В отличие от дефолта 1998 года, который хоть и был ожидаем, но все равно обрушился на общество внезапно, сразу, резко, нынешний кризис наползает медленно, постепенно и неумолимо. Люди мечутся в поисках убежища, чиновники успокаивают публику, оправдываются, путаются в собственном вранье. Журналисты злорадно сообщают о потерях и убытках. Либеральные экономисты городят нелепицы, заговаривая самим себе зубы. Пресса полна дискуссиями о том, как сохранить деньги в эпоху высокой инфляции. Одни говорят, что упадет цена на недвижимость, другие предсказывают, что лопнут банки, а перепуганные граждане догадываются, что случится и то, и другое, но пытаются угадать, что произойдет раньше. Кого-то уже увольняют, а некоторым все еще повышают зарплату. Наемные работники начинают внимательно изучать свои контракты и Трудовой кодекс, выясняя, есть ли у них какие-то права на случай увольнения, а если есть, то будут ли они соблюдаться.
Драма депрессии в том, что от нее нет индивидуального спасения.
Отдельным людям может повезти (как везет порой на войне или во время стихийных бедствий). Но массовое спасение — решение стоящих перед большинством народа проблем — может быть только коллективным. Для того чтобы в полной мере понять это, общество, подобное нашему, насквозь пронизанное индивидуализмом и страстью к потреблению, должно пережить серьезный социальный и психологический шок. В этом смысле главные уроки кризиса еще не только не усвоены, но и не преподаны. На это потребуются месяцы, а возможно, и годы, причем прожитые всеми в экономической (а многими — в психической) депрессии.
Между тем политические последствия кризиса начинают сказываться уже сегодня. Они хорошо предсказуемы и элементарно просчитываемы. До сих пор российская власть могла обеспечить стабильность, удовлетворяя все противоречивые потребности элит, и в то же время поддерживая рост жизненного уровня масс. Но для этого нужна была дорогая нефть. Сегодня, когда цены на нефть упали ниже отметки 70 долларов за баррель, верхи начинают нервничать. И дело не в том, что подобная цена наносит удар по экономике. Добыча нефти в России сама по себе будет рентабельна и при 25-30 долларах за баррель. Но нынешнее падение цен, во-первых, знаменует крайне неприятную тенденцию, а во-вторых, означает конец сверхдоходов, которые как раз и шли на поддержание политической стабильности.
Дешевая нефть равнозначна концу «управляемой демократии».
Сущность «управляемой демократии» состояла вовсе не в притеснении либеральной и прочей оппозиции, которая и сама по себе стремительно теряла влияние. Для того чтобы держать под контролем оппозиционную деятельность всех оттенков в масштабах страны, было достаточно дюжины политтехнологов в Администрации президента и двух батальонов ОМОНа в Москве и Петербурге. И если на практике штаты и бюджеты оказались существенно завышенными, то причина этого — исключительно в особенностях отечественной бюрократии, которая, как природа в трактатах Спинозы, является «причиной самой себя».
Нет, главной задачей «управляемой демократии» была не борьба с оппозицией, даже не контроль над массами, которые безо всякого принуждения толпами шли голосовать за «Единую Россию», а консолидация элит, поддержание равновесия и консенсуса между ними. Кремль был выразителем этого консенсуса. Лидеры страны — мастерами по его поддержанию. Репрессиям подвергались лишь «нарушители конвенции», которых мы всех знаем по именам: их было не слишком много.
Но в условиях кризиса — всё по-другому. Теперь каждый за себя. И поддерживать равновесие становится все сложнее. Разгорается отчаянная борьба за раздел остатков Стабилизационного фонда. Чей бизнес будут спасать? На каких условиях? Кто будет объявлен виновным и брошен на растерзание озверевшей публике? Чем и кем жертвовать в первую очередь?
В подобных условиях поддержание равновесия внутри элит становится задачей не только чрезвычайно сложной, но и невыполнимой. Работу по достижению консенсуса сменяет борьба внутри верхов. Да, тот самый «кризис верхов», о котором нам когда-то рассказывал Ленин.
На таком фоне оживает и либеральная оппозиция, которая еще несколько месяцев назад находилась в состоянии, близком к коме. Либералы представляют в России маргинальную часть буржуазии. И от того, что они, пытаясь увеличить собственный вес, договариваются о совместных действиях с другими маргиналами — левыми или националистами, ситуация радикально не меняется. Такой широкий блок маргинальных групп не компенсирует недостатки объединяющихся, а лишь выставляет их напоказ в совершенно гротескном виде.
Однако новая ситуация открывает перед ними новые возможности: если в верхах произойдет раскол, определенная часть бюрократической элиты вполне может сделать ставку на использование актива «непримиримой оппозиции». Перспектива оппозиции определяется возможностью соглашения с теми или иными элементами «преступного режима», с которым эта оппозиция борется. А поскольку оппозиция пестра и многоцветна, то она тем или иным «крылом» открыта для взаимодействия с любым сегментом власти, который только предложит такое сотрудничество.
Однако левые, пытающиеся укрепить свои позиции, встраиваясь в подобную коалицию, ничего хорошего ни для себя, ни для общества не добьются. Превращаясь в охвостье либерального блока, они полностью встраивают себя в его стратегию, лишаясь возможности даже обдумать, не то чтобы реализовать собственную стратегию и инициативу. И дело не в том, кто и в какой форме оказывает им материальную поддержку. Это, в конечном счете, вопрос второстепенный. Важна та функциональная роль, которая отводится им в чужом проекте, под которую и формируются все структуры и подбираются кадры. Кричать о социальной справедливости можно и в толпе, возглавляемой либеральными политиками. Бороться за системные антибуржуазные реформы можно, лишь находясь в конфронтации с либералами.
Кризис верхов, вне всякого сомнения, открывает для левых определенные перспективы.
Но реализованы эти перспективы будут только тогда, когда появится собственная стратегия, движимая не гневом, а разумом. И, в свою очередь, стратегия преобразований неотделима от организационной работы. Политика требует терпения, способности постепенно укреплять свою социальную базу, объединяя не малочисленные группы, а широкие массовые слои, работая с ними и находя ответы на их вопросы. Политическая перспектива недоступна тем, кто находится во власти истерики и сектантских догм.
Это очень трудная работа. В процессе кризиса миллионы людей, терпящих бедствие и понимающих неэффективность индивидуальных решений, начнут осознавать подлинное значение и необходимость коллективного действия. Новое левое движение будет складываться вместе и по мере изменения массового сознания.
Вполне возможно, что этот процесс окажется куда более быстрым и динамичным, чем могло показаться еще год-два назад.
Главное, чтобы левые этому процессу содействовали, а не мешали ему.