Испано-французский фильм 2009 года «Камера 211. Зона» (Celda 211) режиссера Дэниэла Монзона на первый взгляд – вполне обычный боевик с элементами психологии. Молодой полицейский Хуан приходит в тюрьму наниматься надзирателем, но в ходе осмотра нового места работы происходит небольшое обрушение потолка, Хуан получает травму головы, и сотрудники тюрьмы, демонстрировавшие герою новое место работы, относят его в камеру № 211. И пока герой остается в камере один, заключенные поднимают бунт.
С этого как раз и начинается самое интересное (фильм все-таки не только боевик, но еще и драма). Хуан – один среди взбунтовавшихся зеков, которым о нем совершенно ничего не известно. Ему нужно как-то выходить из сложившейся ситуации, чтобы спасти свою жизнь. «Свой среди чужих» на ходу создает себе «легенду» и завоевывает доверие лидера бунтовщиков Маламадре. Тут, правда, не совсем гладкий сюжетный ход – процесс «знакомства» главных героев, но это уже чисто художественные тонкости, необходимые для «функционирования» всего сюжета, на что можно не обращать особенно внимание.
На первый взгляд (особенно с позиции Хуана), зеки выглядят весьма непрезентабельно: они жестоки, их нравы далеки от «высшего общества», они озлоблены, в конце концов, они взяли несколько заложников, которых вполне могут и убить. Однако первое же знакомство с жестокостью заключенных (избивают схваченного охранника) для Хуана выглядит не так просто: зеки объясняют полицейскому, за что его будут бить – за издевательства. То есть насилие не абстрактное, бунт не «бессмысленный и беспощадный», отнюдь: он имеет вполне осмысленные причины, и жестокость заключенных – это по сути месть за все, что им приходилось терпеть от охраны.
Когда Хуану в начале фильма показывали тюрьму, создавалось впечатление этакой идиллии: заключенным дают некоторые послабления, в ряде случаев идут им навстречу, у них есть доступ даже к самодельному – арбалетам. Однако после того, как начался бунт, всё встает на свои места, и идиллия оказывается скорее потемкинской деревней. Именно Хуан под диктовку лидеров взбунтовавшихся зеков пишет требования руководству тюрьмы, так что зрители имеют возможность ознакомиться с реальным положением дел, далеким от благостной картины в первых кадрах фильма.
И все бы ничего, но у Хуана есть молодая жена, которая ждет ребенка. Жена узнает о том, что случилось с Хуаном, и, забыв обо всем, спешит к зданию тюрьмы. И здесь нам демонстрируют полицию во всей красе: «стражи порядка» дубинками разгоняют собравшийся народ. От удара полицейского жена Хуана погибает. Герой узнает об этом благодаря заключенным: те засняли на мобильный с телевизора момент, когда женщину бил полицейский, «славившийся своей жестокостью». Гибель жены подтверждают сотрудники тюрьмы.
При этом положение Хуана весьма шаткое: среди бунтовщиков есть человек, который знает, что он не заключенный, а полицейский, но которому выгодно молчать об этом. И вот перед главным героем картины встает экзистенциальный выбор: как быть в ситуации, когда он «свой среди чужих», а «свои» при этом убили дорогого и близкого ему человека? Система бездумна и безжалостна: она сметает все, что стоит у нее на пути. Протестуешь, неважно, против чего и почему – уйди с дороги, власти не любят протестующих. И у любого человека всегда есть выбор – по какую сторону баррикад оказаться.
Здесь можно провести пусть не совсем удачную, но все-таки уместную аналогию с известными революционерами XIX века, многие из которых были выходцами из высших слоев общества, но пошли против «своего» класса, приняв сторону простого народа. Взять того же Петра Кропоткина: представитель древнего княжеского рода, у которого было больше прав на престол, чем у действовавшего монарха (что было поводом для шуток в революционной среде), с детства насмотрелся на положение крепостных отца, а позже и на поведение Александра II по отношению к подданным.
Бытие, конечно, определяет сознание, но не всегда и не во всем. Не всесильно и вездесуще в общем это самое «бытие» – многое зависит от сиюминутного выбора конкретного человека. Применительно к фильму соотношение бытия к экзистенции, пожалуй – один к одному. С одной стороны, бытие – это смерть жены главного героя, что определяет последующую ситуацию выбора; с другой стороны, экзистенция в том, что встает выбор, на чьей стороне быть: на стороне Системы, принесшей смерти, или на стороне бунтующих против этой Системы зеков, для которых он вроде бы должен быть надзирателем.
Ситуация в фильме демонстрирует более сложную картину современности, пусть и не отчетливо, а скорее эскизно: нашего общество представляет собой этакий синоптикон, когда все наблюдают за всеми. В нашем «многомерном» мире это отчасти так (в том смысле, что является одним из столпов, на котором держится власть). И более чем серьезно можно говорить о репрессивной авторитарной (если не тоталитарной) сущности западно-капиталистического типа общества.
Еще нагляднее двойственная ситуация охранника-заключенного представлена в фильме «Сальвадор», биографической ленте об испанском анархисте времен Франко Пуче Аттике. Там показано как анархист Сальвадор, заключенный в тюрьму, постепенно расположил к себе охранника, который поначалу относился к нему крайне негативно (ведь, по официальной версии следствия, Пуч убил при задержании полицейского). В одном из диалогов Пуч говорит охраннику, что по сути вся разница между ними только в том, что один сидит, а другой охраняет, но оба они при этом обитатели тюрьмы.
То есть полицейский – это орудие системы принуждения, ее необходимый винтик, но и он в случае чего имеет выбор: остаться винтиком репрессивного аппарата или выступить против. Тем более что нас и с малых лет приучают к тому, что, несмотря ни на что, нельзя выступать против Системы: какие бы ни были у нее недостатки, лучше все равно быть не может, так что, мол, не нужно бунтовать, если вас раздражают отдельные сбои – альтернативы все равно нет (как сказала бы Маргарет Тэтчер).
По логике властей, этот самый Хуан должен бы погрустить, но продолжить оставаться полицейским и при первой возможности перейти к «своим», а после помогать в наведении «порядка» в тюрьме, ну, разве что именем закона затребовать наказания полицейского, виновного в смерти жены. Но главный герой фильма ведет себя не «по уму», а «по-людски», не так как ему предписывает закон и прочие условности государственного устройства, а так, как подсказывают совесть и эмоции.
Финал фильма, как и следовало ожидать, трагичен. Но главное не эта трагедия и не роль Маламадре, который проникся неожиданной симпатией к совершенно незнакомому ему человеку (когда начался бунт, сотрудники тюрьмы предполагали, что если Хуана отведут к Маламадре, то это точно плохо кончится для несостоявшегося надзирателя). Пожалуй главное – это то, как Хуан делает свой выбор. Он не просто становится своим для бунтовщиков, не просто принимает их сторону – он отождествляет себя с ними. А своим эмоциональным поведением и вовсе не оставляет себе никакого выбора, предопределив безальтернативность собственной судьбы – как говорит Маламадре, «в любом случае он (Хуан) живым отсюда не выйдет».
Да, классовое разделение общества никто не отменял, в том числе несмотря на всю размытость межклассовых границ в современном капиталистическом обществе западного типа и рост «среднего класса» в 50–70-е годы. Однако не надо забывать, что класс – это не жесткая категория, когда принадлежность к тому или иному социальному классу определяет бытие: буржуа – значит, негодяй, пролетарий – значит, хороший человек. Отнюдь. Дело за тобой: как буржуа может поддержать революцию и пойти на баррикады, так и пролетарий может участвовать в еврейских погромах и вообще ратовать за очередной Рейх и так далее – можно долго рассуждать о том, кто и как способен выйти за рамки классового подхода леваков. Другое дело, что все это не отменяет классового разделения.
Так и в фильме: один из полицейских «предает» своих и уже не де-факто, а де-юре оказывается среди бунтовщиков, и это лишь более наглядно демонстрирует порочность репрессивного полицейского аппарата.
Перефразируя лозунг лионских повстанцев 1831 года, можно сказать, что мораль фильма сводится к дилемме: «Жить слугой, или умереть человеком», потому что полицейский – это слуга государства. Но он может стать человеком с большой буквы, если восстанет против этой порочности как таковой – и это в фильме тоже есть.
Так что, глядя на российскую «евсюковщину», «Камеру 211» стоит посмотреть. В конце концов, это способствует и размышлениям и классовой структуре нашего общества и его репрессивной сущности.
