они сами смогут принять правильное решение. Вообще многие вещи, которые решал «Я», будучи президентом, решались именно таким образом — решение не исходило от меня, они его принимали. Я просто транслировал их слова.
Каков ваш прогноз на будущее? Могут ли в Гаити произойти какие-то перемены без прямого противостояния с классовыми привилегиями и властью, без преодоления сопротивления правящего класса?
Так или иначе, нам все равно придется столкнуться со всем этим. Но необходимым условием является участие народа. Как только люди смогут действительно участвовать в демократическом процессе, они смогут и дальше думать и действовать соответствующим образом. В любом случае, процесс уже необратим. Необратим именно на ментальном уровне. У выходцев из беднейших социальных слоев Гаити теперь есть опыт демократии, и они не позволят правительству или кандидату его попирать. Они продемонстрировали это в феврале 2006-го, и я знаю, что и дальше они будут действовать так же. Всё возвращается на круги своя, в конце концов, всё следует простому закону — tout moun se moun: каждая личность — на самом деле личность, каждый может продумывать то, что необходимо ему самому. Те, кто не принимает этот принцип, когда смотрят на жизнь Гаити — видят «негров» и, сознательно или несознательно, думают, что они слишком бедны, слишком неотесанны, слишком необразованны, чтобы решать за себя. Они видят людей, которым необходим кто-то, кто будет принимать за них все решения. Это колониальное мышление, и оно до сих пор широко распространено в нашем политическом классе. В то же время это проекция: они проецируют на других людей чувство собственной неадекватности, неравенства в глазах хозяина.
Февраль 2006 года показал нам, как много удалось достичь, как далеко мы продвинулись на пути демократии, даже после переворота, после двух лет свирепого насилия и репрессий. Неясно пока только то, сколько мы продержимся. Мы сможем идти вперед очень быстро, если мобилизовавшиеся люди встретят собеседников, которые захотят их выслушать, вступить в диалог с народом Гаити. Если таких людей не будет, путь станет длиннее. Например, с 1993 по 1994 год в правительстве США были люди, которые действительно хоть немного хотели нас выслушать, и это очень помогло развитию демократического процесса. С 2000 года нам приходится иметь дело с такой американской администрацией, интересы которой диаметрально противоположны их предшественникам, и в нашей стране всё замедлилось, а кое-что вообще вернулось в прежнее состояние. И это проблема не только Гаити. Нам до сих пор необходимо искать новые способы уменьшить, а лучше вообще нивелировать нашу зависимость от внешних сил.
Планируете ли вы играть какую-то роль в политике?
Меня часто об этом спрашивают, и мой ответ неизменен. Есть разные пути служения людям. Участие в политической жизни государства — не единственный. До 1990 года я служил народу, находясь вне государственной структуры. И так же я буду служить им дальше — извне. Мое первое призвание — быть учителем. Одно из главных достижений нашей второй администрации — открытие Университета Табарре, который строился во времена эмбарго, но благодаря своей инфраструктуре стал самым большим университетом в Гаити (с 2004 года университет занят иностранными войсками). Я бы хотел вернуться к преподаванию. Что же касается политики, я никогда не хотел становиться пожизненным политическим лидером. Это удел Дювалье: президент до конца своих дней. Политическая организация состоит из людей, это не инструмент для одного человека. Fanmi Lavalas должна стать более профессиональной, развить внутреннюю дисциплину. Демократический процесс требует правильно функционирующих политических партий, причем партий разнообразных. Так что я не буду руководить или возглавлять организацию, это не моя роль, но я, разумеется, внесу максимально возможный вклад.