«Мы должны обращаться к главам семей – к мужчинам и женщинам, которые каждый день принимают на себя ответственные решения: за себя, за своих детей, за родителей, за их будущее». Это слова, которые пиарщики «Правого дела» вложили в уста Михаила Прохорова (человека, у которого, к слову, семьи нет, более того, на ее демонстративном отсутствии долго строился его имидж бонвивана) и которые уже были объявлены успешным (одним из немногих успешных) ходов в дебюте предвыборной кампании нового лидера «обновленной» правой партии.
Можно даже предположить, почему эта находка показалась кому-то успешной: она не имеет отношения к выбрам, а похожа на ценностную установку. «Обращаться к главам семей» в России – сейчас оказывается одной из немногих возможностей к кому-то обратиться вообще. Никакого прочного вида социальной солидарности, похоже, нет или о них не принято говорить всерьез в порядочном обществе. И это один из диагнозов обществу и стране.
Сложно сказать, когда именно «глава семьи» стал выдвигаться на переднее место в любых рассуждениях, имеющих отношения к обществу и стране. Но произошло это относительно недавно. Этого точно не было в 1990-е – впрочем, в тот период вообще не было каких-то устоявшихся норм. Мир рушился и возрождался заново едва ли не каждый день, строить какие-то долгосрочные планы и стратегии – для чего, в том числе, и нужна социальная солидарность, не приходилось. Многим это было удобно. Едва ли при наличии хоть сколько-то устойчивых сообществ людей, осознающих общие интересы знаковые события и процессы 1990-х – октябрь 1993, Первая Чеченская война, дефолт 1998 года – прошли так, как они прошли.Частые сетования реформаторов на то, что и приватизация в 1990-е пошла бы совсем иначе, не будь консолидированной позиция «красных директоров» (не станем оценивать, принесло ли это благо, кому-то, кроме директоров), показывает, что вообще могла значить в то время консолидированная позиция какой-то группы – точнее, ее отсутствие. Позже однако, когда потребность в нормах появилась, ухватиться оказалось практически не за что. И тогда оказалось, что семьи являются единственным неотчуждаемым социальным капиталом. И, следовательно, с ним необходимо работать.
По большому счету, без всякого Прохорова уверенный в себе глава семьи оказывается единственным, стоящим внимания элементом общественного пейзажа при обсуждении любых значимых социальных и политических нововведений. К кому апеллируют при обсуждении вопроса о реформе образования ее критики – разумеется, к главам семей – так как они единственные, кто несет ответственность за будущее своих детей (пока речи о том, что они определяют это самое будущее, кажется, нет, но при желании можно достроить цепочку). Кого должны, прежде всего, интересовать реформа здравоохранения – тоже глав семей, которые ответственны за здоровье членов своего семейства (больше за него, понятное, дело никто не ответственен). Даже преобразования в вузах, кажется, обсуждаются более менее серьезно в тех случаях, в которых к делу могут иметь отношение («родители абитуриентов») – студенчества, как самостоятельного сообщества со своими интересами в России как не было, так и нет. Если за обучение в вузе в России ведут драконовскую плату – проще представить не протесты студентов (как было и бывает почти во всем мире), но возмущение тех же самых родителей, «принимающих на себя ответственность за своих детей». Молодой человек, обучающийся в вузе в России, кажется, гораздо в большей степени отпрыск семейного древа, чем член студенческой корпорации. Любая неоднозначная социальная активность также получает оправдание, если апеллирует к тому же самому сильному семейному человеку. Почему фонд «Город без наркотиков» – пожалуй, один из наиболее ярких после дела Егора Бычкова российских примеров «самоорганизующегося общества» имеет право хватать наркоманов, привозить их в свой изолятор и держать там под своим контролем – потому что об этом фонд попросили родители самих наркоманов. Это пример легкого разрешения сложной моральной дилеммы – никто ведь не знает и мало кто желает думать о том, насколько эффективно излечивает наркозависимость пребывание в изоляторе ГБН. Тем более, не ставится вопрос о том, имеет ли наркоман в принципе какие-то права и свободы. Просто измученные и отчаявшиеся матери желают сделать со своими несчастными отпрысками хоть что-то – то, что даст хоть какую-то надежды и будет адекватно понесенным матерями мучениям. А «Город без наркотиков» предоставляет услуги строгого, но вроде бы справедливого отца. Таких примеров, когда сложный и неоднозначный вопрос решается по принципу «глава семьи (в кавычках) всегда прав» за последние годы можно найти не один. Когда Виталий Калоев – несчастный человек, потерявший семью в катастрофе самолета над Боденским озером и зарезавший виновного в этой катастрофе авиадиспетчера швейцарской компании Skyguide возвращался из швейцарской тюрьмы (где отсидел чуть больше трех лет и был освобожден досрочно) в Россию, его встречали в аэропорту как героя – не как отчаявшегося, потерявшего все человека, совершившего роковой поступок, а именно как героя – он мстил за семью, а, значит, молодец и тут не место сложным рефлексиям. Недавно в поселке Сагра – хорошем дачном месте под Екатеринбургом произошла перестрелка местных жителей с ехавшей в этот поселок бандой. Бандитов постреляли – местные жители в этой перестрелке не пострадали. Причины этой перестрелки – как и налета банды – тоже до сих пор не вполне ясны. Однако «крепкие мужики», вышедшие с ружьями на дорогу – заранее обречены на симпатии. Они не жертвы обстоятельств, не противоречивые фигуры, а герои – без всяких противоречий, «защитившие родное село и свои семьи» (как бы ни было происходящее изначально похоже на не вполне конвенциональную «стрелку»).
Получается, что одним из наиболее предпочтительных героев социального активиста оказывается именно условный отец семейства, борящийся за расширенно понимаемые интересы своей семьи – Хозяин хутора, скоординировавшийся с такими же хуторянами для того, чтобы решить общие проблемы за пределами своих усадеб. Это, конечно, предполагает, что игнорировать мир за пределами усадебного забора невозможно, однако так же означает и то, что заборы должны быть высокими, а запоры и охрана надежными. Семья становится капсулой. Предполагается, что это единственный, заслуживающий серьезного отношения социальный организмом, к которому ты принадлежишь. Своеобразной метафорой такой капсулы, кстати, может служить личный (семейный) автомобиль, едущий по трассе в потоке подобных же автомобилей. В том числе и поэтому, движения автомобилистов и всякие «Синие ведерки» остаются у нас одним из примеров успешной социальной активности. Кстати, едва ли случайно, что при обрисовке желаемого образа гражданского активиста слишком многие и слишком часто прибегают к материалу Дикого Запада (конечно, кинематографического Дикого Запада – другого ведь не было и нет). К образам из вестернов прибегают при дебатах о свободной продаже оружия – это, разумеется, не удивительно, важнее то, сколь многие готовы сделать выбор в пользу короткоствола. Если обсуждается проблема правоохранительной системы, можно быть уверенным, что одним из первых выплывет предложение о выборных шерифах – причем, иметься в виду будут именно парни в широкополых шляпах и звездами на груди. Возможно, этот образ максимально далек от нынешней российской полиции, но, вряд ли кто-то попробует предложить в подобном споре формирование отрядов революционной милиции – тоже, в своем роде, романтической структуры. Шериф оказывается ближе и понятнее – его избирает сообщество собственников – глав семейств, и сам он один из них. Да, собственно, максима о том, что мы имеем обязательства только перед своими семьями настолько прочно втолковывается нам самыми разными средствами последние десятилетия, что стала вполне распространенной.
Представить себе, что человек может принадлежать к каким-то другим прочным социальным структурам и реализовывать свои жизненные интересы через них – к профсоюзам на предприятии, где он работает, к серьезным гражданским движениям или, прошу прощения, политическим партиям, просто не получается. Исключения лишь подтверждают неумолимо-безнадежное правило. Не говорить же всерьез о «хипстерском протесте» – когда потребительские стандарты узкой социальной прослойки немного выходят за животно-физиологические пределы и оказывается, что иметь такие стандарты в России уже оппозиционно.
Сложно представить, какую кашу можно сварить с подобным гражданским героем России. Его идеальный образ предполагает, что любая социальная солидарность, помимо временных объединений за локальные интересы – фикция. Что человек принадлежит своей семье и отвечает только за нее. Иными словами, отцы преуспевающих семейств должны сделать мир удобным для себя. Что это будет за мир, какие ценности будут в нем преобладать предугадать не сложно. Нынешний «фактор Северного Кавказа» – это ведь, по большому счету, ярость по поводу тех преимуществ, которые получает в нынешних условиях представители более традиционных общественных структур, где опора на патриархальные связи оказывается более эффективной. Путь, возможно, ведет в эту сторону.
Вопрос о том, считать ли это архаизацией российского общества, крайне спорен. Даже на любимом многими Диком Западе, скорее, невозможно представить картину, чтобы человек был связан серьезными социальными узами лишь со своей семьей – он был, по крайней мере, членом церковного прихода, а если говорить о более ранних временах и более традиционных обществах, мог состоять в каком-то цехе, братстве, корпорации – иными словами, имел важные и серьезные обязательства перед прочными структурами, предоставлявшими ему свою защиту и налагавшими определенные обязательства, в том числе и моральные. То же, что предлагается в качестве иконы гражданского стиля ныне – скорее, надежная гарантия от любых прочных и устойчивых форм гражданской борьбы – кроме борьбы за самые человеконенавистнические цели. С «главами семей» сложно добиться, скажем, социальных гарантий или качественного улучшения школьной программы- для этого нужны другие формы организации – зато легко выступать за свободную продажу оружия или смертную казнь. Заодно, правда, может получится добиться и того, что поезда будут ходить вовремя, а газоны в некоторых местах – оставаться чистыми и подстриженными. Вопрос в том, кого будут пускать на эти газоны и в эти поезда.
