Статья Дениса Березуцкого «Жизнь без морали или Маркс против марксистов», бесспорно, затрагивает важную тему и побуждает к размышлениям. Центральная идея её автора: мораль — набор принципов из неизвестных, но авторитетных источников, созданный для использования эксплуататорами в целях обмана. Отсюда он делает вывод, что в бесклассовом обществе морали не будет вообще, её заменит «сознательность».
Представляется, что автор подметил лишь одну сторону морали, наиболее выпуклую в условиях классового общества. Впрочем, я предпочитаю говорить не о «морали», а об «этике». Поэтому Денис Березуцкий вправе будет возразить, что мы с ним рассуждаем о несколько разных предметах, и «этика» — понятие более широкое, включающее в себя «мораль». На мой взгляд, правда, это будет жонглированием терминами, а вообще-то сии понятия синонимичны, пусть и не тождественны. Но, как бы то ни было, не споря с характеристиками «морали», предложенными указанным автором, я попробую порассуждать об этике. И здесь не обойтись без оспаривания некоторых тезисов его статьи.
Когда нам говорят «Почему бы не оставить попытки утопить Маркса до своего уровня и не попробовать вместо этого поднять себя до его?», софистика такого утверждения представляется очевидной, как и в случае сравнения тёплого с зелёным. Да, необходимо стремиться поднять себя до уровня теоретического мышления величайших умов человечества. Но указание на то, что наука узнала уже после Маркса, вовсе не является попыткой «утопить» его «до своего уровня». Подозреваю, что сам Маркс не одобрил бы такой подход автора упомянутой статьи, в соответствии с которым учёный, живший век с лишним назад, провозглашается высшим авторитетом в вопросах, в которых он и в те времена не являлся профессиональным специалистом. А уж тем более он не мог знать всего того, что наработает наука после его смерти.
Поэтому неуместной выглядит ирония Д. Березуцкого, когда он пишет: «Ну, мы с вами люди взрослые и, конечно, осознаём, что студенты российских ВУЗов образца 2013 года понимают Маркса гораздо лучше, чем он сам себя». Несомненно, что студент в 2013 году (если он не лоботряс и стремится получить знание, а не просто диплом) просто обязан знать гораздо больше того, что мог знать даже величайший ум человечества полтораста лет назад!
Вообще, эта разница в эмпирическом уровне науки той эпохи и нынешней студенты (достаточно эрудированные, конечно) в моё время (перестроечное) хорошо видели уже тогда, когда читали на 1-м курсе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса. Конечно, многие положения этой работы поражают именно тем, какие точные предположения Энгельс смог сделать в ряде случаев, исходя из невысокого уровня знаний той эпохи. Но в целом, конечно, на сегодняшнего учёного эта его книга во многих своих частях производит впечатление, скорее, памятника научной мысли, нежели актуального в наше время научного труда.
Ведь Энгельс не мог тогда знать ничего конкретного ни об антропогенезе (сама теория Дарвина уже была, но никаких «переходных звеньев» обнаружено ещё не было), ни об общественных отношениях первобытных народов, живущих доклассовым обществом, ни, самое главное, о месте и роли врождённого в поведении человека. Все эти материалы были накоплены в ходе последующего развития науки. А во времена Льюиса Моргана недостатки фактов, добываемых в полевых исследованиях, всегда восполнялись кабинетной фантазией («научной экстраполяцией»), обычно приводившей к ошибочным выводам.
Так, кстати, произошло с пресловутым «матриархатом», которым нас, студентов 1-го курса, пичкали ещё в 1989 году, хотя нам было уже прекрасно известно, что полевые исследования у первобытных народов Земли не подтвердили гипотезы Моргана-Энгельса о существовании такой универсальной стадии развития человеческого общества. Как писал известный английский исследователь первобытного общества Фредерик Роуз (марксист, работавший в Берлинском университете им. А. Гумбольдта, ГДР), «большинство марксистов пришло к выводу, что её [теории матриархата – Я.Б.] аргументация не согласуется с данными этнографии, психологии или биологии»[i]. Тот же Роуз, кстати, убедительно показал на материале многолетних исследований сохранившегося до наших дней палеолитического общества существование в таком обществе иерархических отношений (обусловленных, правда, в первую очередь, гендерно-возрастными, то есть биологическим факторами), сложной политической организации и, наконец, войн.
Есть в доклассовом обществе и мораль. Причём именно в том виде, о каком пишет Березуцкий — как свод обязательных норм, исходящих из нефиксированного, но авторитетного источника. Хотя ни о какой экономической эксплуатации и частной собственности в таком обществе нет и помина. Значит, в классовом обществе мораль (как, впрочем, и многое другое, возникающее раньше классов: власть, политические институты, посредническая торговля) просто приспосабливается и перерабатывается под нужды господствующих классов. И в таком виде она сбивает с толку некоторых современных левых, пытающихся понять роль и значение этого общественного феномена.
Я не ошибся, утверждая, что власть и политические институты появляются раньше классов, хотя кому-то и это может показаться странным. А чего тут странного, если первобытные род и племя не могут существовать без наличия подобной организации, обеспечивающей жизнь человеческого коллектива во враждебном окружении себе подобных? Другое дело, что эта власть ещё не отделена от общества, и её носителем служит весь коллектив, вся хозяйственная единица первобытного социума. Что касается посреднической торговли, в том числе на большие расстояния, то её несомненные свидетельства относятся в Европе, например, к эпохе мезолита[ii], когда до сложения первых классовых обществ оставалось ещё полдесятка тысячелетий.
Повторю, что упомянутый труд Энгельса поражает, принимая во внимание уровень науки того времени, некоторыми подтвердившимися предположениями. То же самое справедливо сказать и о многих других работах классиков марксизма, затрагивавших области науки, пограничные с теми, в которых они были специалистами, и даже выходящие за их пределы[iii]. Но вряд ли они сами одобрили бы такое отношение к собственным трудам, когда любая их фраза возводится в буквальный канон без критического переосмысления сообразно со знаниями, накопленными человечеством за прошедшее с тех пор немалое время. Теоретическое наследие классиков, как известно, не догма, предназначенная для соотнесения с ней всего и вся, а методологическое руководство к деятельному изучению и преобразованию мира — преобразованию в соответствии с научным знанием, которое у человечества непрерывно пополняется.
Точка зрения, согласно которой человеку грядущего социализма будет присуща «сознательность» вместо бессознательного следования вколоченной в него «морали», основана на идеалистических представлениях, свойственных XIX веку, о каком-то глубоком качественном отличии человека от собратьев по классу млекопитающих. Выяснилось, что и у человека, как у животных, значительную роль в поведении играют закреплённые миллионами лет естественного отбора врождённые нормы поведения. Правда, у человека их намного меньше, и поэтому огромную роль в становлении animal sociale играет обучение. Но и обучение, в свою очередь, не является чем-то специфически человеческим.
Свой «нефиксированный, но авторитетный» свод правил и норм поведения есть у любого коллективного животного. Собачья или птичья стая, львиный прайд, стадо обезьян или антилоп — всюду царит своя «этика». Впрочем, этот термин можно употребить в данном контексте и без кавычек, так как на аналогиях общественного (среди себе подобных) поведения человека и других коллективных животных основана этология — наука, родившаяся в ХХ столетии, и о которой Маркс и Энгельс, естественно, ничего знать не могли.
Правда, этологи обычно избегают прямого отождествления природы человеческого и животного «этоса». Подчёркивается роль сознательного у человека и инстинктивного у животных. Но всё больше, и справедливо, оговаривается условность этих различий. В самом деле, эксперименты подтвердили, что даже мыши способны сопереживать страданиям родичей[iv]! Во всяком случае, мы знаем, что они испытывают эмоции при виде страдающего от боли себе подобного. Конечно, мы можем априори заявить: то, что они испытывают, это не сострадание! Но тогда какие у нас есть основания называть наши эмоции таким словом? И какие теперь у нас есть научные основания отказывать мышам в способности переживать аналог того, что чувствуем и мы в схожей ситуации?
Качественной грани между человеческим «разумом» и поведением высших животных (приматов, хищников, крупных стадных копытных, морских млекопитающих) не обнаруживается. Наоборот, все новые исследования только стирают эти воображаемые грани, возведённые верой в «божественный промысел» происхождения человека. Полагать, что человеку когда-нибудь может быть свойственна «сознательность» во всех поступках — значит поддерживать ненаучную веру в то, будто эволюция имела конечной целью создать человека в таком виде, в каком он существует сейчас.
Итак, этика есть у животных, она была, есть и будет у человека, поскольку он — живое существо, а не просто умный кибернетический механизм. Этика имеет биологическое происхождение.
Мораль была и есть в доклассовом обществе. Значит, нет никаких научных оснований заранее отвергать возможность того, что она сохранится и в постклассовом обществе.
Было бы неразумно рассчитывать на то, что социализм автоматически решит все противоречия предшествовавших стадий общественного развития. Социализм именно в марксистском, научном понимании, должен решить одно важное противоречие: между общественным характером производства прибавочного продукта и частным характером его присвоения. Всё! Больше ничего от социализма как такового требовать нельзя! Это, во всяком случае, ненаучно.
Все остальные блага, которых мы ожидаем при социализме, — плод целенаправленных сознательных усилий по преобразованию иных, не экономических общественных отношений. Эти прогнозируемые блага могут появиться, а могут и не возникнуть вовсе. Как известно, даже la plus belle fille ne peut donner plus que ce qu’elle a[v]. А социализм, между прочим, уже давно не девушка, а, скорее, дедушка с бородой!
Более того, рискну охладить пыл восторженных энтузиастов, ждущих от социализма «рая земного», и высказать предположение, что общественные противоречия при социализме только возрастут по сравнению с капитализмом. А как же иначе? Развитие двигается только противоречиями! И если социализм — действительно более высокая стадия общественного развития, то противоречий при нём станет больше, чем было прежде. Вместо одного разрешённого противоречия появятся несколько новых — в иных сферах, иного характера, но вряд ли менее острых. Это (и только это) усложнение общественной жизни и есть прогресс.
И что, — спросят меня, — люди будут всё так же убивать друг друга, стремясь решить эти противоречия? А раз противоречий будет больше, то и социально мотивированного насилия при социализме, выходит, станет больше? Нет! Насилие неизбежно сопровождает противоречия классового общества, но совсем не обязательно будет использоваться при решении противоречий социализма. И вот снижение уровня насилия при возрастании числа общественных противоречий представляется вполне объективным критерием общественного прогресса при социализме.
А теперь скажите: разве этот критерий является каким-то иным, нежели этическим?!
[i]
Роуз Ф. Аборигены Австралии: Традиционное общество. / пер. с англ. – М.: Прогресс, 1989. – С. 161.
[ii] История Европы. – Т. 1: Древняя Европа. – М.: Наука, 1988. – С. 67.
[iii] Ср. знаменитое высказывание Ленина, сделанное в 1910 г.: «Электрон также неисчерпаем, как и атом» (в работе «Материализм и эмпириокритицизм». / ПСС. Т. 18. С. 277).
Спустя почти сто лет, в 2005 г., знаменитый английский физик Стивен Хокинг признаёт: «…Мы можем ожидать открытия новых уровней строения материи, более фундаментальных, чем кварки и электроны, которые ныне считаются элементарными частицами» (в кн.: Хокинг C., Млодинов Л. Кратчайшая история времени. / пер. с англ. – СПб.: Амфора, 2008)
[iv] Марков А. Эволюция человека. В 2-х кн. – Кн. 2: Обезьяны, нейроны и душа. – М.: Астрель, Corpus, 2012. – С. 26-29.
[v] «Самая красивая девушка не может дать больше, чем у неё есть» (фр.).
