Как и любая пиар-акция, погром на Манежной площади преследовал очень простые цели: привлечь к себе внимание и спровоцировать общественную дискуссию именно по тем вопросам, которые были поставлены устроителями мероприятия. Технология проста и отработана. Ею всегда пользовались и правые, и левые, и либералы, и нацисты, и антиглобалисты, и черносотенцы. Насилие – мощнейший пиар-инструмент, оно автоматически выводит вашу новость в информационный топ. Другое дело, что сами организаторы насилия далеко не всегда вызывают симпатию публики. Однако ломают елки и бьют «черных» одни, а дискуссию ведут другие – те, кто бушевал на площади, не по этой части. Парадокс в том, что фашистам не нужны интеллектуалы. Все необходимые им мысли и выводы за них «озвучат» интеллектуалы и комментаторы из «серьезной прессы», а заодно их критики – либералы и даже левые.
Поразительно, насколько и те, и другие оказались неспособны обсуждать проблемы по существу, поддавшись на простейшую провокацию. Имеется в виду, разумеется, не столкновение с милицией, а вполне успешная попытка выдвинуть на первый план проблему, которая на самом деле относится ко второстепенным. Есть в Москве проблемы с приезжими? Несомненно. И всегда, в любом большом городе эти проблемы были, есть и будут. Осложняется ли дело этническими и культурными различиями? Тоже несомненно. Впрочем, послушайте, что в провинции говорят про москвичей, и вопрос о «национальном единстве» разом сам собой переформулируется.
Являются ли эти проблемы ключевыми, центральным, наиболее острыми ? Нет, конечно. Но их можно сделать таковыми, если усиленно концентрировать на них внимание, игнорируя или замалчивая другие проблемы. Простая пропагандистская технология.
Но коль скоро мы уже поставили вопрос о дикости приезжих, а также о хамстве коренных жителей «белокаменной столицы», то давайте все же говорить по сути. А суть дела не в отношениях русских гопников с дагестанскими отморозками. Она вообще не в национальных отношениях. Суть дела – в кризисе системы образования и всей системы социального государства.
Либеральные и левые комментаторы событий на «Манежке» в основном разделились на две группы. Одни просто осуждали «шпану» и пугали друг друга фашистской угрозой, а другие принялись жалеть нищих и безработных парней из «белых гетто». Однако если бы кто-то удосужился провести социологический анализ состава толпы, вышедшей на площадь, он легко заметил бы, что среднестатистический погромщик не сильно похож на обездоленного подростка из пригородов. Многие из них выросли во вполне благополучных семьях, не слишком интеллигентных, но во всяком случае обеспеченных. Среди них был немалый процент студентов. И что особенно важно, лишь немногие из них лично сталкивались с насилием со стороны кавказцев. Наоборот, те, кто сталкивался, по большей части не проявляют особой активности, не сопротивляются, что, собственно, и является одной из причин происходящих на местах неприятностей.
Конфликты, происходящие в городских пригородах, не причина, повод, основание для мобилизации, объединения людей разобщенных, растерянных, не имеющих прочной культурных оснований в жизни, плохо образованных (даже если они учатся в престижных вузах и дорогих школах), лишенных естественного чувства принадлежности к коллективу, нормального, повседневного ощущения общности с неким «Мы». Люди кричали «Русские – вперед!» или «Мы – русские» именно потому, что в повседневной жизни, на уровне своего социального бытия русскими себя они не чувствуют, у них нет никакой осознанной, прочувствованной культурной связи между собой, они даже родным языком владеют крайне плохо. Для того, чтобы наконец почувствовать себя русским, надо было выйти на улицу и кого-то избить. Более простого способа нет…
Если люмпенство и является причиной происходящего, то это в первую очередь люмпенизация не социально-экономическая, а социально-культурная. Дело не в бедности отдельных людей или даже социальных групп (как бы ни хотелось некоторым левым предложить подобное объяснение), а в масштабном социальном кризисе, жертвами которого, пусть и в разной форме, являются все, от фашиствующих гопников до философствующих интеллектуалов. Разница в том, что гопники ничего не понимают, но что-то чувствуют. А интеллектуалы не понимают и не чувствуют.
Многие комментаторы уже заметили, что черносотенные толпы и кавказские банды очень похожи друг на друга, более того, первые открыто говорят, что берут пример со вторых. Иными словами, «дикое» поведение необразованного «кавказца» является не чем-то, от чего надо в цивилизованном обществе избавиться, а наоборот, образцом для все еще «цивилизованного» русского. «Коренные» москвичи явно не стремятся поднять «приезжих» до своего уровня, напротив, они мечтают опуститься до их уровня. И, как показывают недавние события, «мечты сбываются».
И те, и другие едины в социально-культурном отношении. И те, и другие – люди, лишенные элементарных культурных навыков, необходимых для жизни в современном обществе. «Дикие», однако, могут опереться на некоторые клановые связи и остатки этнических традиций (именно остатки, поскольку их собственная традиционная культура в крупных городах стремительно разлагается – в противном случае не было бы и многих бытовых конфликтов). У русских культур-люмпенов нет и этого, но они мечтают эти черты выработать. Они мечтают стать чем-то вроде племени.
Увы, поздно! Не получится…
Как говорил Станислав Ежи Лец, назад в пещеры дороги нет, нас слишком много.
Итак, мы имеем стремительный процесс развала систем социальной интеграции и образования. Вопрос в том, почему школа оказывается неспособна «перековать» и социализировать эту молодежь. Бессмысленно ссылаться на «сопротивление материала». У великого Макаренко контингент был не лучше – беспризорники, уголовники, малолетние воры, а порой и убийцы. Тем не менее хорошо отлаженная педагогическая машина сумела даже такой человеческий материал переработать, сделав из бывших люмпенов вполне адекватных членов общества. Проблема, следовательно, не в плохом человеческом материале, а в разрушении самой машины образования, в том, что перед ней давно уже не ставят социальных и культурных целей, что она никак не привязана к задачам общества, а само общество деградирует, превращаясь в сборище ничем не связанных между собой субъектов, каждый из которых выживает в одиночку. Хотя, впрочем, даже если бы наша школа ставила перед собой цель массового производства новых Катонов, Брутов и Цицеронов, она бы не смогла ее осуществить, ведь современному обществу все эти персонажи не нужны.
Когда успех в обществе измеряется исключительно толщиной кошелька – это уже не признак развития капитализма, а его разложения. Вернее, показатель разложения любого общества, независимо от его экономического базиса. Капитализм на определенных этапах истории был вполне совместим с гражданскими добродетелями, коллективной самоорганизацией, социальной взаимопомощью. Про современный российский капитализм этого, увы, не скажешь. Неолиберализм у нас в России, как и во всем мире, разрушает социальные связи, уничтожает структуры и институты, объединяющие людей, разобщает их, противопоставляя друг другу. Не в последнюю очередь это происходит через разрушение культуры.
Анализируя приход нацистов к власти в Германии, немецкий изгнанник Эрих Фромм написал книгу «Бегство от свободы», которая немедленно стала социологической классикой. Он показал, как разрушение социальных связей в обществе, живущем по принципу «каждый за себя», формирует психологическую и культурную базу фашизма. Великая депрессия в этом отношении стала идеальной питательной средой для различных фашистских движений. То же самое происходит и сегодня. Мировой кризис, наложившийся на последствия двух десятилетий либерализма, дал вполне закономерные плоды во многих относительно богатых странах – Австрии, Голландии. В России ситуация усугубляется коррупцией, отсутствием демократических традиций и вполне сознательной политикой, направленной на разрушение образования.
Источник фашистской угрозы надо искать не в дикости или бедности как таковых, а в неолиберальных экономических принципах. Маргарет Тэтчер недвусмысленно сформулировала один из них, сказав: «Общества не существует» (There is no such thing as society). Неолиберализм разрушает не только социальное государство, на определенном этапе он начинает разрушать общество как таковое, не оставляя молодому поколению возможности нормальной социализации. Результатом становится одичание, причем не только культурное. Это одичание приобретает «структурный» характер, оказываясь естественной формой приспособления людей к миру, где уничтожены все цивилизованные формы коллективной жизни.
Разумеется, до полного триумфа неолиберальной системе еще далеко, но мы энергично идем в заданном направлении. Проект закона «Об образовании», подготовленный в правительственных кругах при активном содействии либеральных (и отчасти оппозиционных) экспертов из Высшей школы экономики, будет очередным, очень значительным шагом на этом пути.
Что касается левых, то даже осознав масштабы угрозы, они пытаются защитить свое душевное спокойствие, повторяя привычные мантры и призывая самих себя еще лучше делать то, что они делали и раньше. Заниматься теорией, строить свои маленькие организации и ждать подъема рабочего и социального движения. Такой подъем, кстати сказать, вполне возможен, но для того, чтобы он привел к каким-то качественным переменам, нужны со стороны левых усилия совершенно другого масштаба, а также и другой направленности. Без широкой коалиции в защиту культуры и образования нет надежды на то, что удастся хотя бы затормозить процесс разрушения социальности. А если он не будет остановлен на нынешнем, последнем рубеже, то спустя десятилетие восстанавливать придется уже не экономику и социальную сферу, а общество как таковое. Как известно, после крушения древнего Рима на это потребовалось около трех-четырех столетий.
После событий на Манежной площади впору повторить старый лозунг: отступать некуда, позади Москва. Только нацисты теперь стоят не на окраинах нашей столицы. Они уже в городе.
