Все знают, что идет экономический кризис. Об этом везде написано, об этом говорят по телевизору, на это принято ссылаться, объясняя невыполнение своих обязательств. «Премий не будет – экономический кризис», – говорит работодатель работнику; «Я не перевел тебе алименты – экономический кризис», – объясняет бывший муж бывшей жене. Говорить о кризисе даже стало модно, на него так удобно многое списать. Граждане должны впасть в панику, что они периодически и делают: бегут снимать деньги со счетов, сдавать или покупать валюту, срочно делать покупки. Но как велика эта паника? Насколько велик наш ужас перед кризисом?
Обратимся сначала к статистике. На сайте Федеральной службы государственной статистики (ФСГС) помещен материал под названием «Потребительские ожидания в России в III квартале 2008 года». Для оценки этих самых потребительских ожиданий ФСГС рассчитывает пять частных индексов: произошедших и ожидаемых изменений личного материального положения (1-2), произошедших и ожидаемых изменений экономической ситуации в России (3-4), индекс благоприятности условий для крупных покупок (5). На их основе, как среднее арифметическое, рассчитывается обобщающий индекс потребительской уверенности. Индексы эти рассчитываются на основе субъективных оценок респондентов.
Так вот, согласно статистике, индекс потребительский уверенности в третьем квартале 2008 года вырос! «Рост по сравнению с III кварталом 2007 г. наблюдался во всех возрастных группах населения, но в наибольшей степени у молодежи в возрасте 16-29 лет (на 3 процентных пункта) и в наименьшей у лиц среднего возраста от 30 до 49 лет (на 1 процентный пункт).Среди лиц старшего возраста от 50 и старше индекс вырос на 2 процентных пункта», – сообщает ФСГС. А дальше еще интереснее: «остается наиболеевысоким среди всех составляющих индекса потребительской уверенности (+8 %). По сравнению с III кварталом 2007 г. (+7 %) значение его возросло на 1 процентный пункт. Положительных изменений в экономике ожидают более 27 % опрошенных, а доля тех, кто считает, что в ближайшее время экономическая ситуация не изменится, составляет 35 % (против 25 % и 38 % в III квартале 2007 г. соответственно). Негативных изменений в экономике ожидают 14 % респондентов или на 2 процентных пункта выше уровня III квартала 2007 года». В чем-то кризис все-таки сказался, но все равно на панику это никак не тянет.
С оптимизмом россияне оценивают и личное материальное положение, и возможность совершения крупных покупок. При этом 62 % (!) респондентов ожидают повышения цен в следующем году. В целом россияне демонстрируют оптимизм, значительный даже для периодов подъема экономики. Правда, это в третьем квартале. Скорее всего, люди были еще не в курсе насчет кризиса. Хотя опросы проводились в сентябре-октябре, уже можно было бы в этот курс и войти.
Можно предположить, что в подобных расчетах для четвертого квартала показатели потребительского оптимизма будут более скромные. Можно даже заподозрить статистические службы в манипуляции цифрами, даже в подтасовках. Можно. Но у меня есть запас наблюдений и впечатлений, сделанных за годы работы в вузе, общения с разными людьми и во время проведения социологических исследований на самые разные темы.
И я обратила внимание, что люди различного социального статуса, с разными доходами, образованием, судьбой одинаково демонстрируют странную смесь оптимизма и пессимизма, уверенности и страха, самых смелых надежд и мрачных прогнозов.
Правда, проявляется эта противоречивость оценок по-разному.
Когда я проводила мониторинг настроений и ожиданий избирателей, я столкнулась с тем, что наиболее успешные и состоявшиеся люди с бльшим скепсисом оценивают и власть в целом, и ее инициативы. Весьма устойчивый оптимизм в отношении будущего сочетается у них со столь же устойчивым пессимизмом относительно будущего .
Прошу заметить, что это именно двойственность оценки, а не готовность к протесту и даже не уверенность, что удастся, например, уехать из России или отгородиться деньгами от любых неприятностей. Люди, о которых я говорю, просто не настолько богаты. Да они даже часто и не замечают противоречия в своих оценках, а если и замечают (или чувствуют), то стремятся разрешить его, предлагая частные решения. Убрать ворье, справиться с коррупцией, больше работать (хотя многие из уже них должны перестать есть и спать, чтобы работать больше). Сместить N или сместить Х и т.п. «Просто нужно, чтобы каждый делал свое дело», – тоже распространенный тезис. Поскольку многие из этих предложений невыполнимы именно как , а смещение N или X, как правило, ничего не дает, остается только обратить недовольство на себя. И подгонять себя, и вырываться, и стремиться. И они все это делают, и все вроде удается, но они-то знают, им достается это весьма уязвимое благополучие. Поэтому насчет страны иллюзий не питают, но на себя надеются.
Те, кто послабее и понеуверенней, напротив, свои шансы оценивают скромно. Даже вообще иногда не видят для себя никаких шансов. Но при этом надеются на власть. Именно на ту, которая эти шансы и отбирает. Очень печалятся, что образование дорожает, что пенсии маленькие, что ухудшается медицина, а та, что вроде бы улучшается, становится все дороже. Но очень верят в то, что власть, которая все это спроворила, их от этих неприятностей защитит. Такие в основном за «Единую Россию» и голосуют.
И это опять-таки даже не невежество или недостаток аналитических способностей. Это именно некое раздвоение в восприятии действительности, когда и рост цен, и ухудшение медицины, и маленькие пенсии – они вот, здесь, в реальной жизни, в повседневности. Это что-то, что произошло само по себе. Ну, судьба такая. А те, кто знает, как надо, те где-то там, далеко, «в телевизоре». Мой старший сын, когда был маленьким, очень хотел быть «пюзиденом» (президентом) – именно для того, чтобы жить в телевизоре.
Есть и очень критически мыслящие люди, которые ругательски ругают власть за половинчатость и непоследовательность. В чем? В проведении рыночных реформ, конечно. Такие респонденты и собеседники мне чаще всего попадались среди тех, кто в коммерции не преуспел и вообще не утруждает себя мирскими заботами. Эти очень ратуют за «либерализм и свободу, частную собственность, инициативу и конкуренцию». Очень в них верят. А «половинчатость и непоследовательность» власти заставляет их прогнозировать самое мрачное развитие событий.
Все вышеописанное – это все-таки противоречие неких разумных, рациональных оценок, ошибки . Но я фиксировала во всех своих исследованиях и по любому поводу такое противоречие просто на уровне , в непосредственном восприятии повседневной жизни. Начиная анализировать это противоречие, люди путаются, кого-то ругают, и выдвигают проекты «как нам обустроить Россию», и какие-то предположения высказывают.
Но при этом они это противоречие все время ощущают. Вот так воспринимают жизнь… с истерическим оптимизмом.
Нужно сказать, что сама жизнь постоянно дает поводы к именно такому ее восприятию. Таксист показывал мне новые дома, которые совсем недавно построили (мы ехали по району, где я давно не была), с энтузиазмом рассказывал о вновь открытых магазинах. Ругал пробки, но при этом подчеркивал, что машин у людей стало – пропасть, а сколько баб за рулем! Это ж, наверное, по второй машине в семье стало появляться: ну, одну-то машину в семье разве женщине доверишь? Хорошо стал народ жить, убежденно сказал таксист, город растет, как на дрожжах, скоро рухнет все… И очень убедительно сказал, как именно все это рухнет. Образно так пояснил. От неожиданного перехода я даже подскочила. «Но почему?» Причем я сама-то знала почему, до разговора точно знала, но он меня почти убедил своим страстным монологом. Подумалось: получается же у кого-то? Вот и новые дома, и машины, люди одеты хорошо. Проблемы – они же , а в целом… Ну и так далее в духе истерического оптимизма, опять же.
А он объяснил. То, что я знала, только как-то… доходчивей. Таксисты – вообще философы и специалисты широкого профиля. Не замечали? Поговорите с парочкой.
Машин все больше, а дороги те же, говорил он. Дорожный налог уходит на коттеджи чиновников. Дома новые строят, а коммуникации не меняли целиком давным-давно. Участки раздают своим или продают за бесценок, так что городу ничего не перепадает, а люди живут всю жизнь в частном секторе (этого у нас много – деревянные, вросшие в землю, полуразвалившиеся дома с удобствами во дворе). Магазины и офисы по всему городу, а где налог с имущества? Ясно где! Тут он опять употребил образное выражение, за которое, правда, извинился.
А вообще жизнь сейчас стала лучше, заявил почти без паузы философ за рулем. Возможностей много. Только как их ухватить, возможности эти, печально протянул он и выдал мне сдачу.
Вот так. Прямо как в старом советском анекдоте. Чукчу спрашивают, какие чувства он испытывал до Великой Октябрьской Социалистической революции. «Чувство голода и чувство холода». А что он испытывает после, спрашивают его. «Чувство голода, чувство холода и чувство полного удовлетворения».
Я вышла из такси, испытывая одновременно ужас от услышанного и увиденного и гордость за то, что родной город так… развился. Трепет перед невиданными возможностями нового времени и досадой, что «ухватить» их, пожалуй, трудновато. Радость за возросшее благосостояние и негодование за то, что оно ухает… понятно куда.
Потом марево ушло. А то чуть тоже не впала в этот странный оптимизм, оптимизм белки в колесе.
Белка бежит, бежит, бежит… Она устала, но верит, что, в конце концов, она набегает себе светлое будущее, потому что бежит быстрее других белок. Или мечтает о том, что те, кто посадил ее в колесо, сжалятся и выпустят или хотя бы побольше орешков насыплют. Или ждет белка, напротив, что они откажутся от «непоследовательности и половинчатости» и крутанут колесо так, что улетит она, белка, далеко-далеко и заживет как «все нормальные, цивилизованные» белки.
Можно выскочить из колеса, снизив потребности. Можно – став тем, кто крутит колесо. Можно медитировать, петь хором или плести макраме. Чтобы снять стресс. Иными словами: или отказаться играть по правилам этого мира, или снизить давление, отвлекшись на приятное, или пробиться в среду тех, кто правила устанавливает.
Есть еще один способ, только он не для белок. Изменить правила и установить такие, чтобы истерический оптимизм превратился в исторический. Всего и поменять-то одну букву. И всю жизнь.