С приходом «варягов» связывают самые разные, часто несовместимые, но неизменно радужные надежды. Тут и оптимизация/модернизация отечественной промышленности (под которой обычно понимают ликвидацию старых советских индустриальных гигантов вроде «АвтоВАЗа»), и создание новых рабочих мест, и благотворное влияние «честного, прозрачного и социально ответственного» иностранного бизнеса на «дикий» российский рынок. Однако наиболее популярным является мнение, согласно которому ввоз в Россию высокотехнологичного производства из-за рубежа автоматически означает так же импорт более гуманных производственных отношений: более высокие, чем на традиционных предприятиях, зарплаты, этичное отношение к работникам и уважение их прав, высокую культуру труда, социальную защищенность и вообще все то, что связано с образом человечного евро-капитализма.
В том, что действительность вовсе не столь проста и однозначна, можно убедиться на многих примерах. Однако ситуация, сложившаяся на петербургских предприятиях «Тиккурила» (эта финская компания по производству красок входит в крупнейший североевропейский химический концерн «Кемира»), показательна во многих смыслах.
«Островок коммунизма»
Многие в России всерьез убеждены, что скандинавский и, в частности, финский капитализм – это и не капитализм вовсе, а идиллическое сочетание брежневского развитого социализма с цветущей западной демократией. Поначалу так думали и рабочие питерской «Тиккурилы». Когда во второй половине 90-х на месте бывшего автопарка в Обухово был построен чистенький, оборудованный по последнему слову техники, завод водно-дисперсионных красок, его первым работникам показалось, будто они попали в коммунизм.
«Условия труда и зарплата контролировались хозяевами-финнами, хотя руководство было российское, – рассказывает пожилой рабочий (мы не называем его имени из соображений безопасности), – В 1997-м году мы получали оклад около 500 долларов в месяц, и с тех пор, до 2007 года, наша зарплата ежегодно росла на 20-30%. Причем индексировалась она автоматически, в зависимости от статистики инфляции. Была еще и 13-я зарплата, которую выплачивали по итогам работы за год. Даже во время дефолта 1998 года, когда не было сырья и упали продажи, на «Тиккуриле» сокращали не работников, а рабочий день. Было много различных льгот, например, добровольное медицинское страхование за счет компании, прекрасные бытовые условия, вежливое отношение начальства… В общем, мы были довольны абсолютно всем, и, естественно, не думали ни о каком профсоюзе».
Однако все резко поменялось, когда в 2007 году «Тиккурила» приобрела другой питерский завод – «ТЕКС», (наряду с несколькими другими российскими и украинскими предприятиями). Вскоре после этого на «Тиккуриле» началось так называемое «внедрение бережливого производства». Как с удовлетворением отмечал один из высокопоставленных менеджеров, в результате проведенного «штурм-прорыва» общая сумма достигнутого экономического эффекта составила 35 млн. руб. Кстати, в это же самое время на европейских предприятиях «Кемиры» проходили массовые забастовки, вызванные планами реструктуризации концерна и сокращения рабочих мест.
«Бережливое производство»
Итак, финская «Тиккурила», входящая в гигантскую корпорацию «Кемира», поглотила маленький российский «ТЕКС». Но для рабочих «старой Тиккурилы» все выглядело так, как-будто «бандитский» «ТЕКС» подмял под себя блаженный островок коммунизма: «После слияния на «Тиккурилу» пришел новый, тексовский, менеджмент, и сразу стал устанавливать свои порядки. Старых менеджеров, а затем и рабочих, начали выдавливать, в глаза говоря, что, мол, вы «слишком жирно жили». Вместо 7-часового рабочего дня ввели 12-часовой. Зарплаты упали примерно с 27-32 до 16-20 тыс. руб. Убрали индексацию. Перевели на почасовую оплату. Кроме того, сделали ложную аттестацию рабочих мест, и сняли вредность. Ввели штрафы: пришел небритый – штраф, чуть что – штраф… Условия труда на «ТЕКСе» адские. Оборудование – старое, советское. Сырье – отечественное. Стали вводить на «Тиккуриле» свои методики – угробили качество. Люди, которые приходят с «ТЕКСа» – безграмотные, запуганные. Трудовой кодекс там абсолютно отсутствовал. Говорят: «Будем работать по кодексу – выгонят».
Кавалерийская атака на труд
Ответом на «бережливость» нового заводского начальства стало создание рабочими старой «Тиккурилы» активной профорганизации, вошедшей в ФНПР-овский «Росхимпрофсоюз». Однако попытка отстоять трудовые права натолкнулась на ожесточенное сопротивление менеджмента. Руководство предприятия не только не признало первичку, но даже начало проводить среди менеджеров специальные антипрофсоюзные тренинги. В феврале этого года с «Тиккурилы» (под предлогом «модернизации») было сокращено 15 работников, 10 из которых – активисты профсоюза. О том, для чего был затеян этот очередной «штурм-прорыв», красноречиво свидетельствует тот факт, что для 5-ти из 15-ти сокращенных работа в итоге все же нашлась, но, конечно, в их числе не было ни одного профсоюзника.
Уничтожить профсоюз посредством «кавалерийской атаки» начальству, однако, не удалось. В настоящий момент в судах находятся 11 исков о восстановлении на работе и отмене дисциплинарных взысканий, причем два дела уже выиграны работниками. Непросто оказалось избавиться и от председателя неугодной первички Сергея Круглова, отправленного в «персональный» простой после ряда неудачных попыток увольнения. Тогда руководство прибегло к иной тактике, попытавшись расколоть профсоюз, опираясь на покорных тексовцев и «договороспособных» функционеров. Итогом бурной профконференции, прошедшей 12 марта, стал выход активной части рабочих из «Росхимпрофсоюза» и создание на «Тиккуриле» первички Межрегионального Профсоюза Работников Автопрома (получившего всероссийскую известность после ряда успешных забастовок на всеволожском «Форде»).
Благотворительность или солидарность?
На первый взгляд, история питерской «Тиккурилы» напоминает историю чеховского Ионыча: «хорошая, честная компания, погрязшая в российском свинстве». Однако в действительности мы имеем здесь лишь две управленческие стратегии. Первая из них, патерналистская, состоит в том, чтобы сделать предприятие неким подобием патриархальной семьи, предотвратив тем самым самоорганизацию работников. Обеспечивая «райские», но лишь по российским меркам, условия труда и оплаты, перенося производство на периферию, компания ослабляет позиции европейских трудящихся, вынужденных конкурировать с неорганизованными россиянами, которым даже слабое подобие финской нормы уже кажется «коммунизмом».
Но конъюнктура рынка меняется, и вместе с ней меняется стиль эксплуатации. Ласковый отец семейства в любой момент может превратиться в деспота. Ведь наивно было бы полагать, что финские хозяева просто утратили контроль над своим питерским филиалом, а «штурм-прорывы» и «модернизации» являются лишь местной самодеятельностью.
Нет смысла противопоставлять «плохой» и «хороший» капитализм, уповая на то, что, оказавшись в диком российском улье, правильные финские пчелы начнут делать правильный европейский мед. Бизнес не плох и не хорош. Он просто получает прибыль. Те относительные преимущества, которыми пока еще пользуются работники филиалов западных ТНК куплены десятилетиями упорной борьбы рабочих развитых стран, и будут существовать лишь постольку, поскольку трудящиеся этих стран смогут удерживать завоеванные позиции. Но ведь именно свобода от социальных обязательств и контроля привлекает иностранный капитал в Россию! ТНК стремятся вовсе не к тому, чтобы российские рабочие жили как на Западе, а к тому, чтобы западные рабочие больше не жили «как на Западе». Вот почему так важны те ростки классовой солидарности, которые с трудом прорастают на скудной российской почве.