Слова произносимые и слова осознанные не так уж часто совпадают. Сколько раз было уже сказано, что кризис должен изменить нашу жизнь, что возврата к прежнему состоянию не будет и не должно быть, но стоит за этими словами как раз твердое убеждение в том, что рано или поздно всё вернется в исходную точку и продолжится по-старому. На этой вере построено не только обывательское ожидание «конца кризиса», но и поведение власти, на той же основе строятся бизнес-стратегии крупных корпораций и мелких предпринимателей. Больше того, все планы преобразований и надежды на перемены построены в обществе на той же уверенности в том, что по большому счету ничего не изменилось и не изменится. Люди, выдумывающие стратегии модернизации, твердо уверены, будто можно просто дополнить сегодняшнюю реальность какими-то благотворными усовершенствованиями, благодаря чему жизнь разом изменится к лучшему. Политики убеждены, будто они продолжат играть свою роль в новом спектакле, просто заучив несколько слов исправленного текста. Идеалом оппозиционеров является совершенно неизменное общество – только с ними самими у власти. Идеалом власти является сохранение того самого порядка вещей, который является идеалом оппозиции.
Короче, все ошибаются.
И ошибаются не только тогда, когда считают, будто после кризиса всё вернется на свои места. Этих мест уже давно нет. Необратимые перемены уже происходят или произошли – они просто ещё не осознаны. Понимание произошедшего неизменно наступает в виде шока, внезапного прозрения, вызванного совершенно неожиданными, не предсказанными, а главное – не обдуманными событиями.Классическим примером такого резкого перелома может быть внезапный крах политической системы в Киргизии, в стране о существовании которой ещё несколько недель назад напрочь забыли даже специалисты изучающие процессы, происходящие на постсоветском пространстве.
Политика воспринималась как сумма политтехнологий, манипулятивных мер, предпринимаемых теми или иными заранее известными игроками.
Эффективность этих манипуляций зависела от количества затраченных денег, компетентности менеджеров и масштабов применения административного ресурса. Никакой самостоятельной роли, и даже самостоятельной политической воли для «обывателя» не предполагали не только «технологи», но и сами граждане, которые единственную альтернативу роли статистов политического цирка видели в отказе от какого-либо участия в нем. Эта массовая апатия, безразличие и цинизм, вполне устраивающая власть и, по большому счету, оппозицию, превращала политический процесс в ряд бессодержательных событий, происходящих в социальном вакууме.
Однако на самом деле политическая апатия – выраженная гениальной фразой Пушкина «народ безмолвствует» – есть ни что иное, как показатель глубокого отчуждения, разрыва между политической системой и массами. Причем речь идет обо всей политической системе, со всеми её сегментами – официальными и неофициальными, оппозиционными и проправительственными. Соревнование различных политических сил за роль «выразителя народного недовольства» не имеет никакого смысла, ибо объектом недовольства являются в первую очередь как раз эти политические силы.
Между тем подспудный социальный процесс идет своим чередом, взрывчатый материал накапливается, готовя взрыв с тем большей вероятностью, чем меньше о нем говорят и думают. Переход больших масс людей от апатии к активному возмущению оказывается полнейшим сюрпризом не только для власть имущих и всевозможных аналитиков, но и для самих масс – именно поэтому, кстати, неизменно посрамленной оказывается социология, пытающая прогнозировать действия людей на основе того, что они сами о себе говорят или думают.
События в Киргизии показали, какой силы может достичь внезапный взрыв общественного недовольства. Вопрос в том, против чего и против кого в конечном счете этот взрыв окажется направлен. Оппозиционные политики, несомненно могут использовать возмущение масс против действующей власти, которая автоматически становится виновником всех общественных бед. И чем больше власть рассуждает о своей способности контролировать ситуацию, чем больше стремится приписать себе любые позитивные сдвиги, имевшие место в общественной жизни до кризиса, тем легче представить её в качестве главного виновника кризиса.
Использовать волну общественного протеста может и оппозиция, и какая-то недовольная своими коллегами фракция власти, и даже группа удачливых авантюристов, получившая доступ к средствам массовой информации. Но вот смогут ли они в течение длительного времени контролировать эту волну, смогут ли они реально возглавить процесс и управлять им – вопрос совершенно иной.
«Цветные революции» середины 2000-х годов, произошедшие в Грузии, Киргизии и Украине были наглядным примером торжества политтехнологии.
Оппозиционная часть элиты успешно использовала массовку для решения своих политических задач, а любые попытки вывести процесс за рамки заранее прописанного сценария успешно блокировались и пресекались. Однако наступивший в конце десятилетия экономический кризис продемонстрировал негодность самого исходного сценария. Даже там, где все политические препятствия на его пути успешно преодолевались, он всё равно терпел крах. Ибо негодным был сам сценарий. Провалилась попытка обеспечить перемены, ничего не меняя, изменить политический расклад, не затрагивая социальной системы и экономического порядка. Там, где общественные противоречия объективно требовали социальной революции или хотя бы структурных реформ, попытка обойтись симуляционными «цветными революциями» была изначально обречена на провал. Сегодня уже не требуется особой проницательности, чтобы подвести итоги этого процесса. Они плачевны во всех странах, где была применена политическая технология «цветной революции». В Киеве вернулся к власти Виктор Янукович, которого столь успешно свергли в 2004 году, Грузия втянулась в бесполезную войну против России и потерпела поражение, а в Киргизии власть, установленную под лозунгом борьбы за демократию, саму свергает восставший народ.
Казалось бы, охранители и консерваторы в Москве должны торжествовать – их оппоненты повержены и дискредитированы. Но это не победа консерваторов, а поражение системы. И проблема не в том, что «оранжевые» проиграли, а в том, что сама система переживает кризис, порождающий политическое бессилие элит, независимо от их окраса. В этом плане крах «цветных революций» знаменует не возвращение в прошлое, а напротив, начало нового гораздо более драматического этапа, демонстрируя что системные проблемы достигли такой глубины и остроты, что никакими «цветными революциями» с ситуацией уже не справишься. И если потерпели крушение веселые и болтливые «оранжевые», то уж тем более обречены угрюмые консерваторы, умеющие только цепляться за административный ресурс и повторять державно-патриотические заклинания.
Самая главная новость последнего времени состоит в том, о чем мы не говорим и не думаем. Кризис перешел в следующую стадию. Точка невозврата уже пройдена.
Просто мы этого ещё не осознали.
И осознаем только в тот момент, когда стихийная логика событий заставит нас делать то, о чем мы сами ещё вчера не думали, играть роли, к которым мы никогда не готовились, и совершать поступки, которые нам самим сегодня кажутся невообразимыми.