Осеннее обострение
Как и следовало ожидать, украинский конфликт с началом осени стал ещё более горячим, чем прежде. Когда, наконец, после долгих проволочек, пришла военная помощь с Запада, украинская армия начала наступление. Что привело к ряду событий, получивших на российском государственном новоязе названия «перегруппировки» и «перехода на более выгодные позиции» и «сокращения линии фронта». Любопытно, что аналогичные фразеологизмы уже употреблялись в совсем другой стране и во время совершенно другой войны, но об этом мы промолчим.
Подрыв Крымского моста 8 октября был своего рода кульминацией осенних неприятностей, которые Кремль уже никак не мог оставить без ответа. И ответ последовал в виде массированных бомбардировок инфраструктурных объектов по украинской территории. С военной точки зрения эффект этой акции минимален. Количество объектов, которые нужно вывести из строя, чтобы реально парализовать способность Украины вести войну, исчисляется десятками тысяч. Можно напомнить историю американских бомбардировок Северного Вьетнама. Они велись массированно, практически ежедневно, на протяжении двух с лишним лет. Соединенные Штаты в итоге потеряли большое количество самолетов и лучших летчиков, включая сбитого и взятого в плен будущего сенатора-республиканца и неудачливого кандидата в президенты Джона МакКейна, а всё разрушенное быстро восстанавливалось и даже модернизировалось. Тем временем вьетнамцы продолжали получать поток оружия и экономическую помощь из Советского Союза и Китая. А закончилось всё тем, что американские дипломаты бежали из Сайгона на вертолетах с крыши посольства.
Опыт воздушной войны Запада против Югославии (и позднее Сербии) оказался несколько более успешным. Но надо помнить, что Сербия это очень маленькая по территории страна, которая находилась практически в изоляции, а её население отнюдь не было (вопреки мифам патриотов-панславистов) консолидировано вокруг власти, которая в итоге пала. Заметим, что Россия тогда никакой серьезной помощи братьям-славянам тогда не оказала («своих не бросаем»).
Возвращаясь к конкретной украинской ситуации, следует отметить, что большая часть инфраструктурных объектов, ставших целями бомбардировок, построены ещё в советское время. А в СССР подобные сооружения изначально строили с расчетом на то, что их непременно будут бомбить, причем не один раз. В итоге как в конструкцию, так и в технологический процесс закладывался многократный запас прочности. Меры по восстановлению после обстрелов заранее проработаны и встроены в технологический процесс. Выживаемость подобных сооружений просто фантастическая, что показывает и ситуация с Антоновским мостом через Днепр, который уже украинские силы смогли только повредить, но не разрушить, хоть выпустили по нему много десятков ракет. Напротив, построенный российскими олигархами Крымский мост выглядит куда менее надежным. Рыночная экономика имеет совершенно иную логику, чем имела мобилизационная экономика советского типа. И соответствующими оказываются результаты её функционирования, наблюдаемые в ходе военных действий.
Однако, если уж зашла речь о рыночной экономике, то и с её точки зрения массированные атаки на инфраструктурные объекты не выглядят хорошим решением. Ракеты стоят безумно дорого, расходы, связанные с их использованием, многократно превышают ущерб, наносимый хозяйству соседней страны. Технологические трудности, с которыми сталкивается российское военное производство, делают процесс замещения истраченного современного вооружения крайне дорогостоящим и одновременно крайне медленным.
Неужели все эти обстоятельства были неизвестны кремлевскому руководству, принимавшему соответствующие решения? Разумеется, любой эксперт-экономист или историк мог бы просветить на этот счет военных, даже если бы они имели какие-то сомнения. Но, естественно, ни экономистов, ни историков не спрашивали. Скорее всего не спрашивали и военных. Решение принималось вообще не по военным, а по идеологическим и пропагандистским соображениям. На неприятные новости сентября и начала октября надо было чем-то ответить. Чем-то таким, что давало бы краткосрочный но быстрый пропагандистский эффект: мы по-прежнему круты, у нас всё хорошо, мы можем переломить ход событий.
Вообще специфическая особенность данного конфликта (по крайней мере — с российской стороны) состоит в том, что военные, стратегические и внешнеполитические соображения влияют на принимаемые решения гораздо меньше, чем внутриполитические и пропагандистские. Борьба за рейтинг и стремление возбудить народный энтузиазм объясняют действия кремлевского начальства — начиная с 24 февраля — гораздо лучше, чем мифические соображения о геополитике, переживание «экзистенциальных угроз» и мечта о возрождении Империи. Другой вопрос, что предпринятые шаги в любом случае оказались ошибочными и роковыми, чем бы мы их ни объясняли. Но это уже показатель того уровня вырождения, к которому привело российское государство тридцатилетие развития по пути периферийного и олигархического капитализма.
К несчастью для правящих кругов, делая ставку на психологический и эмоциональный эффект от своих действий, они так же не удосужились посоветоваться с психологами, как ранее не поинтересовались оценками экономистов и военных (кроме разве что тех, что боятся высказать какую-либо собственную оценку, не совпадающую с заранее известным мнением начальства). Между тем, если бы спросили психологов, то узнали бы крайне неприятные вещи.
Дело в том, что создавая искусственный подогрев краткосрочного энтузиазма, порождая надежды при помощи событий, которые не только не являются переломными, но знаменуют лишь краткую передышку между волнами плохих и очень плохих новостей, власть имущие запускают крайне опасные и деструктивные эмоциональные качели. Дело не только в том, что после очередного всплеска необоснованных ожиданий столкновение с неприятной реальностью будет ещё более болезненным, но и в том, что такие эмоциональные качели не дают сторонникам власти вырабатывать психологическую устойчивость к регулярно поступающим и неминуемым плохим новостям. Резкие колебания вообще расшатывают психику общества. После краткого периода эмоционального подъема наступает недоумение (где же обещанный перелом?), а затем следуют шок, депрессия и паника, когда обнаруживается, как всё обстоит на самом деле.
Нечто подобное мы уже наблюдали в конце сентября, когда телепропагандистов неожиданно прорвало и они начали в прямом эфире впадать в истерику, кричать о поражениях и требовать немедленно сделать хоть что-то. Естественно, провалы, подготовленные всем предшествовавшим развитием страны на протяжении десятилетий, невозможно исправить каким-либо одномоментным магическим действием. Но поскольку системные изменения не только не желательны для власть имущих, но главное — именно ради их недопущения и начата т. н. Спецоперация, о серьезном понимании и анализе происходящего речь идти не может.
Власть, зашедшая в тупик и не имеющая даже потенциальной возможности выработать стратегический план действий, меняющей объективную ситуацию, оказывается в заложниках у пропагандистов, способных хотя бы в течение какого-то времени создавать видимость благополучия в виртуальной реальности. Для того, чтобы на две-три недели успокоить пропагандистскую мафию, пришлось потратить более сотни ракет и несколько сот миллионов долларов. Возможно стабилизация пропагандистского дискурса того стоила. К несчастью, однако, ракеты и деньги являются ограниченным ресурсом, который имеет тенденцию исчерпываться.
Как мы скоро увидим, пропаганда — тоже.