13 февраля 2014 г. я посетила акцию протеста в Калифорнийском университете в Беркли против назначения Джанет Наполитано президентом университета. Однако в данном случае я хочу поговорить не о причинах возражений против ее назначения. Вопрос, собственно, не в Наполитано и не в данной акции протеста. Я хочу поднять вопрос о том, что системное экономическое неравенство существенно повлияло на образ мышления (и, следовательно, способность к действиям) моего поколения.
На данную акцию протеста, организованную профсоюзом «Объединенные студенты Калифорнийского университета», пришли более 500 человек. Акцию могли видеть несколько тысяч человек, включая случайных прохожих. Плакаты, баннеры, мегафоны, кулаки, поднятые в знак солидарности, — группа студентов начала акцию протеста в десять часов утра. Я стала расспрашивать пассивных наблюдателей вокруг: что их сюда привлекло, что они думают о студенческом протестном движении — и тогда я поняла, что это был, собственно, не настоящий протест.
Наполитано была в одном из корпусов («Сатарджа Дэй Холл»), а протестующие заняли близлежащее здание Центра экономики им. Блума. Мы стояли, подняв высоко кулаки, кричали в мегафоны — причем в сторону противоположную той, где пребывала Наполитано. Здание «Сатарджа Дей Холл» хорошо охранялось — пять здоровенных охранников на входе, двери на второй этаж закрыты, с крыши здания за ними следили трое полицейских в сверкающих шлемах, а еще двое копов кружили вокруг здания на велосипедах. Рядом стояли журналисты — камеры наведены на разрозненную группу протестующих, многие из которых даже не знали о том, какова наша стратегия на акции и каковы ее требования.
Почему мы не оккупировали «Сатарджа Дей Холл»? Я стала спрашивать об этом протестующих вокруг. Представители студенческого профсоюза подчеркивали, что мы «не собираемся вести переговоры с Наполитано по вопросу об отставке». Но каким образом оккупация соседнего здания вообще может тут на что-нибудь повлиять? Почему мы не захотели вступить в конструктивный диалог? «El pueblo unido jamas sera vencido!» — скандировали мы. Только как совместное скандирование может решить что-нибудь (ели не учитывать, что это просто льстит нашему самолюбию)? «Но мы же все радикалы из Беркли! Каждый из нас!»
В общем, это чистейшая идеологическая мастурбация до тех пор, пока не совершишь что-нибудь провокационное, что может вызвать кое-какие изменения. И я несколько разочарована тем, что Беркли продолжает увековечивать миф об активизме, используя его для извлечения прибыли. В Беркли фотографии протестующих и мучеников за идею продаются молодым людям, которые без GPS уже не могут найти дорогу, если окажутся дальше, чем за четыре квартала, не говоря об их неспособности пройти через весь бюрократический лабиринт, чтобы действительно осуществить значимые перемены. Учитывая плату за обучение и проводимую постепенно приватизацию системы образования (и миллионы долларов от разрушающих экологию корпораций, типа «Бритиш Петролеум»), в Беркли, по сути, пытаются увековечить имущественное неравенство, поощрять нарушителей прав человека, как в частности в случае с назначением Наполитано на должность президента. Если бы с нами был Марио Савио (известный политический активист из Беркли — прим. пер.), он бы со стыда сгорел. И не потому, что в кафе в кампусах всячески мусолят его имя, словно имя какой-то «звезды», а потому, что мы вообще не в состоянии оспорить нынешнее положение вещей.
Cтуденты Бекрли с плакатами против Джанет Наполитано. © dailycal.org
Для того, чтобы сотрясти систему, не нужно оккупировать здания, не имеющие никакого стратегического преимущества; не нужно скандировать лозунги, только чтобы лучше себя чувствовать; не нужно хвастаться, что ты создаешь некое сообщество, когда в реальности ты лишь привлекаешь людей, которые просто хотят запостить в профиле Фейсбука новые «повстанческие» фотографии.
И мое разочарование усиливается также из-за не оправдавшихся надежд, которые я прежде возлагала на движение Occupy. Поскольку я была окружена людьми достаточно умными и с самыми благими намерениями, то и была уверена, что мы реально сможем осуществить перемены, однако терпение властей оказалось больше нашего. Нас победили, раздробив на группы. Мы были слишком самоуверенны. И сейчас я уже готова бросаться на полицию, чтобы оккупировать пространство для тех, кто не может на это пойти; чтобы представлять интересы тех, кого депортировали из нашей страны, потому что Наполитано прежде проводила дискриминационную политику (Джанет Наполитано на посту губернатора Аризоны активно боролась с иммиграцией — прим. пер.); чтобы в мире, где нас не приветствуют, признали, что мы такие же люди; чтобы требовать признания и уважения ко всем человеческим существам, а не только к авторитетным гражданам.
Но для этого придется иметь дело с сильными мира сего. Для этого мне придется испортить себе биографию и заработать себе в полицейском досье нелепое обвинение в неповиновении сотрудникам полиции. И, как сказала мне одна из протестующих девушек, ее беспокоит, что если мы действительно попытаемся хоть что-то изменить, то она потом не сможет найти работу — ведь это отразится в ее полицейском досье. И потому она считает, что ничего изменить нельзя.
Соглашательство с капитализмом, подпитываемое страхом. Боязнь денежного наказания, если тебя заклеймят радикалом. Революцию не сделают те, кто вынужден просто выживать. Для того, чтобы уничтожить потенциал социальных перемен, просто создайте ужасающее неравенство — и оно парализует людей: они будут бояться. Сделайте их беспомощными, угрожая бедностью, и развлекайте их глупым контентом масс-медиа, чтобы отвлечь и уничтожить в них критическое мышление. И тогда у вас будет население, которым можно манипулировать и управлять. Они будут хорошо себя вести, будут сами себя сдерживать. Эти люди будут послушным пролетариатом (даже если они и купились на миф о том, что они якобы зажиточный средний класс).
Чтобы действительно послать месседж истеблишменту о серьезности наших намерений, мы должны были занять «Сатарджа Дей Холл». А не сделав этого, мы своим протестом как бы сказали: «Мы здесь для того, чтобы работать в отведенных нам параметрах — там, где нам дозволено протестовать, подрывая тем самым саму вероятность любых реальных перемен. А свою радикальную теорию уберите куда-нибудь подальше».
Это никакой не радикализм. Студенты Беркли покупаются на идею о том, что их поколение будет оспаривать неравенство, но я на самом деле никогда раньше не видела таких непробиваемых штампов мышления, такой нехватки критической теории или действий, как у студентов Беркли. И меня до глубины души возмущает то, что среди своих сотоварищей-студентов я наблюдаю такой вот конформизм, повиновение и страх.
И я ушла от этих людей, фотографирующих себя на фоне акции; ушла от других студентов, понуривших головы; ушла прочь от ухмыляющихся полицейских — ушла с одной лишь мыслью в голове. Наша система просто великолепно манипулирует социальной реальностью, и это становится ясно лишь тогда, когда мы осознаём, что между нами и полицией нет на самом деле ничего, кроме страха, воздуха и возможности. Почему же мы колеблемся? Почему стали такими пугливыми? Действительно ли мы всего лишь боимся, что наша социальная позиция вдруг подпортит нам экономические шансы на достижение успеха? Неужели мы принесли интересы общества и принципы солидарности в жертву богам гипер-индивидуалистической прибыли?
И я ведь тоже ничем не лучше их. Я вот решила написать. Но как эти слова способны на что-то повлиять? Как можно сделать так, чтобы к ним прислушались? Разве они могут обладать силой, способной сократить неравенство в современной системе мира?
Не знаю. Я просто такая же, как и они.
Александра Мак-Ги
Источник: Counterpunch
Перевод: Дмитрий Колесник
