Заброшенный подвальчик провинциального украинского городка ровно двадцать лет назад стал нашим дискуссионным клубом, где идеи коммунизма и анархии пылали в предчувствии неизбежного скорого торжества. «Грядущая социальная революция» воспринималась как апокалипсис.
Незадолго до этого наш покойный ныне «отец-основатель», Николай Михайлович Озимов, сколотил из нас региональную ячейку КАС, а заодно и стайку «волков-оборотней», как того требовали его принципы языческого анархизма. Небольшое ритуальное кровопускание в полночь на кладбище, как водится (легкий надрез за ухом), и томик Петра Ткачева под мышку.
«Мать-земля… диалектика… воровство – не грех… трудовой народ… анархист в первую очередь должен быть актером… учиться-учиться-учиться».
Социальная революция не приближалась… По мере того, как гасли эмоции, все более насущным становился вопрос самопросвещения. Мне, допустим, на тот момент юному рабочему мебельной фабрики, немногое было понятно из того, о чем мы говорили. Парочка посыльных периодически электричками ездила в Москву (сутки туда – сутки назад), возвращаясь с рюкзаками забитыми литературой. Но шпана окраин не могла потянуть Маркса и Лукача – возникла необходимость латать дыры школьного образования. Затерянный в украинской провинции осколок КАС замкнулся на учебе. Преподаватели-пенсионеры с удовольствием принимали приглашения – им явно льстило внимание. Спившийся букинист встряхивал свои познания восточной поэзии (главное было налить уже после). Полусумасшедший художник просил помочь сооружать и сваривать собственные инсталляции – взамен ускоренный курс искусствоведения.
Как-то незаметно «революционная деятельность» отходила на второй план, ограничиваясь несколько ритуальными первомайскими демонстрациями и спорадическими пикетами солидарности. Затем городок перестал обращать на нас внимание, мы стали как бы его атрибутом. Карнавальные шествия воспринимались без агрессии – как должное. «Прогул» одной демонстрации как-то вызывал звонок службы безопасности: «Жаль, без вас скучно».
Затем мы узнали, что мы «антиглобалисты», потом, что все-таки – «альтерглобалисты».
Но главным стало (причем как-то незаметно): оптика и палеоботаника, ковроткачество и гибридизация растений. И все же, «уличный университет» не мог заменить государственного… и «волчата» поступали в вузы по жребию. И тогда мы столкнулись с основной проблемой – миграцией кадров. Ростки неонацизма в городке тогда удавалось подавлять ненасильственными методами, от милицейского произвола мы практически не страдали (отдельные случаи не были связаны с политической деятельностью).
Год за годом проводя акции и пикеты мы даже не догадывались о необходимости их заявления/санкционирования. Милиция отпускала даже за разбитые витрины Макдональдса («ребята, еще раз и…»). Перекрывших дорогу увозили на километр и просто отпускали. Но проблема отъезда «лучших кадров» оказалась не по зубам. Возможно, излишний акцент на вопросах просвещения (а что делать, если вопрос о «случившемся в 1917-м» вызывал, мягко говоря, затруднения у подростков окраин?) приводил лишь к пополнению рядов студентов, аспирантов и рабочих западной Европы и США. Очередной набор «школоты» и… «какой-то Лондон отбирает лучшие кадры». «Получается, работаем на загранку», – сетовали девушки, конспектируя Маркузе. «Диаспора за рубежом» обычно не вливалась в местные левые организации, сосредотачиваясь на учебе/работе, удаленно поддерживая контакты лишь с материнской группой. Но нельзя было не признать, что многие из оставшихся просто спивались.
И тогда начинался новый подготовительный этап:
– Почему рыбки сбиваются в стайки? – Как пользоваться фотошопом? – Периодизация Черняховской культуры? Обязательный в течение многих лет «вывоз» каждого подопечного в паре в своеобразный «автостоп-тур». Попытки организовать коммуну неизменно проваливались, равно как и попытки «распространиться» на соседние городки. Секта замыкалась, постепенно становясь некой «общиной староверов»…
Вот. Об этом меня, собственно, и просили написать два наших товарища, ставших ныне «училками» младших классов общеобразовательной школы.
P.S.:
