прошел фестиваль «В Поисках Нового Языка». На одной площадке встретились различные явления современной культуры:
Специально для Рабкор.ру Кир Гудошников встретился с организаторами фестиваля, по совместительству аспирантами философского факультета МГУ Павлом Шуваевым, Артёмом Темиров и Михаилом Муравьёвым, чтобы узнать, что они думают о современной политической и культурной ситуации, и о том, какого это – сделать фестиваль своими руками.
Итак, первый вопрос, конечно же, о том, как вам вообще пришла идея сделать фестиваль.
Павел: Около года назад встретились за чаем я, Артем, Миша и стали обсуждать политику. Тогда была прекраснейшая идея, что в политике силу получит тот, кто придумает новый язык.
Михаил: Я в то время читал Латура. Это современный французский.Он говорил, что в научном споре ты побеждаешь, если противник начинает говорить на твоём языке. Не важно, что он по-прежнему с тобой спорит. Победа зависит от того, насколько хорошо ты владеешь языками. И там была такая ситуация, что начались эти митинги на Болотной. Не понятно, кто их ведёт, за кем идёт толпа и чего все эти люди хотят. Нет никакой идеи. Только голый протест, чистая энергия, никак не структурированная, никуда не направленая. И тот, кто сейчас предложит новый язык, тот и победит. Дальше мы думали над этими языками и решили сделать фестиваль, где осуществился бы смотр таких языков.
Лично мой аргумент, что политика делается не на парламентских трибунах, а больше всего в искусстве. Что искусство – это такая сфера деятельности, которая поставляет новый опыт. И было предложено посмотреть на новые языки в сфере искусства. Были привлечены люди из «Наркомфин», какие-то фотографы. Была еще идея, чтобы это как-то теоретически было, чтобы можно было посмотреть с разных сторон. Многие из задумок, конечно, нереализовались…
А что за задумки остались нереализованными?
П: Мы хотели вовлечь народ, посетителей, в процесс самоделания. Им задаётся некая тематика, они начинают заинтересовываться, начинают включаться, начинают сами делать и тем самым они становятся не столько зрителями фестиваля, сколько его непосредственными участниками и делателями самого фестиваля. Мы хотели создать целый блок «Do it yourself», где прошли бы в течение дня семинары различной тематики.
М: Очень помог Flacon. Дал бесплатно помещение, которое условно стоит около ста тысяч в сутки.
Вы остались должны им? Много?
М: Flacon'у нет. Но мы брали в аренду там тряпки, вешалки.
П: Там была больше техническая часть. Освещение всего этого. Перевозки.
Приходит Артём и сразу включается в разговор.
Какая была цель? Вы хотели создать новый дискурс? Подвести к себе людей? Кого-то информировать?
Артём: Сфера информирования была очень узкая. Были лекции. Но это лишь один аспект фестиваля. Была задача вовлечь людей в новую практику. Фримаркет тот же самый. Познакомить с новыми формами текстовой и визуальной информации. В первую очередь фестиваль был призван дать столкновение на нерефлексивном, дорефлексивном уровне. То есть человек, когда смотрит это, он рефлексировать начинает постфактум, когда он уходит. Это не информирование, это столкновение.
А с чем вы сталкивали? Это какая-то современная реальность? То, что есть уже или это какие-то эксперименты?
П: Если всё это присутствовало на нашем фестивале как какие-то самостоятельные практики, то это, видимо, уже рабочие механизмы. Это уже некая часть действительности. Она рядом с нами, но еще не замеченная. Еще чуть-чуть и оно станет нормой. В принципе, это была одна из задач фестиваля – приблизить всё это. В этом плане получается, что эта самая реальность есть нечто на границе с повседневной реальностью и чем-то грядущим. То, что было показано – вот эта самая граница.
А: Дело не в границе. Некоторые вещи на фестивале можно назвать уже состоявшимися. Для кого-то они могут показаться уже устаревшими. Смысл не в том, что мы что-то новое открыли. Но какие-то из этих вещей не знакомы большинству. Когда я спросил «кто знает что-то такое краудфандинг?» (народное финансирование – прим. ред.) из толпы поднялось от силы 5 рук. Все остальные не понимали даже что это за слово. То же и с театром. Концепция такая, что это то, что может вставить по мозгам. Что зритель сможет посмотреть на это, как-то от этого очуметь, соответственно что-то в нем изменится.
М: Не то, чтобы это был новый театр. Но он пользуется новыми средствами. Поэтому он может быть хорошо известен, но при этом отличаться от всех остальных потому, что он другой. Театр завтрашнего дня. Этот фестиваль был смотром сил завтрашнего дня.
А: Когда мы это всё обсуждали, мы думали, есть ли у нас в Москве театр, который не будет такой же как все остальные. Мы думали про «театр Йозефа Бойса» и «Наркомфин». Тем более они пересекаются – некоторые актеры играют и там и там.
Как вам представляется то, что грядёт? Это какая-то экономическая, политическая, культурная волна? Можете как-то её описать?
М: Мне кажется, что все изменения: экономические, политические имеют фундаментом своим области совершенно неожиданные. Например, искусство. Там надо в первую очередь искать основы для новой жизни. Не в каких-то теоретизированиях, а в творческой деятельности. Сейчас происходит нечто новое. За это надо цепляться и вытягивать это наружу, чтобы это как локомотив вытянуло остальные виды деятельности человека.
А: Сейчас включился механизм трансформации социально-политического сознания, становление политического субъекта. Но для начала должен запуститься механизм трансформации культурного сознания. Если у нас меняется восприятие культуры, то меняется всё остальное.
А что будет с людьми, которые остались и не хотят двигаться вперед? Как вы представляете взаимодействие с такими людьми?
А: Ничего. Надо понимать, что нельзя конкретно работать с этими людьми, пусть их и большинство. Нужно работать с теми, кто готов к трансформациям. Культура не трансформируется целиком и полностью. Я уверен, что даже среди ребят нашего возраста есть те, у которых сознание средневековое. Просто жизнь их сложилась таким образом, что они продолжают мыслить шаблонами 50-ти летней давности. Работать нужно с теми, кто готов, кто активен, кто открыт. Следовательно, они будут теми, кто станет трансформировать нашу культуру. Так большинство будет окружаться этой культурой и часть её примет. А еще часть всегда будет оставаться консервативной.
М: Мы никого никуда не зовём. Наша деятельность сводится к тому, чтобы сделать какую-то площадку для игры в шахматы, а игра будет производится самими актантами. Есть в современной России такие люди, которые стоят на пороге чего-то нового. Мы просто даём им средства, чтобы проявиться, присутствовать на одной площадке и привлечь к себе зрителей, интересующихся тем же самым. Это не пропагандистская машина, а просто пространство объединяющее всех. В этом плане задачи скромны.
Михаил извиняется, у него экзамен, и покидает нас. Продолжаем без него.
Каких политических взглядов вы придерживаетесь?
П: Ты не мог раньше этот вопрос задать? Просто как бы по поводу вопросов в политике у каждого есть своё виденье. У Миши, например, оно кардинально отличается.
А: У нас нет такого, чтобы были какие-то общие политические взгляды. Была задача показать разные идеи, и главное, чтобы они были передовыми. Само по себе обсуждение краудфандинга, экосоциализма или экономики без денег не может склонить человека быть анархистом или социалистом, но может склонить человека узнать что-то конкретное об этом феномене. Это не означает, что все организаторы как один социалисты. Даже сам формат этих обсуждений был дискуссионный, и там было множество участников, не разделяющих левые взгляды. Так случайно сложилось, что в конечном итоге все точки зрения сошлись на одном – на социализме – но это было всего лишь результатом дискуссии.
Присутствие там Вадима Дамье и, как следствие, анархистской проблематики – это, естественно, сознательный шаг, но идея такая, что для того, чтобы у людей запустился процесс внутреннего поиска своего собственного политического сознания или каких-то взглядов на культуру, нужно столкнуть их с какими-то радикальными взглядами. С другой стороны, что такого радикального в обсуждении альтернативной экономики? Просто люди должны узнать нечто новое, то, что реально можно назвать передовым.
П: По сути, фримаркет так же не был чем-то новым, но были люди, которые спрашивали, что это и по какому принципу там всё происходит? Должен ли я что-нибудь отдать взамен? Какой-то взнос? То есть сама мысль о том, что я подхожу и беру что хочу не укладывается в головах. Для некоторых людей это и было радикальным жестом: прийти и взять просто так, «за так», это было вытравлено или просто не родилось.
Что нового вы сами увидели за время фестиваля?
А: Например, театр. Мы вообще не знали заранее, что они будут показывать. Мы просто сказали, что у нас есть помещение, столько-то квадратных метров. Лишь за два часа до начала мы узнали, что второй спектакль будет проходить в туалете. И он был радикальным не по содержанию, а по форме. Он изначально подавался не как спектакль, а как перфоманс.
П: Это уже стирает некую границу между театральным действом и зрителем. Ты не можешь стоять отвлеченно, смотреть в телефон, думать о чём-то своём. Ты постоянно находишься в непосредственной коммуникации с событием, которое тебе предлагается.
А: Второй спектакль был полтораминутным индивидуальным театральным трипом. Человека просто брали, с ним что-то делали, а потом выкидывали, причем в прямом смысле слова, за шкирку. Потом следующий.
Как вы представляете людей, которые приходили к вам на фестиваль? Кого вы там увидели? Кого ожидали увидеть?
А: Я ожидал, что придёт 100 человек, из экологических тусовок, ребята из анархистской тусовки, а в итоге их было меньшинство. То есть таких ребят было человек 30, а все остальные люди…
П: Понимаешь, там сложился еще такой неблагоприятный политический контекст фестиваля: события 6 мая, через неделю после этого происходит наш фестиваль, одновременно с ним шествие литераторов, которое собрало огромное количество людей. У нас была своеобразная выборка из тех, кто не пошел на это мероприятие.
А: Многие друзья звонили, извинялись, что пошли туда и не попадут к нам.
П: Гражданский активизм у них преобладал над культурно-просветительскими потребностями. Из-за этого у нас не может сложиться объективной оценки того, какая аудитория была заинтересована в этом мероприятии. Пришли те, кто еще только ищет. Вплоть до детей на скейтах.
А: В основном были те люди, которые всегда приходят на фримаркеты, независимо от того, где они происходят.
П: Пришло много, таких… ну, грубо говоря, хипстеров. Эти люди мне и были интересны. Мне хотелось, чтобы они столкнулись с нестандартными практиками. Это и было одной из задач лично для меня.
Как бы вы сами описали свой фестиваль изнутри? Был ли он в первую очередь событием чисто культурным, может быть молодежным или же интеллектуальным?
П: Это было культурное событие, в рамках которого делались высказывания, связанные с политической темой, экономической темой и темой искусства. Здесь лучше использовать всеобъемлющее понятие «культура» и включить туда всё.
А что вы вынесли лично для себя? Что вы поняли о состоянии культуры? О людях, которые этим интересуются? Об их политической активности? Интеллектуальной? Готовности к переменам?
П: Судя по тому, что люди пришли к нам, их политическая активность достаточно низкая, в силу того, что параллельно проходило крайне политизированное событие. Я понял, что надо еще работать и работать со всеми этими людьми. Можно выделить стадии восприятия: четкое отрицание всего, потом ты начал присматриваться, начал пробовать и, наконец, ты вовлёкся. Сейчас общество, в массе своей, перешло в ту стадию, в которой оно готово присматриваться. Можно наблюдать некую динамику. Но эта динамика удручающая – нужно биться и биться, чтобы они стали более активными. Фестиваль показал, что это только самое начало.
А: Я вынес для себя, что к людям, которые ходят на фестивали, нельзя применять слово «публика», потому что многие их тех, кто был публикой, становились волонтерами.
П: Да, по поводу волонтёрства: фестиваль был достаточно открытый, в его организации могли принять участие разные люди…
А: Например, Маша Чёрная нам помогала.
П: Она сама вовлеклась, сама заинтересовалась, сама предложила. Она была тем же самым волонтёром, который стал одним из организаторов. Были и другие организаторы – например, Маша Третьякевич занималась фримаркетом. Из университета ребята принимали участие. Вопрос с волонтёрством был нашим уникальным экспериментом. Теперь мы можем точно сказать, что есть прослойка людей, которые готовы работать просто так, за идею. И фестиваль только благодаря этому и состоялся. Коммуникация с Flacon'ом тоже была построена исключительно на идее. Так же и многие лекторы. Они были из других городов. Они заинтересовались, нашли время, чтобы приехать ради участия в фестивале. Конечно, таких людей, готовых что-то делать «за так» – единицы, но факт остаётся фактом.
А: Многих людей, которые нам помогали, мы практически не знали.
П: Причем они делали то, что считали нужным. Иногда без нашего ведома. Например, Леша Толстухин, он рассказывал о нашем фестивале, рекламировал, он это предложил, он это реализовал, потратил на это своё время. И постепенно стали появляться ссылки на наш фестиваль в тех ресурсах, которые нам даже не известны.
А: У меня по этому поводу смешанные чувства. Например, ситуация с Чистыми Прудами. Я полностью поддерживаю всё связанное с Окупаем и активно участвую, но при этом я вижу, в том числе в людях, которые там участвуют, и в людях, которые приходили к нам на фестиваль это разделение: те, кто приходил к нам на фестиваль – не политизированные, и те, кто приходит на Чистые, на Баррикадную, на Арбат – политизированные, но не всегда вовлеченные в культурные процессы. И как раз это разделение еще необходимо преодолеть. Нельзя вовлекаться в политические процессы и при этом не интересоваться культурой.
А: Еще, с точки зрения организационной, я для себя вывел, что нет смысла придираться к площадке. Эта среда настолько узкая, что ты будешь делать всё на той площадке, которую дадут, либо делать это на улице. В этом смысле у меня стёрлась предубежденность к площадкам.
Еще стало очевидно, что для привлечения масс необходимо очень большое медийное внимание, которого в нашей ситуации не было. Наши медиа устроены таким образом, что многим это не интересно освещать. В конечном итоге возникает необходимость создать параллельную систему медиа. Происходит огромное количество событий в Москве, о которых никто нигде не пишет, потому что они не в формате. Плюс, среда костная.
П: Я бы не сказал, что она костная, скорее настороженная. Прежде чем выслушать тебя, она сотню раз проверит, вообще адекватен ли ты, делая такие высказывания. И прежде чем она убедится, может пройти достаточно много времени.
А: Собственно, во взаимодействии со средой, я сделал для себя выводы, что нужно идти напролом. Чтобы что-то делать, нужно просто бросаться с головой в это и делать. Результат и то, что ты сделал в итоге, это важнее, чем продумывание всех деталей и нюансов. Во время фестиваля возникало огромное количество косяков, которые решались каким-то мановением волшебной палочки. Нужно просто бросаться и делать.
П: Не сказать, что я сторонник подобного подхода. Конечно, стоит пару раз просчитать и наметить хотя бы приблизительную дорогу.
И последний вопрос, какие у вас идеи по поводу новых проектов? Стоит ли их от вас ожидать и какими они будут?
П: Само собой они будут. Сказать прямо сейчас – какие, я, честно говоря, не готов.
А: Даже если мы будем делать новый проект, то будем делать его по-другому. Если соберёмся делать мероприятие в мае, то начинать надо в августе. Потратить на это 8-9 месяцев.
Потом, появились какие-то люди после фестиваля, которые сказали, что готовы нас поддерживать в следующий раз. Если мы все-таки решимся что-то делать, я бы попробовал сделать этот фестиваль ежегодным. Чтобы была площадка на которой можно выставлять всякие радикальные эксперименты, которые не выставишь на биеннале современного искусства, которые не выставишь на фестивале «Золотая маска», но которые обязательно должны быть, и которые кто-то делает. Я бы хотел, чтобы этот фестиваль стал большим, чтобы мы тщательней искали участников. Чтобы это было на международном уровне.
П: Уже после фестиваля мы с Мишей думали, во что это могло бы превратиться. Вот есть театральные фестивали, фотовыставки. Кто там всегда выставляется? Там выставляются люди, которые получили признание, заслужили право выставляться здесь. А почему бы нам не превратить наш фестиваль в площадку смотра сил для всех этих фестивалей? Такое зондирование почвы под ногами культуры.
А: Да, хотелось бы, чтобы следующий раз был таким. Чтобы это длилось не один день. Чтобы были равные блоки театра, музыки, философии. Чтобы это было масштабное событие, которое никто не захочет проигнорировать. Если мы к чему-то придём, то в августе-сентябре начнём готовиться. Но, помимо этого, мы же устраивали всякие мероприятия типа уличного лектория или квадратного метра публичности, и в течение этого года еще будут возникать какие-то идеи и какие-то акции.
