Как писали Ильф и Петров, статистика знает всё. Впрочем, они же сетовали, что ей неизвестно количество стульев в стране. Вслед за знаменитыми юмористами можно повторить, что статистика знает очень многое. Она может поведать нам о масштабе и структуре занятости, о доле работников с высшим образованием и без такового, о численности безработных и количестве вакансий и о многом другом. Но общество, описанное только с помощью статистики, будет безликим и неживым настолько, что утратит почти все свои реальные черты.
И дело не только в том, что статистика бывает неполной или откровенно лживой. Она по определению оперирует усредненными величинами и игнорирует индивидуальность. Конечно, есть довольно тонкие статистические методы, позволяющие описать ту или иную социальную группу довольно подробно. Но и в этом случае не улавливаются детали, необходимые для того, чтобы реализовать главную цель любого социального анализа: понять мотивы, истоки и тенденции социального поведения людей.
В своих исследованиях я обратила внимание, что у нас стала складываться определенная социальная группа: так называемые самозанятые или, говоря иначе, мелкие предприниматели, люди, владеющие небольшими фирмами, управляющие ими и являющиеся там основными работниками.При всем разнообразии сфер, в котором эти предприятия действуют, различии социально-психологических и личностных характеристик их владельцев, они составляют группу, или, по крайней мере, обнаруживают определенные сходные социальные характеристики, позволяющие их так рассматривать.
Оговорюсь для ясности: я пишу не только о самостоятельных работниках, чаще всего обозначаемых в нашей статистике жутковатой аббревиатурой ПБЮЛ – предприниматель без образования юридического лица. Есть еще категории людей, обеспечивающих себя работой самостоятельно, в рамках закона или за его рамками: репетиторы, имеющие постоянную клиентуру, водители, постоянно подрабатывающие на своих личных автомобилях извозом, искусные портнихи, выполняющие частные заказы, и т.п. Эти категории нельзя в полном смысле отнести к самозанятым, к малым предпринимателям, в том случае, если они имеют некую постоянную работу в частной или государственной структуре. К слову, работа эта часто является основной не то чтобы только номинально, а только с точки зрения большей надежности и статуса. То есть полностью человек (на самом деле или только по его мнению) может рассчитывать именно на свое официальное место работы, с ним связаны его основные социальные гарантии и социальная самоидентификация. Все остальное – приработок, побочная деятельность, даже если этот приработок намного (бывает, что в разы) превышает официальную зарплату. Но я сейчас говорю о тех, для кого его дело, «бизнес», независимо от его законного статуса – основной источник дохода и что не менее, а то и более важно – основание социальной самоидентификации. Я говорю о людях, для которых то, что они делают, их работа – это не только то, «как они делают деньги», но и то, что они есть. При этом место работы они создали сами, сами оборудовали, сами управляют, сами распоряжаются своим рабочим временем и способностями.
Признаюсь честно: нет у меня цифр и статистики, люди из этой пока малоизученной группы попали в поле моего зрения случайно: я выявляла их в электоральных исследованиях, в исследованиях по поводу отношения к семье или к образованию детей, да и жизнь не раз с ними сталкивала. Эти люди возят, лечат, ремонтируют квартиры, делают прически и мебель, шьют, заполняют налоговые декларации – словом, говоря сухим языком статистики, «оказывают материальные и нематериальные услуги». А по-человечески – очень помогают. За плату, разумеется, в основном, к счастью, за умеренную, хотя цена их услуг растет вслед за всеми ценами. А что делать? Рынок!
Несмотря на непреднамеренность моего знакомства с этими людьми в различных исследованиях, полученные данные позволили мне идентифицировать их как группу, и постепенно у меня накапливался соответствующий материал. Остановлюсь на наиболее ярких, как мне кажется, моментах, на тех противоречиях, которые присущи всем этим людям именно как социальной группе и которые заставляют задуматься об их роли в социальном процессе.
Прежде всего, отмечу, что те представители этой группы, с которыми мне приходилось беседовать и лично, и как социологу, очень ценят в своем положении свободу. Ни от кого не зависеть, никому не отчитываться, планировать работу самостоятельно – это для всех моих собеседников очень важно и привлекательно. Особенно ярко это выражено у тех, кто сам является основным, а то и единственным работником в «бизнесе». Многие рассказывали, как преобразила их эта самостоятельность, сколько открыла новых, неизвестных им самим черт личности, насколько они закалились и поверили в себя. Отмечу в скобках, что в признаниях такого рода у женщин сильнее всего звучит удивление, а у мужчин – гордость. Хотя эта пара эмоций – удивление и гордость – звучала в признаниях моих визави обоих полов. И если для большинства из них толчком к началу своего дела послужила необходимость решения материальных проблем, то по мере развития предприятия (сколь бы «малым» оно ни было) и утверждением себя в качестве самостоятельного работника свобода занятости и трудовой деятельности приобретает все большую ценность. Она становится серьезным мотивом для сохранения самостоятельного статуса даже в том случае, если положение наемного работника в той же сфере может принести такой же или даже несколько больший доход.
Сознание своей свободы и ее ценности сочетается у представителей этой группы с признанием того, что они стали рабами своего дела. Опять «гендерный» штрих: женщины охотнее признают факт «рабства» и каются в том, что не могут остановиться, ограничить количество заказов. Не рассчитывают собственные силы. Мужчины же, признавая, что частенько работают через силу, объясняют это либо своим трудолюбием, либо преданностью семье. Иногда бывают варианты: «люблю свое дело, работаю, сколько хочу, хоть иногда и выматываюсь», «перерабатываю нередко, а что делать: детям то надо, жене се, уже привыкли к достатку, теперь богатства хочется». Противоречие это особенно проявляется в том случае, если самозанятый – единственный или главный работник в своей «фирме». Оно задано объективно: раз ты сам устанавливаешь границы своего рабочего дня и масштабы производства, а конечным критерием успеха твоей деятельности все равно является прибыль, то ты сам же себя и эксплуатируешь. Причем раз результат этой эксплуатации – рост благосостояния твоего или твоей семьи – очевиден и заметен, то никакого сопротивления ты не встретишь. То есть получается, что свобода и свобода труда отнюдь не означает свободы .
Пример такой самоэксплуатации. Водитель, который встретил нас в семь вечера в «Шереметьево»-2 и сразу повез в Пензу, признался, что приехал в Москву (704 км по трассе) рано утром и весь день помогал другу-партнеру разгружать товар («надо же зарабатывать»), поспать удалось два часа. В Пензу мы приехали в пять утра, и я спросила водителя: «Ну, сегодня-то отдохнете?» Он устало улыбнулся: «Попробую».
С этой парой проблем связана другая, не менее объективная парочка. Большинство моих собеседников не просто зарабатывает деньги, а занимается любимым делом, причем хочет делать это хорошо, гордиться результатом и осуществлять свои идеи и мечты. И они очень ценят, что между этими желаниями и их осуществлением не стоит никто и ничто: ни начальник, ни организация, ни коллеги, ни какие-либо нормы и штампы. Ничего, кроме собственного сознания факта, что «чем лучше ты работаешь, тем меньше успеешь сделать», и постоянного метания между любовью к своему делу, заботой о качестве работы и стремлением сделать и продать как можно больше. Отчасти это противоречие разрешается, когда наиболее умелые и прославившиеся через «сарафанное радио» (иные формы рекламы самозанятым часто недоступны) работники начинают повышать цены на свои услуги. Но здесь они жестко ограничены спросом, тем более что часто производят товары и услуги далеко не первой необходимости, спрос на которые очень чувствителен к росту цен. И в любом случае, это временное разрешение противоречия, которое не снимается, а только притупляется. Если же деятельность предполагает творчество, возникает мучительный выбор между потребностью испытать свои творческие силы, сделать что-то необычное, новое, и необходимостью удовлетворять спрос, делать то, что уйдет наверняка. «Я могла бы сшить фрак для кальмара или там кита, пальто для жирафа, – признавалась мне мама моей студентки, высококлассная портниха, – а сама крою одни сарафаны последнее время. Это сейчас модно, а в магазинах сарафанчики только до 46 размера. Хотя зачем киту костюм? А женщина и с 56-м размером хочет выглядеть модно».
Хочу заметить, что большинство моих собеседников, несмотря на все проблемы и противоречия своего положения, все-таки оценивают его как жизненный успех, как шаг вперед. Для кого-то это возможность делать любимое дело более свободно и получать больший доход, для кого-то – новый этап в жизни, своего рода испытание на прочность, спасение от нищеты и т.п. Так что в целом можно сказать, что для отдельных людей развитие малого предпринимательства – прогресс, открытие новых возможностей. А вот для общества (не для рынка, а именно для общества) прогресс неочевиден, по крайней мере, в российской ситуации. Эти люди, обладающие трудолюбием, предприимчивостью, творческими способностями, умом и часто неплохим образованием, при всей своей свободе и индивидуальной эффективности объективно ограничены и в творческом, и в производственном развитии. Они, говоря словами Алисы из Страны Чудес, должны бежать, чтобы оставаться на месте. Фактически, они озабочены выживанием, а не развитием, даже если сами и не до конца это понимают.
Кроме того, эти люди вовсе не идентифицируют себя с какой-либо социальной группой, считают себя одиночками. Поэтому многие проблемы они воспринимают не как проявление определенных социальных закономерностей или как черты общественно-экономического уклада, а как личные трудности или, напротив, как следствие некоего глобального, почти космического Закона. Первое больше характерно для женщин, второе – для мужчин. Воспитанные в большинстве своем в обществе крупного производства, эти люди, ценя свое нынешнее положение за свободу, которую оно им дает, тем не менее, остро чувствуют свое социальное одиночество, но часто принимают его как неизбежность.
А между тем положение этой группы очень уязвимое. Малейшие колебания спроса, малозаметные для хозяйственных монстров сдвиги в экономике отражаются на малых и, тем более, микроскопических предприятиях крайне чувствительно. Они страдают из-за правовой неразберихи, следствием которой часто является вымогательство со стороны различных государственных служб, в том числе и таких, в задачи которых входит развитие этого самого «малого бизнеса».
Получается, что довольно высокий политический, протестный потенциал этой группы сочетается на уровне с почти нулевой готовностью его использовать. Но я не думаю, что этой, только складывающейся и совсем еще не изученной (в российском особенном варианте), группой стоит пренебрегать как возможным субъектом социального протеста. Напротив, привлечение этой социальной группы с большим трудовым и творческим потенциалом к активной социальной деятельности – вызов для всех серьезных политических сил. И, конечно, это вызов для левых. И проблему эту придется решать с нуля: находить возможность и язык диалога с такими людьми, способы объяснить им, что в одиночку они могут сделать многое, даже сшить фрак для спрута, но более насущные свои проблемы они в одиночку не решат. А значит, будут вынуждены бежать по тонкому льду очень долго, всю жизнь, а этот бег всегда чреват неприятными неожиданностями.
Можно, конечно, сказать, что эта группа незначима статистически и поэтому возиться с ней не имеет смысла. Но, во-первых, она потихоньку растет, а в регионах она и численно, и по экономическому эффекту не так уже незначима. Во-вторых, такой способ жизни и труда становится вполне почтенным вариантом жизнеустройства. И, наконец, сама возможность проявления инициативы с положительным для благосостояния результатом для многих – серьезный аргумент в пользу капитализма, хотя объективно этот аргумент весьма сомнителен. Доказательство ограниченности возможностей такого пути людям, привыкшим решать непростые и сугубо конкретные задачи индивидуально, далеко не так просто, как может показаться некоторым доморощенным теоретикам от коммунизма. Но принять этот вызов, по-моему, правильнее, чем просто отмахнуться от целой социальной группы, объединяющей людей предприимчивых, умелых и трудолюбивых, как от «мелкой буржуазии», «обывателей» и реакционного элемента.