Приятно ставить обществу диагноз и обвинять культуру в деградации. Приятно, потому что это снимает ответственность за понимание. Понимание обязывает обозначать связи, а потом и переходить к действию. Кандидат философских наук, заведующий отделением культурологии НИУ ВШЭ, научный редактор журнала «Логос» Виталий Куренной рассказал Рабкор.ру о сегодняшних связях между культурным и политическим процессом.
Давайте начнем с отношения к нашему прошлому и настоящему. Где у нашей культуры границы настоящего?
Она распалась. И это, пожалуй, самое главное, что о ней можно сказать. Советская культура была интегрирована очень жесткими полицейскими и интенсивными пропагандистскими практиками, а сейчас подобной интеграции нет. Основной диссонанс и взаимное культурное недопонимание возникает оттого, что взрослое сословие людей имеет общекультурный багаж, а молодое не имеет. Эту проблему можно обнаружить во всем, начиная с кино и заканчивая вопросами, связанными со школой, воспитанием и так далее. Общекультурный багаж наличествует лишь у советского поколения. А дальше все распадается, фрагментируется.
Почему сословие, а не группа, не поколение? И какие границы у «взрослого»?
Потому что эта группа очень замкнута. Ее представители не понимают тех, кто к ней не принадлежат.В таком именно смысле я использую эту архаическую категорию. Видно, что люди не могут диагностировать, что происходит за пределами их группы, потому что сословие – оно замкнутое. А «взрослые» – это функциональная категория. Имеются в виду те, кто что-то определяют и решают: делают фильмы, формируют публичный дискурс, формируют политику и прочее. Все, они, мы, – люди с общим советским образованием. И все это взрослое сословие действует так, как будто все осталось на своем месте, как будто существует пионерская организация, ясный и конечный перечень культурного меню, с которым все более или менее знакомы, и так далее. Такая вот странная вещь. Это хорошо видно по современным фильмам. Потому что фильмы про историю снимаются так, будто школа и пионерская организация сформировала у зрителей тот же бэкграунд, который есть у людей, которые все это делают, то есть у взрослого сословия. Но это не так.
Но не всегда ли так происходит становление современности?
Подобные разрывы нехарактерны для хрестоматийных моделей, но типичны для России. Сам дизайн проекта модерна и модернизации в России весьма специфичен, и эта специфичность здесь постоянно воспроизводится. Его отличает намеренный радикальный разрыв с прошлым, оформляемый как тотальное игнорирование реальности. Именно поэтому модернизация протекает здесь рывками. В связи с этим у меня есть старая тема для размышлений – речь идет об одной удивительной философской метафоре, полигоном претворения которой в жизнь регулярно является Россия. Это метафора страны как идеальной tabula rasa. Как пространства, которое безвидно и пусто, где всегда можно и нужно начинать строить и создавать все заново, где, по сути, истории не существует. Я бы даже усилил этот тезис, сказав, что наша страна является жертвой одной-единственной метафоры Декарта, который в «Рассуждении о методе» писал, что старинные города, разрастаясь из небольших посадов и становясь большими городами, плохо распланированы по сравнению с городами-крепостями, построенными по замыслу одного инженера. Исторически работа этой метафоры обнаруживается уже во время петровского активного вхождения в европейскую политику. Лейбниц, составляя экспертные записки для Петра по учреждению научных и образовательных учреждений, пишет примерно следующее: какое счастье, что, в отличие от нашей дряхлой Европы, у которой такое дряное наследие в виде всяких дурацких и неэффективных институтов, наподобие существующих со времен средневековья университетов, в России нет ничего подобного. Поэтому мы сейчас можем все сделать в лучшем виде с чистого листа по самому лучшему плану – в общем, все будет в шоколаде. И так дальше – вплоть до настоящего времени – каждый новый реформатор с короткой памятью начинает все с чистого листа. Вот так всякий раз в чистом поле возвышается то Петербург, то «Сколково». Такая вот логика: ничего нет, пустыня – а не разбить ли нам здесь город-сад? А потом глава Генштаба удивляется: мы тут реформу проводим-проводим, а потом оказывается, что мы даже не знаем, что там в этой сфере есть и что выходит из всей этой реформы.
Но ведь и ситуация сейчас в некотором смысле особенная. Когда мы говорим про петровские реформы, реформаторов Александра II, а потом народников, все они хотят переписать Россию заново, но когда мы читаем их мемуары или переписки, мы чувствуем, что они существовали в некотором поле внутренней смысловой определенности. Кропоткин, который едет знакомиться с интернационалом, в какой-то момент очень четко говорит: «И так я стал анархистом». Сейчас возникает ощущение, что у нас строится несколько маленьких Россий: в Сколково строится Россия, в Новосибирске она строится, в Приморье она строится, еще где-то. Причем она параллельно строится: Сколково и антисколково, и еще гиперсколково и все они как-то сосуществуют. Может быть, это такой наш новый способ дифференциации, сегментации?
Может и так. А может и как-то иначе. Проблема в том, что мы этого не знаем, не знаем ничего про эти маленькие России. У нас огромное число социологов и разных там исследователей гражданского и просто общества. Но вот каков действительный социальный уклад и способ существования станицы Кущевской мы узнаем только тогда, когда туда приезжают товарищи из следственного комитета плюс несколько столичных журналистов. У нас есть разные схемы в головах по этому поводу, а реально только следственный комитет может рассказать, как это устроено. Мы-то думаем, что все эти годы укреплялась вертикаль власти, усиливалось государство – собственно, под Путина поэтому и подписывались. Потому что имелось в виду, что он каким-то образом нормализует государство, восстановит его эффективность, вернет функцию насилия единственной легитимной инстанции – ну, понятно, без всякой там политкорректности, брутально, но при этом не грубее наших бытовых нравов, ровно в соответствии с жанром путинских шуточек. А выясняется, что ни хрена из этого не выходит, мандат не отрабатывается. Считаю, что это самый сильный удар по этой всей системе. Не сработала вертикаль власти.
А как определить, что вертикаль власти работает?
Наличие государства можно определить по наличию простых вещей. Это означает, что существует определенная инфраструктура жизни. Конечно, жизнь будет продолжаться и без всякой подобной инфраструктуры, но с ней удобнее. В эту инфраструктуру входит определенный режим регулирования насилия, безопасность, а также некоторые другие соблюдаемые правила игры – единообразные правила. Дело здесь не в красивых словах насчет правового государства, верховенства закона, честного суда и проч. Просто люди удовлетворительно себя чувствуют, когда им известны правила игры, когда они могут жить привычно. Коррупция – это тоже правила игры, но они ненадежные, разные. Государственная инфраструктура все же предполагает единообразие, а коррупция – нет.
Например, я люблю путешествовать с семьей и друзьями на машине. Вообще-то, я родился на юге, в Кабардино-Балкарии, в казачьей станице, вырос на Кавминводах. Но я не люблю ездить на юг, на малую, так сказать, родину. Дело даже не в страхе бандитов-террористов. Просто в какой-то момент ты понимаешь, что движешься по территории, с которой страна, из которой ты приехал, судя по всему, находится в состоянии войны. Это даже ясно символически обозначено: на границе региона обязательно БТР или танк стоит, – это срамота какая-то для государства, которое себя государством считает. Гаишник только и думает, как бы тебе навредить – время твое отобрать, развести тебя на деньги и т.д. В итоге у тебя просто нет ощущения пребывания в своей собственной стране. Ты находишься в дружеской стране, когда едешь так же по Европе, а когда я еду к себе на родину на Кавказ – я как бы в другой какой-то стране, враждебной. И кстати, все это видит твой сын, который знает уже, как бывает в той же Европе, и вот теперь видит как это здесь – на родине. Кстати, даже когда вы сейчас приезжаете в Крым, вы такого не испытываете – это более дружелюбная страна, чем формально твоя собственная.
Так вот, коррупционные правила меняются от региона к региону, что, собственно, и создает ощущение враждебности. А потом еще и какой-нибудь Цапок вас ловит у колхозного поля и начинает собственное дознание о воровстве початка кукурузы, да еще и притравливает на вас прикормленных ментов – этот случай звучал в блогосфере, после того, как стали раскручивать дело в Кущевской. Здесь метафора и пример, который я использовал, связаны с автомобильной инфраструктурой, но, думаю, что сказанное легко перевести на язык любой другой инфраструктуры – правовой, социальной и т.д. Можно ли говорить в такой ситуации о наличии государства? Нет, нельзя.
Но это еще половина проблемы. Если бы мы имели дело с ситуацией отсутствия государства – это одно. Но, мне кажется, еще хуже, когда мы имеем дело с ситуацией слабого декоративного государства.
Коль скоро этот пример у нас вертится, то я и дальше буду его использовать. Кто такие эти Цапки из Краснодарского края? Откройте «О процессе цивилизации» Норберта Элиаса и вы найдете точный портрет этого типа. Элиас называет его рыцарем. Рыцарь в определении Элиаса – это социальный тип, существующий в пространстве, где насилие является неизбежным и повседневным. Цепочки взаимосвязей здесь короткие, а подавление влечений и сильных эмоций невозможно и бесполезно. Рыцарь не ограничивает себя, он немедленно удовлетворяет свои сексуальные аппетиты, свою ненависть, уничтожает своих врагов, подвергая их мучениям. Все это происходит с осознанием того, что если он окажется во власти другого человека, то также может оказаться игрушкой его страстей. Полагаю, нетрудно найти аналоги этого описания в том, что нам известно о станице Кущевской. Подчеркну только, что я выношу здесь за рамки обсуждения всякую моральную, этическую и правовую оценку бесчеловечных действий краснодарских бандитов. Но точность совпадения дескрипции не может не поражать. Далее, как известно из истории, этот тип рыцаря мало-помалу отходит в прошлое под натиском «процесса цивилизации»: цивилизации нравов, передаче функций насилия центральной власти и т.д. Напомню еще и популярную теорию «одинокого бандита» Олсона, исходя из которой также можно посмотреть на всю эту ситуацию. Тогда централизация и сопутствующая правовая цивилизация осуществляется снизу: когда одна банда перебьет все другие, становясь носителем и лоббистом общих правил игры. Что, собственно, мы и наблюдали в связи с этими Цапками. В некоторых описаниях приводились потрясающие детали их деятельности. Например, если человек не реагировал на гаишника, не останавливался, то банда (которую формально здесь можно называть и «гражданским обществом») его находила и наказывала, т.е. обеспечивала функционирование закона. Молодых ребят они забирали из кабаков и с улиц, загоняли в спортзалы, по выходным – в церковь. Процесс цивилизации шел там очень быстро – бандиты начали входить в партийные и государственные структуры, даже диссертации по социологии защищать и т.д. Про подобные процессы как некий нормальный путь становления современного общества написаны сотни книг на материале Европы и США.
Эрнандо де Сото, например, нам объясняет, почему в Америке такие отличные земельные законы, которые работают. Да потому что эти законы – результат договоренностей отморозков со всех частей света, которые собрались в большом количестве на американском фронтире и должны были – чтобы не поубивать там друг дружку до последнего человека – крепко договариваться. Поэтому действенность американских законов – это результат тех самых боен и разборок, которые всякий культурный человек теперь может наблюдать в романтической подаче в каких-нибудь «Бандах Нью-Йорка». Но почему-то наши зрители любовную романтику там видят, а бандитское гражданское общество – нет. Можно подумать, что гражданское общество выросло там из защиты животных и прав сексуальных меньшинств.
Теперь давайте посмотрим из этих двух перспектив на нашу ситуацию. Процесс цивилизации из центра не идет – это и есть упомянутый провал политики вертикали власти. Соблюдение правил, повторюсь, не милиция на месте обеспечивала, а бандиты, поставившие под контроль аппарат милиции – пример с гаишниками я уже приводил. Хорошо, тогда можно было бы предположить, что процесс сам собой будет идти снизу, пока весь этот бандитский беспредел не переродится – ровно по модели оседлого бандита – в цивилизованного гаранта правилосообразного поведения. Но нет, мы не можем потерпеть такое. Поэтому приедет рано или поздно следственный комитет и весь этот питательный бульон для рождения цивилизованного оседлого бандита направит совсем в другой социальный институт. Т.е. и сверху не работает, и снизу не может сформироваться. На реальную централизацию государства не хватает, но вот на локальную карательную операцию в режиме ручного управления – это пожалуйста. На самом деле ситуация патовая. Т.е. мы слишком цивилизованны и моральны для того, чтобы допустить путь снизу. Но слишком слабы и нецивилизованны, чтобы этот процесс направлялся сверху. Ну и, наконец, зададимся вопросам, что там будет дальше, когда следственный комитет уехал?
Хорошо. Но возможен ли у нас альтернативный проект модерна. Если не ломать, но переустраивать. Чтобы не натягивать этой рогатки, которая призывает всех вперед?
Согласен, довольно всех этих пропагандистских «вперед». Эффективные институты – это устоявшиеся правила поведения. Они не порождаются правовыми инструментами, если не подкреплены эффективными средствами бихевиористской корректировки поведения. Нормы плодить легко, корректировать поведение, культуру – очень и очень сложно. У нас же все постоянно меняется, не будучи обеспечено очень затратной коррекцией поведения. Почему в Британии отличные институты? Да потому что они веками ничего не меняют. Вот это и есть самый главный социальный технологических секрет западного и успешных восточных обществ – не трогать. И как раз эти социальные технологии ни за какие деньги купить нельзя. Их можно только прожить.
В нашей же стране начиная с советского времени господствует другая совсем идея – конструктивизм и проектирование, безграничная власть проекта, метода над предметом. В этом отношении столь разные явления как Лысенко, Щедровицкий и постсоветская идеология либерального реформационного проектирования представляют собой в общем-то единый феномен. Пожалуй, сейчас наши политики внесли в это только одну поправку: мы не будем пытаться все сразу оформить в шоколаде, поэтому давайте начнем с построения локальных городов Солнца, а потом уже мультиплицируем успешный опыт.
И, кстати, я не критикую. Подобная идеология зашита в проекте современности, она в самой природе современной власти, а нашей – по ряду исторических причин – в особенности. Они существует за счет того, что легитимирует себя через утопическую цель в будущем. Но, к сожалению, в нашей культуре полностью утрачена или находится в загнанном состоянии вторая сторона медали под названием «модерн» – его консервативная сторона. Мне смешно, когда я слышу, как нынешнюю власть называют консервативной или как некоторые экспертные персонажи и центры, пытающиеся ее обслуживать, присваивают для самонаименования ярлык консерватора. На самом деле – я готов показать это просто на уровне габитуса и вкуса – все это какой-то безудержный проективный утопизм. Возможно, за одним исключением: в отличие от классического рационального проектирования, мы все чаще имеем дело с проектированием иррациональным. В общем, мне кажется, нужно отказываться от этих больших проектов, которые суть не что иное как легитимация себя через светлое утопическое будущее.
Благополучие страны зависит от того, что на каком-то низовом уровне будет происходить постепенное поступательное технологическое обновление. И так оно, собственно, и будет происходить. Имеется в виду очень простая вещь: купите себе электронасос, поставьте генератор – и будет он вам откачивать грязь у себя во дворе, у дома на улице. Вот и вся ближайшая повестка для модернизации. Государство должно лишь помочь с инфраструктурой – дорогой, правилами и т.д. И, конечно, жильем. Это ключевая проблема и она не решена.
Поэтому я полагаю, что реальной и действенной альтернативой условному Сколково была бы другая совсем программа. Поддержанная на самым высоком президентском и правительственном уровне программа льготных кредитов для населения «Доступный насос». Да, именно так – «Доступный насос». Или, если взять другой аспект. Нет ничего более пагубного для развития малого высокотехнологичного бизнеса в России, чем нынешнее ужесточение контроля над тюнингом автомобилей. Дайте налоговые льготы отечественным производителям всякого автомобильного фарша – это стимулирует профессию инженера лучше, чем пропагандистские шоу по телеку.
А разве это вопрос не столько государства, сколько общества, в котором есть бизнес, который может давать эти доступные насосы, а государство просто должно не мешать этому процессу?
По учебнику экономики – конечно да. Но бизнес, тем более такой странный как наш, не может решать некоторые базовые задачи – построения той самой общей инфраструктуры. Кроме того, наше общество устроено так, что здесь именно государство формулирует дискурсивную повестку дня, а вслед за этим – худо-бедно – тянется и все прочее: ориентация умонастроения, какие-то программы и инициативы и т.д. Что стало следствием инициативы центра в Сколково, например, в моей, гуманитарной, отрасли? Тут же появился добрый десяток вполне себе обезьяннических инициатив о каком-то там «гуманитарном Сколково». Ну и не глупые же вроде люди это делают, но и справиться с собой не могут – принимают, как жидкость, форму соответствующего дискурса. Роль государства у нас не сводится к функции ночного сторожа.
Но почему бы ему не делать другие акценты? Вот Медведев предложил программу – выделить землю семьям с двумя и более детьми. Ну давайте сделаем это нацпроектом – там и насос, и строительные технологии и проч. Вообще, идея «каждой семье по поместью» мне нравится и я ее всячески поддерживаю. Потому что я сразу чувствую себя философом, продолжателем традиции Владимира Соловьева. Речь идет об идее просветления темной природы человеческим духом. И вот это самое просветление природы духом, эта идея просветления, она очень просто реализуется через вот это самое поместье, место, где человек может это самое просветление практиковать, заменяя грубую и темную натуру плодами человеческого интеллектуального и эстетического труда – ну, понимаете, насос и так далее.
Тем самым мы подошли к теме духовности. Что такое духовность? Некоторые думают, это что-то там по церковной части, что-то этакое туманное. На самом деле нет: духовность – это когда дух возвращается к самому себе просветленный разумом. То есть, это, грубо говоря, когда вы осознанно делаете жизнь более разумной и доброй. Духовность нашей жизни – это когда естество и природа просветлена духом. А просветлить природу духом означает сделать ее прозрачной, насытить ее техникой – так как техника, это и есть природа, понятая и просветленная духом. Вот что такое духовность. Поэтому я за духовность, ну и президент наш тоже, как я думаю, когда он демонстрирует свой выбор в пользу разных прикольных технических гаджетов. Но это какие-то уже уж очень высокие вершины духа. Пока не по плечу они рядовому ратоборцу за духовность, духовному, так сказать, пехотинцу. Ведь русское пространство, русское общество пока малодуховно, не просветлено в смысле Владимира Соловьева. Потому что там, в частности, очень мало насосов. Здесь и лопата еще кое-где тоже сгодится, какой уж там iPad.
А вы можете на что-то из современной реальности указать пальцем со словами «вот это связывает разные среды»? Институты, люди, явления, направления.
Нет, конечно, историю никто не отменяет, она просто такова, она либо артикулирована, либо не артикулирована. Мне в этой связи, например, институт церкви интересен, потому что он умеет здесь сам работать – в нашей примитивной и бедной среде. Но для нашей интеллигенции это же невозможная тема – сгрызут. Есть один визуальный образ, который я считаю парадигмой нынешней России. Есть такая деревня Велесово в одной из ближайших к Москве губерней. В ней есть Никольский монастырь, а судя по названию, – это, как Олег Давыдов говорит, старинное место силы, наверняка, монастырь на месте какого-то древнего капища был построен. Так вот, когда в этой деревне ты стоишь на центральной площади, там вся жизнь деревни как на ладони – деревня на склоне расположена. Стоит перед тобой монастырь – он самый аккуратный и чистенький, монахини там цветы сажают, пчел разводят и прочее. Вторым по аккуратности сооружением является магазин, который виднеется внизу, – ясно, что люди туда ходят. Это, так сказать, потребительская часть культуры. Есть памятник погибшим в Великой Отечественной – он подкрашен был к 9 мая, но, в общем-то, никто его особенно не обхаживает, так, зарасти не дают, заборчик чинят. На другом конце сосредоточены публичные пространства – клуб и единственная в деревне остановка. Клуб, наверное, еще и административным зданием был по совместительству. Это здоровенное сооружение теперь стоит без окон без дверей – побили и растащили. Ну а самое публичное пространство – остановка. Она, как бы это сказать… Можно взять пустую банку и скрутить ее в узел. Вот так эта остановка и выглядит – как будто ее какой-то былинный молодец-богатырь подобрал, скрутил и бросил. Вот такая вот картина жизни.
Но что создаст общую картину? Закончил читать, положил iPad, поднялся и пошел что-то делать. Что ему делать? Насос покупать?
Да, я считаю, что идея с насосом будет правильный и радикальный ход в нашей ситуации.
Получается, современный революционер – это революционер с насосом
Конечно, только это. Что такое распрекрасный социализм, как не коммунизм плюс электрификация страны? Все другие вопросы смогли решить – кроме электрификации. Вообще, я считаю, что время больших политических проектов закончилось – по крайней мере в обозримом будущем. Но современная среда позволяет вам моделировать локально – построить свой маленький социализм, это не проблема. Или либерализм – кому как больше нравиться. У либертарианцев есть идея, и она, насколько я понял, уже на стадии проекта: строить острова в океане для государств-стартапов. Ставится платформа, обеспечивается какая-то инфраструктура – все, бери и строй государство. Хочешь коммунизм, хочешь – либерализм. Конечно, это возможно только при определенном технологическом уровне. Это когда насосы хорошие и все прочее – опреснители, ферма с мидиями и так далее.
Насчет революционеров… Знаете, у меня здесь также образ есть. Вы были в Прямухино, усадьбе Бакунина? Нет? Обязательно съездите – она под Торжком. Так вот, когда мы туда собирались, собирали сведения – по интернету, конечно. Про нее в интернете много пишут. Том Стоппард туда приезжал – на натуру, так сказать. Но самое главное: ее, судя по виртуальному шуму, взяли наши леваки или анархисты под свою опеку. Написано про это достаточно, можно подумать, что, действительно, приедешь и увидишь, что могут эти люди реализовать, когда примутся за дело.
Ну так вот, что я вам скажу: история наказала Бакунина его последователями. Усадьба, я так понимаю, была при советской власти в жуткий вид приведена. Сейчас там музей какой-то в средней школе из силикатного кирпича есть, а единственное, что осталось – это парк и остатки усадьбы – один флигель. Но я-то ожидал там увидеть плоды деятельности нынешнего сообщества анархистов – волонтерствовать же никто не запрещает, тем более, судя по интернету, можно подумать, что жизнь там кипит. В этом смысле видно, что у этих ребят, как и у нашего президента, с iPad'ом и Twitter'ом все в порядке. А вот что там на самом деле? Свалка мусора и полный ужас в сохранившемся флигеле усадьбы. Сад – единственное, что там от этой усадьбы осталось настоящего, – сплошная крапива. Единственное, что там более или менее пристойно выглядит – так это совсем особняком от усадьбы стоящая церковь Львова: она хотя и закрыта, но все вокруг чисто и прибрано. Догадываюсь, что не волонтерами-анархистами. Поэтому по поводу революционеров я так скажу: ни одному слову не верю, пока они хотя бы газонокосилку не купят и в порядок это не приведут. Поэтому, да, iPad в топку и туда с насосом!
