В чем причины поразившей население нашей страны политической апатии? Почему даже случаи вопиющей несправедливости не встречают в нашей стране системного протеста? На этот вопрос не стоит искать легкого ответа. Причина всего происходящего отнюдь не проста. Наверное, самый глупый и неблагодарный путь – искать психологически или биологически обусловленные причины падения протестной активности, связанные с теми или иными качествами современного российского населения. Например, потерей пассионарности или что-нибудь в этом роде.
Думаю, следует искать системные причины «апатии», и если ограничиться политическим анализом, оставив в стороне различные социальные аспекты, то можно указать на три взаимосвязанные причины, каждую из которых следует рассмотреть в отдельности от остальных. Прежде всего, нельзя сказать, что российское общество замолкло совершенно. Он не замолчало, и мы на самом деле имеем множество общественных движений, протестующих по разному поводу, и некоторые из которых даже получают неплохое освещение в СМИ. Можно вспомнить в связи с этим к примеру движение «Архнадзор», которое боролось с разрушением исторической застройки в Москве и борьба которого увенчалась по крайней мере частичным успехом. Однако и это движение, и все прочие оказываются не способны создать единую взаимоподдерживающую социальную сеть с какой-то общей программой.
Безусловно, все общественные движения, как правило, имеют антибюрократический характер. Они направлены против бюрократического класса и его произвола.Однако в силу определенных исторических причин и в нашей стране и во многих других странах наиболее популярной и мощной антибюрократической идеологией является правый рыночный либерализм, или по-англосаксонски, консерватизм. Соответственно, те общественные движения, которые непосредственно не включены в левую повестку, очень быстро оказываются в зоне влияния правых либералов, которые находят возможным немного подсветить в своих СМИ и самих общественных активистов, и их конкретный «Химкинский лес». Это в свою очередь ведет к расколу всего сектора негосударственных и некоммерческих объединений, поскольку раскрученные в либеральных СМИ общественные активисты неизбежно отделяются от тех организаций слева, кто мог бы стать их естественными союзниками, например, от профсоюзного движения или, скажем, от борцов с новым «трудовым кодексом». Ясно, что борцов с разного рода антисоциальными реформами очень сложно включить в единый антибюрократический фронт, который в России пока возглавляют правые либералы разной степени антисоциальности. А без левых с их конкретными трудовыми требованиями весь этот фронт также не собирается, поскольку предстает либо как далекая от интересов масс элитная затея, либо как чисто интеллигентское предприятие.
Проблема заключается также в очень специфическом положении «правых либералов» в современной России. С одной стороны, люди этой идеологии находятся в оппозиции, более того, занимают в антисистемной оппозиции лидирующее положение. С другой стороны, именно правые либералы работают в экспертных центрах вокруг правительства и министерств, именно они обеспечивают власть рекомендациями, они в конечном счете указывают направление реформ. И в сущности они представляют собой подлинную партию власти, если под властью понимать, конечно, не слой людей, извлекающих из нее доход, а тех, кто принимает политические решения или оказывает влияние на принятие политических решений. Что немаловажно, либералы с одной стороны постоянно критикуют власть за различные отступления от демократии, но с другой стороны привилегированное положение правых либералов в России, их монополия на экспертную оценку обусловлено в первую очередь теми отклонениями от демократического эталона, которые имеются в современной России. Понятно, что возглавляя антибюрократический фронт, правые либералы не могут всерьез политически использовать его для протестной мобилизации. Отсюда – непрерывная игра с «улицей», никогда не перерастающая в системную работу с «улицей».
Сюда же надо еще отнести и слабую политическую субъектность российского бизнеса, который тесно связан с бюрократическими кланами и практически лишен возможности рисковать, особенно в условиях приближающейся второй волны кризиса. Фактически бизнес может обрести хотя бы слабую автономию от власти только, если заговорит языком право-либеральной экспертократии, которой позволено в том числе и публично дерзить власти.
Но что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Быком в данном случае может считаться федеральная и региональная бюрократия среднего звена, а также общероссийское объединение этого класса – партия «Единая Россия». Одна из поразительных и никем не проанализированная особенность нынешнего российского режима – это политическая депривация региональной бюрократии. Видные члены партии ЕР лишены того, что может позволить себе скажем РСПП или ИНСОР в последние четыре года, органы крупного бизнеса и право-либеральной экспертократии, они не могут заявить о своей симпатии или антипатии к тому или иному члену правящего тандема или к тем или иным шагам руководства страны. Это попытался сделать Лужков, сделав ставку на Путина и выступив против Медведева в вопросе о строительстве трассы через Химкинский лес, и сразу после этого он был немедленно удален не только с поста мэра Москвы, но также из партии, одним из создателей которой он был.
Региональная бюрократия, интегрированная в ЕР, осталась в России привилегированным классом, но перестала быть политическим классом, подобно дворянству в XVII веке, которому Людовик XIV подарил Версаль, но у которого отнял Генеральные штаты. Она пользуется благами власти, но не определяет политику власти.
Итак, мы имеем очень сложную картину современной российской действительности. Мы имеем систему с выведенной из политической игры бюрократией среднего звена, напротив, с очень активным право-либеральным субъектом, который фактически осуществляет экспертное обеспечение власти, не неся между тем за итоги ее политики никакой моральной ответственности, наконец, мы имеем расколотое гражданское общество, не способное ни к каким активным действиям в силу полного паралича левых политических партий и сравнительной слабости профсоюзного движения.
В какую сторону эта система может трансформироваться? Вариантов несколько. Наиболее оптимальный из них – обретение правящей партией объединяющей в первую очередь региональную бюрократию полноценной политической субъектности, вариант хотя и проблематичный, но далеко не безнадежный. Другой вариант – правые либералы могут попытаться вернуть себе утраченную в 1990-х массовую электоральную поддержку. Пока выглядит сказкой, но после тотальной ротации либеральных кадров вполне допустимо. Разумеется, в этом случае система изменится кардинально. Третий вариант – активизация левого сегмента в союзе с силами гражданского общества. Здесь очевидной проблемой являются так наз. партии парламентской оппозиции, пока не способные ни к обновлению, ни к коалиционному сотрудничеству. Тем не менее и этот вариант отнюдь не исключен.
Наконец, мы видим, что российская власть явно пытается сама трансформировать данную систему. Чем она станет в дальнейшем, не очень ясно, но сегодня уже очевидно, что в ближайшем будущем изменятся все властные институты – правящая партия, правительство и АП. Не следует обманываться призраком застоя, на самом деле мы живем в эпоху коренной перестройки всей системы. И пока непонятно, как она будет функционировать и будет ли функционировать вообще.
