Записки террориста: житие главного голливудского радикала
В процессе формирования творческих потенций человека искусство участвует как равноправный сотрудник философии. Если философия развивает способность теоретически мыслить, то искусство совершенствует способность видеть, чувственно созерцать окружающий мир, – это две взаимно дополняющие способности, одна без другой становящиеся бесплодными.
Ильенков Э.В. О “специфике” искусства.
“Сквозь них дует ветер, и они могут это передать”, — авторство данного высказывания мы так и не смогли установить. Крылатая ли это фраза времен античности, или же древняя восточная мудрость –– суть едина. Она, как нельзя лучше, передает смысл творчества любого художника. Наш герой всласть вкусил ветра печальных перемен, что происходили на его глазах в обществе развитого модерна. Он не читал о нем из газет, но лично находился в центре этой турбулентности.
Получивший свой первый Оскар за сценарий к фильму «Полуночный экспресс», Стоун сам находился в тюрьме, за попытку перейти мексиканскую границу с пятьюдесятью граммами вьетнамской травы в кармане армейской куртки. Снятый им позднее «Сальвадор» основывался на пережитом опыте его друга, безбашенного журналиста Ричарда Бойла. Легендарный же «Взвод» представляет собой рефлексию на тему полуторагодового пребывания во Вьетнаме, в качестве пехотинца, и выглядит как часть экранизированной автобиографии. Итогом этих глубочайших погружений становились шедевры. Хлесткие фильмы Стоуна показывали насилие таким, какое оно есть на самом деле. Жестоким и беспощадным, разрушающим человеческую душу. Убивающий вьетнамских бойцов, герой Чарли Шина (играющий, де факто, Оливера Стоуна) уже никогда не станет прежним. Такое восприятие насилия стало неожиданным для тогдашнего общества, выросшего на вестернах с Джоном Уэйном… Режиссера называли «мясником» люди, поддерживающие войну во Вьетнаме и действия американского истеблишмента в Латинской Америке. На предпоказах «Сальвадора» Стоуну вечно твердили одно и тоже: “Американское общество не готово к подобному”. Страна, где культ оружия и силы насаждается с детства, боялась посмотреть в зеркало, и увидеть собственные уродливые очертания. Он высмеет это позже, в своем прекрасном фильме «Прирожденные убийцы».
Стоун снимал шедевры, снимал и посредственное кино, но он всегда был смел и честен в своих картинах. Его «Взвод» пошатнул Америку при Рейгане. «Уолл-стрит» предостерегал мир еще в далеком 1987 году о порочной природе финансиализации. Трилогия о президентах, стала наиболее откровенной и честной рефлексией американского кинематографа на американскую политическую реальность. Документалистика Стоуна о латиноамериканской действительности стала левым ответом на неолиберальную ортодоксию, душившую режиссёрские замыслы долгое время. Гуманист (временами наивный в собственной конспирологии) и один из самых универсальных режиссеров Голливуда, в каждый свой фильм привносит толику своей мечущейся души. Стоун не просто снимает картины, он ими живет. Именно поэтому его фильмы пышут той энергией, которую сложно отыскать даже у таких режиссеров как Коста-Гаврас и Коппола.
Рассмотреть естество Стоуна вблизи, приблизить увеличительное стекло к его бьющемуся переживаниями сердцу, вот что интересно и важно для современного читателя, кинозрителя и просто рационального человека.
И такая возможность теперь появилась. Автобиография Стоуна, вышедшая солидным для нашего времени тиражом в 3000 экземпляров, ждет страждущего знаний и опыта человека уже сейчас. О чем эта книга? На что направлен основной фокус Стоуна в этом полотне? На эти вопросы мы и хотим попытаться ответить.
Автобиография охватывает период жизни режиссера от его рождения, до начала съемок фильма «Уолл-стрит». Отношение к семье, и болезненные перипетии внутри неё. Развод родителей, выбивший почву из-под ног героя, и поспособствовавший его кризису взросления, в результате которого Стоун бросает Йель сначала на год, уезжая преподавать в католическую школу в Сайгоне. Домой он возвращается на корабле, подобно Джеку Лондону, в качестве матроса. После возвращения, им принимается попытка описать свои впечатления. Попытка неуспешная, отнявшая много сил и времени. Из-за неуспеваемости Стоун покидает Йель уже окончательно, и совсем скоро снова окажется в далеком, но манящем Вьетнаме. В стране, которая станет душевным адом, но ценным уроком для него.
Я не мог попусту тратить слова, меня охватили апатия и подавленность. Я не знал, чем хочу заниматься, с той же очевидностью, с которой понимал, чего не хочу – превратиться в своего отца, не смотря на любовь к нему. Судьба никогда не даёт нам четкий сигнал. Иногда мы просто отказываемся делать то, что больше не приносит нам удовольствия. Такие моменты нашей жизни сплошь окутаны тайной, и всё же мы ясно осознаем, что с этих пор всё изменится.
Так как было бы непозволительно заниматься пересказом сюжета, не просто в силу каких бы то ни было правил, но и постольку, поскольку книга написана столь увлекательным и живым языком, что отнимать это удовольствие у читателя – смертный грех. Поэтому мы лишь вкратце заметим, что вернувшегося из Вьетнама Стоуна ждут долгие годы как напряженной работы, так и гнетущий безработицы. Ученик Мартина Скорсезе подрабатывает по ночам таксистом. Его ненавидит нью-йоркская интеллигенция за то, что он служил во Вьетнаме, но присоединиться к протестующим он не спешит. Стоун – солдат, и инстинктивно не может присоединиться к тем, чьи цели не определенны и эфемерны, к тем, кто не может взяться за оружие. Стоун работает с реальностью, он должен понимать эффективность средств, и то, насколько стоящими являются цели. Эту дихотомию ветеран перенесет через всю свою жизнь. Материя души Стоуна развивается, поскольку находится в состоянии постоянного противоречия. Вернувшись с войны, он ненавидит Никсона, но в 1980-ом, точно, объевшись ягоды-поминики, голосует за Рейгана. Все это дополняется ярким, и полезным для молодого поколения, живописанием холостяцкого быта, употребления наркотиков и сексуальных похождений. Для поколения, взращённого без отцов (яркая цитата Паланика) – Стоун предстаёт духовным наставником, опытным и вечно молодым искателем.
Один из уроков, который преподаст ему в Нью-Йоркском университете Тим Лихи, Стоун запомнит на всю жизнь. Он будет руководствоваться им в своём творчестве, и именно поэтому станет одним из величайших реалистов кинематографа.
Он подождал ответа. Молчание. «Девять лет на морском берегу под стенами Трои! Ещё девять лет на возвращение в Итаку. Никто из его команды больше не вернулся домой. Почему? Почему только Одиссей?»
«Самосознание!» – застучал он по классной доске, выписывая это слово. Его голос звенел. «Потому что у него было самосознание – повторил он. – Вот что сохранило ему жизнь, дамы и господа. Это то, что отличает одних от других: насколько сознательными вы останетесь перед лицом этого сурового мира? Как часто мы забываем, потому что мы… что? Потому что мы хотим… «Почему он приказывает своей команде привязать его к мачте и не дать ему освободиться от пут, как бы он не умолял об этом? Потому что в отличии от своей команды, которая затыкает уши воском, он хочет услышать голоса сирен! Знание – вот к чему стремится Одиссей».
Поэтому, пока свет ожидал собственных гонораров от участия в бездарной халтуре, пока все, развлекаясь наркотиками, вели отвлеченные беседы на модных вечеринках, Стоун с огромным напряжением снимал отвратительную изнанку империализма в своём «Сальвадоре».
Да и до него, будущему оскароносному режиссеру приходилось не сладко. Написанный им сценарий к фильму «Лицо со шрамом» был изуродован бездарной работой де Пальмы. Извечного везунчика судьбы, который превращал все прекрасные истории, снятые на солидные бюджеты, в медлительные и безвкусные картины. Первые два фильма Стоуна, и вовсе, подвергались лишь порицанию. Принесший же герою известность сценарий «Взвода» (написанный еще в 1976 году) никто так и не решался экранизировать. На фоне всего этого, уже немолодой сценарист ещё и борется с наркозависимостью…
Казалось бы, эти места из биографии Стоуна, и так уже давно известны, но та принципиальная честность и насыщенность деталями заставляет бросить ласковый взгляд на этот чудный томик. В какой-то степени, Стоун остался интеллигентом из шестидесятых, но не поддался той убогой трансформации, которая сполна поглотила пишущую и снимающую (одним словом, мыслящую) касту социальной организации. Именно поэтому он современен, ибо добродетель вечна и актуальна. В отличии от пороков, что разлагаются в общественном сознании, подобно сифилисной проститутке.
Порочный круг написания сценариев к чужим фильмам, прерывает его отчаянный шаг, нацеленный на «Сальвадор». Со скупым финансированием и ханжескими цензорами за спиной, Стоун снимает шедевр. Фильм, который смело можно назвать классическим. Но даже на этот, кровью и потом вымученный, материал компания отказывается выдавать деньги для продакшна. К этой картине скоро придет слава, особенно после ошеломляющего успеха «Взвода», но лицемерная мораль консервативных акул киноиндустрии уже навсегда отрезвит гения. Обернувшись назад Стоун лишь грустно процитирует Уайльда:
«Пьеса имела успех, но публика провалилась с треском».
Даже успех «Взвода» не избавит его от тупого лицемерия варварской американской демократии. Он всегда будет между двух огней. Полин Кейл как-то заметит:
Нет ничего более впечатляющего, чем раскрытые в “Сальвадоре” двойственные чувства режиссёра… Правый мачизм сочетается с левой полемикой … У “Сальвадора” репутация сомнительного, одиозного и брутального фильма, которого и следует ожидать от Оливера Стоуна, но в нем находится места и для сентиментальности… Снявший этот фильм Оливер Стоун, по существу, ничем не отличается от пускающего пыль в глаза автора, написавшего “Полуночный экспресс” и “Лицо со шрамом”… Он работает вне киноиндустрии, на воле, но в душе сохраняет всю мерзость Голливуда.
Стоун никогда не впишется в творческие и политические реалии страны, разделенной на две партии. Одна из которых представляет собой гигантскую клизму, а вторая бутерброд с фекалиями – по едкой, но актуальной цитате из творчества Трея Паркера и Мэтта Стоуна. Этот нонконформист напишет и сценарий о советских диссидентах, которому (увы) не придется реализоваться. Стоуну эта тема казалось далекой, хотя очень зря.
Как бы то ни было, перед нами не просто очередная история о восхождении голливудской звезды, но исповедь незауряднейшего представителя своего времени, который несколько со стороны созерцает вакханалию скатывающегося в бездну мира. Созерцает и рефлексирует. Рефлексирует и созерцает. Стоун исполняет свой долг гуманиста, находясь в состоянии постоянной борьбы, которая по Марксу, и есть истинное человеческое счастье. Начало съемок «Взвода» подстегнуло не только давняя мечта режиссера излить свою боль простого американца, показав истинный лик той войны, но и намечающийся выход пропитанной официозом «Высоты “Гамбургер”».
Критик из LosAngelesTimes писал: «Гойя с камерой… вбивает кол в сердце каждого клона Рэмбо».
Ключевое слово в творчестве Стоуна – реализм. Та классическая интенция, что всякий раз погибает под разлагающимся напором декаданса. Кровь, изнасилования, трупы, стрельба, да даже покупка акций на Уолл-стрит – всё это в творчестве Стоуна бессчётные элементы трагедии, это нити, из которых сплетается материальная действительность. Та материальная действительность, духовности в которой больше, чем в любой пошловатой коммерческой поделке. Когда Стоуну предложат альтернативную концовку «Взвода», в которой рядовой Тейлор не станет убивать сержанта Барнса, он лишь холодно заметит: “А разве тогда, это всё еще будет война?”
Стоун курил траву, употреблял ЛСД, нюхал кокаин с героином и сидел на транквилизаторах. Он ненавидел Никсона за его войну против наркотиков, потому что видел переполненные американские тюрьмы, в которых губились жизни цветных парней из бедных районов. Но разум его оставался яснее, чем у любого солидного моралиста того времени, чем у доброй части американского среднего класса, в авторитарной личности которого, Адорно нашел потенциальную основу для становления фашизма в США. Той части американского общества, которая на предпоказах шикала при отсутствии хэппи-энда во «Взводе» и «Сальвадоре», той гнилой прослойки, которая окончательного загубила, изуродованный Сталлоне, фильм «Рэмбо», заменив оригинальную концовку пленением героя. Этот идеализм, присущий правому обывателю, чей разум заменен обыденным сознанием, Стоун ненавидел и обличал. Выросший в семье отставного полковника, который затем уйдет продавать акции оружейных компаний на Уолл-стрит, Оливер ненавидел ту машину лжи, которая заставила его убивать во Вьетнаме, и видеть смерть достойных людей. Он презирал отца, как её апологета.
Были времена, когда мне очень хотелось его прикончить. Я хотел погасить этот рассудок, который потворствовал войне, воспринимая её как необходимостью. Однажды мы проводили день на Лонг-Айленде, и я таки подкинул ему хорошую порцию “оранжевого солнечного света” [ЛСД] в лед, который он положил в свой скотч.
Его мать француженка не могла не подпасть под влияние как мужа, так и сытой нью-йоркской жизни.
Хотя по природе она была любящим и доброжелательным человеком, иногда, как было в ту ночь, она становилась блаженной пожилой ретроградкой, которая заявила, восхищаясь «Взводом», что война укрепляет человеческий род в результате выживания сильнейших по Дарвину: «Война сделала Оливера сильнее». Элизабет холодно отрезала: «А моего отца убили в Корее». Она покинула стол без лишних слов.
С ненавистью смотрящий в прошлое, и не способный принять будущего, Стоун был вынужден обречь себя на роль главного радикала, нарушителя спокойствия американской киноиндустрии. Бросив вызов неолибералам, показав им истинный лик войны, показав настоящие результаты их деятельности на поле брани, Стоун уже не мог остановиться. Если своим «Взводом» он полоснул Левиафана по щеке, то уже «Уолл-стрит» метил в самое сердце.
Это был бизнес, выстроенный на эго. Мой друг предположил, что здесь еще больше мрака и коррупции, чем я лицезрел во Вьетнаме и Майами. Он предупредил меня, что большая шишка, с которым я недавно познакомился, «в конечном счете высматривает как тебе трахнуть, Оливер. Он войдет тебе в доверие, чтобы потом трахнуть тебя. Смысл всей игры – кончить в тебя». Деньги для этих молодых парней ассоциировались с сексом. Успешная операция соблазнения предполагала изнасилование.
Сложно сказать, потребовалось ли Стоуну и его другу усидчивое изучение наследия Франкфуртской школы, но тем не менее, цитата показательна. Так или иначе, тема секса достаточно часто затрагивается в произведении, в частности, на её примере Стоун анализирует истоки авторитарного характера личности его отца.
На этом наш герой обрывает свой рассказ. Оставив нас в далеком 1987 году, он, возможно, даже немного нам завидует. Время будет идти вперед. Хорошие режиссеры будут в еще большей степени мимикрировать под мейнстрим, производя порнографию, которую будут по-прежнему называть «кино». Кто-то и вовсе умрет. От жемчужины мирового кинематографа – Италии, останутся лишь руины. Творцы из стран Варшавского договора лишатся финансирования, и будут дружно кричать “Siegheil!” неолиберальным правительствам, и их новой идеологии. Лишь как искорки в потухшем костре, будут мерцать Драгоевич и Балабанов. США повезет больше, чем континенту, однако тренд будет един. Но Стоун останется. И с каждым годом, оставаясь прежним, свет рациональности его фильмов будет ярче, на фоне погружающегося во тьму мира. Подобно одиноко стоящему маяку, он будет продолжать творить.
Таким образом, автобиография Стоуна, это крайне насыщенное, открытое произведение о тяжелой судьбе чистого разума в грязных и лицемерных трясинах Голливуда. О том, как человек той эпохи пытается понять, что же с ним произошло, и раскрывает обман. Книга о борьбе, о бытовых неурядицах, о семье. О смешном и скорбном. О серьёзном и фарсе. Невозможно оторваться от чтения этого масштабного полотна, написанного с неведомой легкостью. Заряд, полученный от него, поможет всякому исполнить тот самый завет Стоуна, что невероятно актуален, сегодняшним безнадежным российским реалиям:
Те из нас, кто смог из этого выбраться, обязаны восстановить всё заново, научить других тому, что знаем мы, и с помощью того, что осталось от наших жизней, попытаться отыскать доброту и смысл существования.
Павел Андрейко
