«Грязь» Дж. Бейрда по роману И. Уэлша вышла на экраны примерно в то же время, что и картина А. Велединского «Географ глобус пропил». В многочисленных, в общем-то хвалебных рецензиях отмечается сходство британского фильма с «Бойцовским клубом», «Майорами», не забывают упомянуть и прежние работы режиссера («Касс»), и самую известную роль Джеймса МакЭвоя (фавн Тумнус в «Хрониках Нарнии»), но почему-то не отмечают определенного типологического сходства между этими двумя относительно недавними премьерами. Однако же сходство есть, и довольно заметное.
Героя МакЭвоя, крепко сидящего на наркотиках полицейского Брюса Робертсона, критики называют то свиньей, то паразитом. И то, и другое определение — практически цитаты из фильма: в кокаиновом бреду герой видит то мерзкие свиные рыла, то мерзко шевелящихся глистов. И действительно, как еще назовешь человека, даже не то что бы идущего по головам к намеченной цели — повышению по службе. Это жестоко, порой цинично, но имеет хоть какое-то рациональное обоснование. Действиям Брюса Робертса такого разумного обоснования нет, он творит зло бесцельно, почти альтруистично, словно ради самой идеи зла. Он жестоко шутит над коллегами, спит с женой коллеги и с этим же коллегой обсуждает его подозрения, названивает жене лучшего друга, изображая телефонного маньяка, сам же дает ей советы, как с маньяком бороться, и сам же подставляет друга. В начале фильма есть эпизод, когда герой почти демонстративно портит воздух, а потом обвиняющим взглядом смотрит на соседа. Эпизод пустяковый, но в сжатой форме описывает всю логику дальнейших действий героя: выходки его будут становиться все злее и злее (количество эротических сцен, как и сцен насилия будет, соответственно, возрастать), но суть, заложенная буквально в первых кадрах, от этого мало изменится.
Как ни странно, некоторое объяснение — не выходкам героя, а самому герою — есть. Брюс Робертс — трикстер, из той же породы, что и любимый многими (в последнее время благодаря голливудской экранизации комиксов) Локи. Изначально противопоставленный творцу и культурному герою, трикстер выворачивает миропорядок наизнанку, выставляя наружу все смешное, физиологичное, неприглядное. Подражая культурному герою в акте творения, трикстер сеет разрушение. И, как ни странно, этот тип героя становится актуальным в кризисное, тоже как бы вывернутое наизнанку время. Тут и настает пора заявленному в самом начале сопоставлению британской «Грязи» и отечественного «Географа».
Судьбы Брюса Робертса и Виктора Служкина странным образом запараллелены, словно Иванов создавал своего героя с некоторой оглядкой на Уэлша. Их роднит несложившаяся карьера, незадавшаяся семейная жизнь (от Брюса жена ушла, от Виктора — тоже, в общем-то, все равно, что ушла), пагубные привычки (наркомания одного и алкоголизм другого), постоянно вьющиеся вокруг женщины, некоторая извращенность сексуальных предпочтений — все это — проявления внешнего сходства. По сути же роднит героев то, что оба они трикстеры, правда, каждый своего толка. Учитель географии Служкин актуализирует комическую сторону этого древнейшего архетипа, полицейский Робертс — разрушительную. Но при этом, каким бы жалким, смешным и беспомощным ни казался Служкин, он все равно, пусть и неосознанно, остается манипулятором. Робертс, воображающий себя гениальным манипулятором, напротив, в итоге выставляет себя кровавым размалеванным шутом.
Различают фильмы причины, вызвавшие к жизни именно этот тип героя. В случае с «Географом» это неприглядная постсоветская жизнь на грани абсурда, на парадоксальной границе обшарпанного заштатного города и грандиозно-прекрасной природы. Шутовство, алкоголическое юродство — единственный работающий здесь механизм выживания. В случае с «Грязью» все несколько сложнее, экзистенциальнее. Большая часть рецензентов не упоминает об одном эпизоде, когда Брюс в наркотическом бреду вспоминает о погибшем младшем брате, которого он то ли случайно, то ли намеренно столкнул с кучи угля, потому что завидовал ему. Внезапно возникший библейский мотив — Каин убивает Авеля — и определяет характер героя. Избавляясь от мук совести, герой бросается в грязь, в омут порока и цинизма, а пытаясь восстановить нарушенный порядок вещей, вернуть жену и дочь, он, напротив, устремляется к карьерным высотам.
Это различие определяет разницу в финалах двух фильмов. Для русского трикстера Виктора Служкина шутовская манера поведения — единственно возможная жизненная стратегия. Спиваясь, опускаясь, он продолжает кривляться, потому что иначе жизнь будет слишком безысходной. Для шотландского трикстера Брюса Робертса эта же стратегия оказывается абсолютно проигрышной, так как ведет к полному и окончательному саморазрушению, что зритель и видит в финальных кадрах. Чувство вины, горечь ущемленного самолюбия не дают герою МакЭвоя начать жить заново.
