Полтора месяца я работала на строящемся (на рубеже 2008–2009 годов) под Петербургом японском заводе «Ниссан». Причин, по которым я, имеющая повышенную грамотность и зарабатывающая компьютерной версткой, пошла в уборщицы, было две. Первая отражена в анкете, заполненной мною в рекрутирующей в том числе нелегальных мигрантов компании «Клин-Тим»: «В связи с так называемым кризисом издательства свернули свои программы». Вторая: было интересно. В 90-е годы мне пришлось проработать одну зиму продавщицей китайских игрушек с лотка на Финляндском вокзале – короткий этот опыт я считаю одним из самых существенных в своей жизни.
Я предполагала проработать на «Ниссане» год. Получилось полтора месяца. За полтора месяца увидеть можно немногое, еще меньше – осмыслить (учитывая, что весь рабочий день ты проводишь на ногах, постоянно занятый физическим трудом. Как ни странно, это не мешает, скорее, помогает пониманию. Думать нужно руками, давно вывела). Представленная картина, значит, будет фрагментарна, а в чем, естественно, ошибочна. Вот из чего она складывается.
А. «Глобализм».
Огромное количество трезвых мужчин (для сравнения нужно знать, что осенью 2008-го я провела в деревне Вологодской области, тоже в некоем трудовом процессе, общей сложностью около двух недель). То есть, поясняю, «Ниссан» смог сделать то, чего не могут сделать с собой сами русские люди.
Б. Размеры самого производства.
Поняла, «почему пролетариат» – то есть «почему Маркс», то есть откуда внимание именно к этому процессу (а не, скажем, ко мне, работающей на личном компьютере на удаленные от меня, тоже числом в 5–15 человек, мелкие книгопроизводящие предприятия). Это космическое явление. Оно видно из космоса. Оно как война. Это и есть война. Постигнуть умом, почему такое количество народа употребляет такое количество согласованного труда для изготовления фиговеньких машинок, на которых потом отдельные представители будут по своим мелким делишкам раскатывать по тоже грандиозной протяженности дорогам, невозможно. Но чувства срабатывают. Появляется некое интуитивное соображение о людях в целом. И о своем отдельном месте (никаком).
В. Национальности.
В-1. Вопрос, отсылающий к А: почему возле Петербурга строят предприятие японцы, на котором руководить будут тоже японцы, приехавшие для этого черт знает с каких островов? Думаю, этот вопрос был постоянным фоном у всех работающих на предприятии (кроме японцев), даже если бы они вслух и про себя его себе не задавали.
В-2. Никакого «бытового фашизма». Офисные работники – русские, англичане, японцы; где-то отдельно – турки; рабочие на заводе – русские; строители (завод строился) – узбеки; обслуживающий персонал (уборка завода и отдельно офисов) – русские, узбеки, белорусы. Ни «между собой», ни в «межнациональных беседах»; мои специальные намеки успеха не имели – реакция нулевая. То есть весь рост «русского национального самосознания» следует приписать исключительно по ведомству сайта Крылова. Это хорошо. И это не очень хорошо. Потому что не вышел ни один разговор за пределами, «у кого что» (есть: мобильники, квартиры … – в основном на уровне блефа, неважно), как вариант – «кто за кем» (замужем; действительно, по крайней мере один зафиксированный мною межнациональный узбекско-белорусский брак – для полутора месяцев это немало – с привлечением и трудоустройством всех родственников обеих национальностей). Поэтому интервью Андрея Манчука с председателем ЦК профсоюза трудящихся-мигрантов Ренатом Каримовым у меня не вызывало энтузиазма. Потому что опять оно же, только «как» (приспособиться). То есть, снова отсылая к А: «глобализму», то есть налаженной машине-махине обесчеловеченного производства, удается разрулить то, чего не могут и не умеют люди между собой в быту; и разрулить, совершенно не обращая на это никакого внимания, как будто и нет его. Но пользуясь – естественно, пользуясь, – наличным положением дел, имеющимся материалом, еще его усугубляя.
И последнее: почему я оттуда ушла. «Ниссан», как я это уже дважды повторила, строился. Круг наших обязанностей (уборщиц) был не определен. То есть была какая-то бумажка со «спецификацией» – вплоть до квадратных метров; она валялась где-то внизу за тряпками и порошками, потом ее заменили на другую, когда офисов в процессе строительства стало больше. В бригаде нас было два с половиной человека. Половина – это наша промежуточная начальница из «Клин-Тима» (мы не относились собственно к «Ниссану», завод заключал договор с компанией по уборке, а компания – уже с нами): сама из уборщиц, в отличие от остальных клинтимовцев (те целиком конторские), она, чуть-чуть поднявшись по службе, сама не убирала, а «следила» за нами – то есть в основном разговаривала с медсестрой, сидя у нее в кабинете, или с теми же узбеками. Хорошая, действительно хорошая женщина. Еще лучше была моя напарница – трудолюбивая, грубая, пьющая. Читающая. Я ей книжку одну дала. Ей понравилось. Так вот, когда нам добавили, вопреки последней «спецификации», которую можно было засунуть туда, куда и первую, десять биотуалетов, в которые мы должны были еще таскать воду, потому что воды на «Ниссане» не было, я огорчилась. За товарищей по бригаде. Заговорила с ними о профсоюзе – чистый блеф. О том, что они «вообще где-то есть». Они пригнулись. Затем начальница – она была поумнее – осторожно сказала, что я вообще-то права, но ведь «везде же так». После этих слов мне ничего не осталось делать, как пойти и позвонить начальству. Я пошла и позвонила.
И резюме. Делаю его чисто для себя. Когда в следующий раз «ввиду так называемого кризиса» издательства «свернут свои программы», я пойду уборщицей на то предприятие, где буду заранее знать, что есть профсоюз. Иначе работа продлится те же самые полтора месяца.
Они правы. «Везде так». А личный интерес я уже удовлетворила. Другими словами, сказанными одной знакомой в пору веселой юности, «почему бы не поработать на благо общества? Всё равно делать нечего». Но с кем?
