Рефреном “Жизни Пазолини” может стать одно слово – скандал. И вовсе не в смысле шокирующих пуританское сознание подробностей частной жизни (в случае Пазолини – это секрет полишинеля). Скандал как константа, как мотив, как неизбежность.
29 ноября 1960 года. Рим. Проспект Витторио. Пазолини за полночь возвращается домой на машине и слышит оклик:
– Эй Па! Классная тачка! Прокатишь?
– Только пять минут. Я хочу спать.
– Хорошо, пять минут.
На следующее утро Пазолини приводят в полицейский участок: он обвиняется в подстрекательстве и укрытии зачинщика драки. Газеты раздувают скандал. Со временем у римских журналистов появляется новое прилагательное – “пазолиниевский”. Им обозначают все, связанное с жизнью люмпен-пролетариата, неблагополучными кварталами, гомосексуальностью и преступным миром. Энцо Сичилиано (многолетний друг и коллега Пазолини) в своей книге говорит об этой скандальной ауре как о фатальном факте жизни, закономерно вытекающем из установки на свободное и критическое высказывание (неважно – в литературе, кинематографе, политике или жизни). Скандалом сопровождается все: от выхода первого юношеского поэтического сборника “Стихи в Казарсе”, написанном на фриульском диалекте, вопреки декларируемой фашистами “универсальности” языковой культуры Италии, до последнего фильма “Сало, или 120 дней Содома”, ставшем поводом для многочисленных судебных разбирательств. Для итальянской культуры Пазолини стал серьезным испытанием. Испытанием, которое она не выдержала.
”Жизнь Пазолини” — текст написанный рукой друга, а не ученика или почитателя. Сичилиано пишет подробную (более шестисот страниц) историю становления человека, в создании фильмов которого он принимал участие, с которым вместе занимался издательской деятельностью. Не уставая повторять, что Пазолини был ”очень мягким человеком и добрым другом”, он, тем не менее, не создает ”апологию”. Хотя текст и пронизан искренней теплотой, в нем нет ни умолчаний, ни запретных тем, ни безжалостных обличений тех, кто создавал вокруг фигуры Пазолини ”волну враждебности”. Юность Пазолини, проведенная во Фриули, в этой ”земле матери”, выступающей объектом нежной любви (в отличие от отца, который, по выражению Сичилиано, ”превратился в отчима”, выступал во всем как антагонист: и в своей фашистской идеологии, и в неприятии ”иной” сексуальности сына), навсегда оставившая след в виде чуть ли не фетишизированной симпатии к ”простым” итальянцам и особом, предельно чутком переживании архаичных пластов культуры. Годы, проведенные в Риме, на которые приходится период становления Пазолини как режиссера и писателя, обретающего значимость в ”большой”, не ”местечковой” литературе. Обо всем этом Сичилиано повествует со стоическим спокойствием, хотя количество разного рода эксцессов явно выходит за рамки любой, самой широко понимаемой биографической ”нормы”.
В тексте есть, пожалуй, только одна рана — история гибели Пазолини. Что это было? Искусно срежиссированное самоубийство (в середине 70-х Пазолини действительно начинает тяжело переживать собственную ”ненужность”: в его архиве находят абстрактный рисунок с подписью ”Мир меня больше не хочет и не знает об этом”)? Следствие патологической склонности к неоправданному риску, мазохизму и саморазрушению? Или Пазолини стал жертвой собственных ”антропологических” взглядов, своей неуемной любви к ”черни”, к люмпен-пролетариату (чью телесность, ум и природную языковую одаренность он воспевал в своих текстах и фильмах), от рук которого в конце концов и погиб? Сичилиано рассматривает все эти версии. Но у него, разумеется, свой ответ: гибель Пазолини — это убийство. Политическое убийство.
В приложении опубликована небольшая заметка Сичилиано 2005 года “О выступлении Пино Пелозе по телевидению”. Пелози (именно его в 1975 году обвинили в убийстве Пазолини) пригласили участвовать в реалити-шоу на канале РАИ-3. “Пелози сказал, что Пазолини убили трое взрослых мужчин, лет сорока. <…> Все они говорили с южным акцентом, называли Пазолини “грязным коммунистом”, вытащили его из машины и избивали палками до тех пор, пока его тело не превратилось в окровавленный кусок мяса”. Для Пазолини политика была не позой и не кокетством публичного человека, время от времени высказывающегося по ”актуальным” вопросам. Политическое — это нерв его стихов, романов, фильмов. Пазолини был членом КПИ (пока его оттуда не выгнали после очередного скандала, чему он отчаянно пытался сопротивляться), антифашистом, марксистом, для которого “коммунизм – это способ преобразовать преисторию в историю, природу в сознание”.
Для российской публики Пазолини – это режиссер par excellence, автор “Теоремы”, “Медеи”, “Кентерберийских рассказов”. Для Сичилиано Пазолини в первую очередь – писатель, автор “Праха Грамши”, “Шпаны” и “Жестокой жизни”. Кинематограф для Пазолини – один из возможных языков, “письменный язык реальности”, позволяющий “вещам говорить самим за себя”. В книге впервые на русском языке представлены многочисленные поэтические произведения Пазолини, без которых его портрет остался бы неполным. Поэтическое оставалось для Пазолини универсальным мерилом действительности, которым поверялись и политика, и антропология, и кинематограф.
