Рабкор.ру публикует ответ Елены Шварц, автора статьи «Закат европеоида», на критические отзывы.
Моя статья о вымирании европейцев – это попытка обсудить лишь одну из тех проблем культуры в широком смысле, которые порождает глобализация. Это попытка обратить внимание на не совсем обычные процессы, которые происходят сегодня в мире. И подчеркиваю: я в своей статье ничего не утверждаю, лишь выражаю обеспокоенность и пытаюсь размышлять.
Прежде чем перейти к основной моей идее, поясню, что имелось в виду под «европеоидами». Конечно, это не европеоидная раса в широком смысле этого слова, куда попадают и персы, и индийцы (кроме дравидов), и арабы. Не говоря уже о кавказцах, в честь которых раса и была названа кавказоидной. (Но, кстати, многие кавказцы идут общей с остальными европейцами дорогой – дорогой постепенного вымирания: так, в Грузии сегодня проживает 4,6 млн человек, к 2050 же году в ней останется 3,3 млн.) Я использовала этот термин в узком смысле, в том, который фигурировал в процитированных мной статьях. Поскольку мы имеем дело со средствами массовой информации, транслирующими стереотипы массовой культуры, невольно приходится пользоваться предлагаемыми терминологическими упрощениями.Речь, разумеется, идет о собственно европейцах, жителях Европы, то есть людях преимущественно германо-балто-славянского этнического происхождения.
Когда я пишу о своем беспокойстве по поводу их постепенного вымирания, то имею в виду несколько моментов. Во-первых, с биологической точки зрения исчезновение этнических групп нежелательно, поскольку надежность любой системы зависит от числа ее компонентов: чем больше взаимодополняемых компонентов, тем система надежнее и долговечнее. Кроме того, речь идет не просто о смешении, а о настоящем вымирании значительной части белой расы, поскольку по объективным причинам многие жители цивилизованных европейских стран отказываются от деторождения. Имеющиеся у них гены исчезают из генофонда бесследно – как результат, генофонд обедняется. Возможно, эта проблема, так же как и остальные, обсуждаемые в моей статье, высосана из пальца, поскольку, например, известно1, что африканцы обладают колоссальным генетическим разнообразием, которого с лихвой хватит на все человечество. Я просто обращаю на это внимание: не исключено, что мы теряем нечто важное. На это можно возразить, что такие потери происходили в истории человечества постоянно. Например, исчезли или сократились до нескольких десятков человек многие малые народы Евразии, не говоря уж о множестве больших и малых этносов прошлого, как в Старом, так и в Новом свете, которые либо были целиком истреблены, либо полностью растворились среди других народов. Но меня тревожит перспектива стремительного сокращения численности очень больших этнических групп в короткое время.
Во-вторых, гораздо больше собственно генофонда меня заботит культурное наследие европейцев. В чем заключается, с моей точки зрения, это культурное наследие, я отчасти попыталась объяснить в своей статье. Когда я говорю о таких элементах европейской культуры, как демократия и права человека, то я, конечно, отдаю себе отчет, что в тех или иных формах элементы демократического устройства имели место в самых разных обществах. Можно привести в пример даже целый ряд первобытных демократий, таких как Лига Шести Наций2 в Северной Америке. Наличие же элементов демократии в Вавилоне, Ассирии, Египте и их схожесть с европейскими говорит о том, что Европа во многом наследовала этим древним культурам. Европа начинается в Шумере и в Египте – недаром многие греческие ученые и философы (среди них Пифагор, например) учились в Египте. И эта преемственность, в самом деле, доказывает, что культура может в той или иной мере наследоваться народами, не состоящими в сколь-нибудь близком родстве с создателями данной культуры.
Тем не менее, передача всего культурного комплекса проблематична. Плохо это или хорошо, но никто сегодня не живет и не умирает, как древний египтянин или вавилонянин. Никто не исповедует их религий, не смотрит на мир их глазами. А если даже кто-то и пытается воспроизвести их культуру, то это не более чем игра.
То специфическое понимание прав человека и индивидуальной свободы, которое развилось в Европе, развилось именно в ней и нигде более. Такое видение места и назначения человека в этом мире есть результат эволюции сложного культурного комплекса. Центральная часть этого комплекса – христианство, в котором спасение – это индивидуальное дело каждого человека. Евангелия, этот «столп и основание» христианства, не дают таких строгих канонов поведения, как священные писания других авраамических религий. В христианстве идея любви гораздо важнее поведенческих рамок. Недаром в Евангелии от Иоанна вообще , но есть ответ Христа на вопрос учеников, каковы есть заповеди наибольшие: «Возлюбите Бога и возлюбите ближнего как самого себя». И вот тот факт, что в основе христианства лежит приоритет внутреннего мира и индивидуальных усилий каждого человека, делает христианскую культуру глубоко «личностной». Все это нами, современными людьми, отошедшими в значительной мере от религии, не осознается – но оно впитано нами, что называется, с молоком матери.
Важным оказалось еще то, что христианство наложилось на специфическую культуру варварских народов Европы, отличительной чертой которых была ценность личной инициативы, ценность индивидуального поиска и индивидуального подвига. В сочетании с христианскими идеалами родилась идея рыцаря-монаха – христианского воина, в одиночку (не всегда, но часто) совершающего свои подвиги и ищущего заветный Грааль.
Были и другие факторы, определившие отличительные черты европейской цивилизации.
Политическая история Европы во многом была борьбой за создание надежных механизмов защиты индивидуальных прав – сначала лишь аристократии, затем всех свободных граждан, затем – вообще всех людей. Я не стану перечислять все этапы этого длинного и тернистого пути, но Великая Хартия Вольностей, парламент, конституция, Habeas Corpus Act – это всё появилось в Европе, а не в какой-либо иной части света. В Индии, Китае, Японии, возможно, существовали отдельные демократические элементы в политическом устройстве их обществ. Но ни одно из этих обществ не родило стройной и целостной системы, включающей индивидуальные права и свободы, политическое устройство и мировоззрение. В конце концов, Фрэнсис Бэкон, Томас Гоббс, Джон Локк жили именно в Европе, а не в Африке и не в Китае. Так что вполне закономерно, что такой ключевой документ современной западной цивилизации, как Декларация прав человека возник не где-нибудь, а именно в Европе.
Так уж сложилось, что хотя во многих культурах возникали то одни, то другие элементы демократии в широком смысле, лишь европейцы в силу особенностей своей генетики, религии, культуры и истории собрали все эти элементы в единую систему ценностей и в единое мировоззрение.
Нет никаких сомнений в том, что институт парламентаризма, конституция и даже отдельные элементы прав человека могут быть восприняты в рамках других цивилизаций. Собственно, это уже произошло: в Иране, в Японии, в Израиле и множестве других стран с успехом действуют многие политические принципы, рожденные в Европе. Проблема не в этом. Оттого, что в Японии парламент, наука и независимый суд, Япония Европой не делается. Она остается Японией, и вестернизация Японии – до некоторой степени миф. Есть предел, дальше которого имплантация чужеродной культуры идти не может. Другое дело, что, приезжая в Европу или США, представители других народов более или менее интегрируются в существующий культурный ландшафт, перенимая принципы общественной жизни и отчасти мировоззрение. С поколениями такая интеграция становится полнее. Но до сих пор США – это все еще не плавильный котел, а салатница, где сосуществует множество культурных анклавов, как правило, перенявших лишь сторону европейской культуры, необходимую им для выживания и социализации.
Даже при условии длительного проживания на родине европейских ценностей превращение инокультурных пришельцев в европейцев в настоящем смысле этого слова происходит с трудом. Евреи и спустя тысячу лет жизни в Европе остаются евреями, а арабам потребовалось генетически смешаться с германцами, чтобы перестать быть арабами. Китайцы остаются китайцами, индийцы – индийцами. И, в некотором смысле, слава Богу. Это добавляет культурного многообразия – но не создает предпосылок для подлинной культурной преемственности.
Поэтому пока я не вижу, какая этническая группа или группы могли бы в полном объеме перенять европейскую культуру и понести ее вместо европейцев. Для кого европейская культура станет родной, кто еще сможет думать, чувствовать, жить и умирать как европеец? Да и зачем?! У других народов и рас есть свои собственные культуры, зачем им становится кем-то иным?
Поэтому я и выражаю некоторую озабоченность сохранением европейской культуры в виде целостной системы, а не отдельных разрозненных элементов. Европейской культурой в ограниченном объеме можно научить пользоваться почти любого – так же как почти любого можно научить пользоваться компьютером. Но вот по-настоящему понимать и чувствовать компьютер может только его создатель. А культура – механизм куда более сложный, чем компьютер. Америка, состоящая из африканцев, китайцев и индусов – это уже другая Америка, сколь бы точно она ни воспроизводила политический строй «белой» Америки. Потому что чернокожие американцы – это другая субкультура и до сих пор остается таковой. Американцы китайского происхождения – это еще одна субкультура, со своей ментальностью, традициями, мировоззрением.
В своей статье я подробно остановилась на том, какие проблемы могут возникнуть с исчезновением европейской культуры, лишь потому, что прочитала в прессе данные об угрозе вымирания европейцев. Но проблема обеднения культурного фонда – это общая проблема. Завтра может прийти черед любых других народов, и утрата их культурного мира будет такой же проблемой.
* * *
Однако снижение культурного многообразия – это лишь незначительная часть того, что меня беспокоит в связи с глобализационной динамикой.
Сегодня набирает обороты взаимопроникновение культур. В развитых странах Европы и Америки растет число адептов индуизма, буддизма, новых интегральных учений. Возникают духовные школы поверх религиозных барьеров, стремящиеся объединить элементы разных традиций. Все это закономерный и, наверное, правильный процесс. Плохо другое: зачастую возникают эрзацы вместо подлинной культуры. Слишком быстрое и поверхностное соединение фрагментов оттуда и отсюда чревато не созданием новой богатой культуры, а выхолащиванием старых. Поэтому надо с большой осторожностью подходить к тем инокультурным очагам, которые наспех создаются на потребу обывателей. Это как с астрологией – старинную и довольно сложную науку бизнес превратил в дешевый масскульт.
Глобализация – неизбежный и во многом благотворный процесс. Он знакомит представителей разных цивилизаций друг с другом, способствует большему пониманию и уважению между людьми. Но проблема в том, что та модель глобализации, которую мы сегодня имеем, происходит из Европы и основана на европейских ценностях. На ценностях демократии, индивидуальных прав, свободного рынка. Это те самые ценности, размывания и утраты которых я боюсь, так как считаю их важным приобретением человечества. Но довольно парадоксальным образом именно эти ценности и послужили причиной того, что европейская цивилизация – а в перспективе далеко не она одна – сегодня находится под угрозой разрушения. Демократия и свободный рынок привели к превращению духовности в бизнес, к обмирщению религии, к девальвации традиционных ценностей – поскольку ведь при демократии в ее современном европейском понимании все ценности равно ценны. Порок и добродетель более не существуют, а существуют лишь разные стили жизни3. Торжество релятивизма.
* * *
Я боюсь, не случится ли так, что, утратив прежние культуры, мы останемся вообще без культуры, у разбитого корыта. Не случится ли так, что культуры постмодерна окажутся слишком поверхностными, слишком недостаточными, чтобы удерживать человечество от самоубийственных поступков. Культура – это ведь не только политическое устройство, картины, музыка, книги и национальные танцы – это еще и механизм регулирования человеческого поведения, механизм самосохранения. Жизнь с необходимостью должна эволюционировать – и, следовательно, должна эволюционировать культура. Но стремительное разрушение сложной культуры и замена ее простой – это уже не эволюция, это регресс, чреватый самоуничтожением. Жизнь не становится проще, а те технологии, которые человечество получило в последние десятилетия, потенциально обладают страшной разрушительной силой, попади они в руки невежественных и безответственных людей. Образование слишком отстает от развития науки и техники – школы просто не успевают давать ученикам необходимые знания. Более того, попытки впихнуть в подростков современные сведения оборачиваются лишь упрощением образования. Жизнь человека удлинилась не настолько, чтобы можно было позволить себе держать людей в школе два-три десятка лет, а, видимо, именно столько надо для того, чтобы дать каждому гарантированно глубокое образование. Следовательно, только сложные культуры, основанные на тысячелетнем опыте выживания и впитываемые современными людьми через семейное воспитание, могут хоть как-то предохранить человечество от катастрофы. Что не исключает постепенной модификации целого ряда культурных элементов, вроде трактовки библейских слов «плодитесь и размножайтесь» и библейского же представления о месте человека в природе. Но эта модификация не может и не должна быть революционной – она должна быть мягкой и постепенной. Нельзя просто выбрасывать какой-то элемент культуры – его необходимо чем-то заменять, чем-то равно, а лучше, более глубоким и продуманным. Поэтому стремительное размывание культурных основ опасно. Взаимопроникновение культур тоже хорошо, если оно идет плавно, если есть время на осмысление вновь узнаваемых культур.
Сейчас же под влиянием европейского постмодерна и благодаря свободному рынку и современным технологиям значительная часть цивилизованного человечества стремится слишком быстро избавиться от прежних традиций – словно это все были одни ненужные предрассудки, только мешавшие радоваться жизни. Это безответственно. В таком случае, гибель Европы кажется закономерной и даже полезной – это избавление от цивилизации-угрозы, форма самоочищения. Но эта гибель не может не волновать.
* * *
Несчастье Европы в том, что европейская культура, выстраданная многими поколениями, сегодня уничтожает сама себя.
Елена Шварц
1 Оппенгеймер С. Изгнание из Эдема. Хроники демографического взрыва. М., 2004.
2 Ирокезских наций, разумеется: мохоки, онейда, онондага, кайюга, сенека и тускарора.
3 И кстати не надо смешивать порноиндустрию, то есть извлечение коммерческой выгоды из эксплуатации сексуальных желаний людей посредством использования труда сексуальных работников, с эротическими элементами в разных культурах.
