Необычайная популярность течений политического ислама на Ближнем Востоке — по-настоящему новое явление. И это уже парадокс. XX век Ближний Восток встретил с религиозным сознанием арабских народов. Но эта религиозность не была политической в полной мере. Объяснимо это политикой Османской Империи. Султан, будучи светским правителем, унаследовал номинальный титул халифа, и это очень долгое время позволяло держать в спокойствии арабское суннитское большинство в регионе, так как в исламском восприятии нет понятия нации, но есть умма, то есть мусульманское сообщество в целом.
Разумеется, полностью политический ислам отсутствовать не мог. Так, в XVIII веке возник ваххабизм (салафизм), течение внутри суннизма, во многом сходное с протестантизмом как по форме (возврат к чистому первоначальному исламу), так и по социальному содержанию. Однако ваххабизм появился на Аравийском полуострове и прижился только в бедуинском государстве Неджд, отсталой варварской периферии арабского мира. Да и это было не в полной мере современное политическое движение, скорее отголоски древней социально-политической борьбы, принимавшей форму течений и ересей.
Политическое сознание в регион стало проникать в виде идеологий национализма и социализма, а позже и их смешения. Причем первопроходцами, прививавшими европейские идеологии, выступили более образованные меньшинства. И в первую очередь арабы-христиане и курды. Мусульмане были на подхвате. Давайте взглянем на отцов основателей различных партий. Так, например, глава сирийской Компартии Халед Багдаш – курд, основатель сирийской национал-социалистической (социал-национальной) партии Антуан Сааде – православный араб, один из основателей Партии Арабского Социалистического Возрождения (Баас) Мишель Афляк – православный араб, первый секретарь компартии Ирака Юсуф Салман Юсуф – этнический ассириец и христианин сиро-яковит. Основатель Народного Фронта Освобождения Палестины Жорж Хабаш – православный араб.
Христиане-марониты в силу привилегированности своего положения во Французском Ливане и исторического противопоставления мусульманскому большинству региона предпочитали культивировать отдельные организационные формы итальянского фашизма. Что до сиро-яковитов, католиков и в особенности православных арабов, то данные группы при первом удобном случае вполне интегрировались в социумы возникших арабских государств.
Арабский национализм впервые проявил себя во время первой мировой войны и возник почти одновременно с культивированием младотурецкого национализма в Османской Империи. Можно утверждать, что это способствовало появлению арабского национализма периферии.
В ходе Первой мировой войны Великобритания сделала ставку на арабский национализм, дабы ослабить Османскую Империю, что обернулось немалыми успехами. После войны турки покинули регион и политика Мустафы Кемаля Ататюрка строилась на этническом турецком национализме и вестернизации, что на долгие годы положило конец турецкому доминированию в регионе. Однако чаянья арабских националистов не были удовлетворены, регион поделили между собой Великобритания и Франция. Борьба с колониализмом резко усилила позиции местных компартий, равно как и националистических интеграционных инициатив.
Что до политического ислама, то он первоначально оформился как суннитский традиционализм. Идеология социальной реакции, за которой стояли интересы племенных верхушек и помещиков. Практически везде он оппонировал светским идеологиям и выглядел куда менее привлекательно, чем обычный арабский национализм. Типичным представителем такого политического ислама выступала Египетская организация «Ихван Муслимин» («Мусульманское братство», «братья-мусульмане»).
Если мы взглянем на политическую карту региона образца 60-х годов, то увидим что подавляющее большинство партий арабского востока являлись в той или иной степени левыми. Так, например, в Сирии самая реакционная помещичья Народная Партия в той или иной степени использовала социалистическую фразеологию. Большинство палестинских партий, боровшихся с израильской оккупацией, были левыми.
Популярность социализма привела к сращиванию с арабским национализмом и появлению общеарабских интеграционных партий, что местами позволяло обходить местные компартии. Такими проектами были насеристские партии и филиалы партии Баас.
Несмотря на ярко выраженные симпатии к СССР, насеризм не был однозначно социалистической идеологией.
В общем и целом эта идеология справедливо характеризовалась как мелкобуржуазная. В Египте за ней действительно стояли интересы мелких собственников и военных. Поэтому преобразования Гамаля Абдель Насера в Египте носили ограниченно революционный характер. С одной стороны, аграрная реформа в Египте сильно ударила по позициям помещиков, с другой стороны, насеристский Арабский Социалистический Союз терроризировал местных коммунистов. Экономическую программу насеризма можно передать как ограниченные модернизационные и социалистические преобразования. Теоретически это обосновывалось местной спецификой и «арабским социализмом». Социалистическая компонента партийной пропаганды была очень расплывчатой. Для других арабских стран насеризм был знаменем объединения с Египтом.
Баасизм во многом схож с насеризмом, однако практика баасистов была более левой. Социалистическая модернизация у бассистских режимов не ограничивалась «раскулачиванием» патриархальных слоев, а подразумевала и идеологически обосновывала создание государственного сектора, контролировавшего большую часть экономики, при сохранении частной собственности. Панарабизм баасистов был более гибок к местным различиям, чем насеризм.
Однако интеграционным инициативам не удалось сбыться. Причиной тому послужила в первую очередь эволюция общеарабского национализма в национализм отдельных государств. Парадоксально, но первым местным национализмом стал палестинский. Национализм народа без государства.
Конфронтация с сионизмом (колонизаторским еврейским национализмом) привела к уникальным заимствованиям политимперативов из сионизма. В современном палестинском политическом лексиконе имеются такие термины, как «народ без земли», «право на возвращение» и другие клише, первоначально использовавшиеся сионизмом.
Второй причиной стал крах насеристского проекта Объединенной Арабской Республики (1958 -1971), в которую, помимо Египта, входила Сирия (до 1961 года из-за претензий Египта на главенствующую роль в объединении, и ошибки в проведении унификационных реформ, вызванных экономическими и социальными различиями двух стран.
В 60-е годы выяснилось, что местные национализмы вполне себе оформились, и вместо общеарабской идентичности в сознании населения начала превалировать государственная компонента. Арабские народы резко стали осознавать себя не арабами в первую очередь, а палестинцами, йеменцами, сирийцами, иракцами и т. д.
Таким образом баасистский интеграционный проект натолкнулся на раскол между Сирийской и Иракской ветвями Баас. В череде военных переворотов в Сирии пришло к власти военное и левое крыло Баас, а в Ираке правое и гражданское.
Можно с уверенностью утверждать, что в семидесятые годы от первоначального панарабизма у арабских националистов ничего не осталось, кроме редких дежурных фраз. А такие партии, как АСС или Баас, стали исключительно партиями власти.
Коммунистические партии теряли популярность повсеместно, начиная с 80-х годов. Крах Советского Союза значительно ослабил некогда крупные и сильные организации, низведя их до уровня мелких партий или сект. Только в Сирии коммунистические партии худо-бедно пользовались относительной поддержкой населения. В Египте и Ираке коммунисты были фактически уничтожены репрессиями.
Таким образом, в сегменте эгалитаристских идеологий образовался вакуум, который быстро начал заполнять политический ислам.
«Мусульманское братство», копируя панарабистов, создавало ячейки в большинстве арабских стран, однако заполнить вакуум, оставленный левыми партиями, не могло из-за своей правой идеологии. Ихванисты в Египте всегда противились реформам Насера, в Сирии баасистским преобразованиям и даже подняли волну террора и восстание в 1976-1982 гг., когда Сирия оказалась втянута в гражданскую войну в Ливане.
Тем не менее филиалы братства сильно разнились. Египетские ихванисты, столкнувшись с репрессиями, постепенно стали умеренными традиционалистами, в то время как в других странах они были куда более экстремистскими. Такого рода исламизм представлял всего лишь арьергардные бои реакции.
Исламская революция
Новым этапом в становлении политического Ислама послужила Исламская революция в Иране, в ходе которой возникли шиитские политические течения, которые претендовали на заполнение роли, оставленной местными левыми партиями.
Исламская революция в Иране. © AP
Советская историография не смогла внятно оценить такое сложное явление, как исламская революция в Иране, и по привычке клеила ярлык отсталых реакционеров. Однако ситуация была значительно сложней.
Шахский Иран представлял собой прозападный режим и с 1963 года проводил курс на ускоренную модернизацию и капитализацию страны, известную под названием «Белая революция». Ей предшествовала политика Национального Фронта премьера Мохаммеда Моссадыка по национализации английских и американских нефтяных компаний, закончившаяся путчем, финансируемым из США.
Тем не менее капиталистическая модернизация Ирана оказалась настолько успешной, что побудила выйти за ее пределы. А физическое уничтожение левой оппозиции, практиковавшееся репрессивным аппаратом шахского Ирана, оказалось ужасающе эффективным. Это создало уникальную ситуацию, когда единственной крупной силой противостоящей шаху стало шиитское духовенство. Социальная база будущей революции была широкой, так как плодами неоколониальной модернизации пользовались немногие. А ликвидация политической оппозиции привела к тому, что обездоленное население могло найти утешение только в объятиях духовенства. Последнее также имело четкую программу переустройства общества, чего не было у либералов и коммунистов, проигравших в послереволюционной борьбе.
Возникающая революционная идеология носила на себе печать архаики и прогресса одновременно. Сравним две трактовки иранской исламской революции глазами ее идеологов. Так, в книге «Велае Факих» («Исламское правление») аятоллы Хомейни четко проглядывают антигуманизм, культ великого прошлого, коллективизм, установка на экспорт революции, служение рахбару (исламскому вождю) как воплощению духовности. При этом за традиционализмом скрывался разрыв с традицией, поскольку такого сочетания светской и духовной власти ислам еще не знал.
Аятолла Джавади Амели суть изменений вкратце формулировал так:
«Революция нужна для освобождения религии, а не освобождения людей» (эта и посл. цит. по работе Г. А. Завалько «Понятие Революции»).
Однако такая трактовка революции была не единственной, были и прогрессистские. Аятолла Муртаза Мутаххари трактовал революцию как «всенародное восстание против существующего порядка». Один из идеологов революции Али Шариати создал так называемый «Красный шиизм», подчеркивая «псевдореволюционность имущих классов».
Исламская революция произошла в зависимой прозападной стране, поэтому она не могла не принять антиимпериалистический и антибуржуазный пафос. Опереться на крестьянские низы победившее духовенство не могло в деле модернизации страны, посему начало с создания госсектора в экономике и проведения прогрессивных социальных преобразований.
Влияние Ирана
Успех иранской революции послужил толчком для шиитских общин на всем арабском востоке. В большинстве арабских стран они исторически относились к дискриминируемому меньшинству, при том что демографически в Ливане, Ираке и Бахрейне они меньшинством не являлись, а так же составляли весьма существенное количество населения Саудовской Аравии, Сирии, Йемена и ряда других стран.
Стоит, однако, заметить, что шиитская ветвь ислама расколота на многие течения, и не все шиитские общины так однозначно симпатизировали революции в Иране.
Но вдаваться в теологию и логику трайбалистских симпатий мы особо не будем. Достаточно перечислить общины, подверженные политическому влиянию Ирана. На Ближнем Востоке это, безусловно, все течения, кроме друзов.
Во-первых, это шииты-двунадесятники (имамиты). Хотя история сотрудничества иракских, ливанских и иранских шиитов крайне противоречива и обладает рядом нюансов.
Во-вторых, это общины алавитов Сирии и зейдитов Йемена.
Это сотрудничество имеет свою историю становления в каждом случае.
- Так, шииты Ливана были долгое время угнетаемым меньшинством. Французские колонизаторы, отделив Ливан от Сирии, позаботились о том, чтобы христиане-марониты были в новом государстве в большинстве. Демография изменила этот баланс. Русскоязычные источники по Ливану не акцентируют внимание на расколотости мусульманской общины Ливана. Политизация суннитов и друзов в этой стране произошла раньше, чем у шиитов. Ко времени израильского вторжения в Ливан 1982 года ливанские имамиты были фрустрированы гражданской войной, в которой на тот момент не принимали участия. Соседство с палестинскими беженцами плодило симпатии к Израилю. Однако израильское вторжение и оккупация юга Ливана превратило шиитскую партию Амаль в устойчивого противника Израиля и способствовало возникновению движения «Хезболла», ориентированного на иранский опыт. Обе организации отличает резкое неприятие Израиля.
- Шиитский фактор Ирака был сильно переоценен Ираном в ходе ирано-иракской войны 1980 – 1988. Иранское руководство надеялось на помощь местных единоверцев в войне, которую объявил Ирану Саддам Хусейн, лавировавший между СССР и США. Несмотря на отдельные инциденты, фактор не сработал. Победила общеарабская солидарность.
Правда, в Иране общеарабская компонента среди арабов провинции Ахваз тоже дала осечку. Там победила шиитская идентичность.
- Алавиты в целом были привилегированным меньшинством Сирии. Борьба между сирийским и иракскими крыльями партии Баас привела к тому, что Сирия оказалась единственной арабской страной, поддержавшей Иран в ходе войны с Ираком. Развал СССР и единство, проводимое политикой обеих стран в Ливане, привело к тому, что этот союз обрел устойчивость.
- Зейдитские кланы Йемена долгое время сотрудничали с Саудовской Аравией в борьбе со светскими режимами, что объясняется не столько религиозным фактором, сколько привилегированным статусом зейдитской племенной верхушки в свергнутой йеменской монархии. Завершение противостояния в Йемене ничего не изменило для шиитов, кроме того что Салех, происходя из шиитов, стал президентом и сформировал свой клан.
Ряд шиитских общин вне Ближнего Востока не прониклись иранскими концепциями. Так, Азербайджан не пошел по этому пути из-за того, что в конфликте религиозной и национальной идентичностей победили пантюркистские настроения и протурецкая ориентация. Различные общины шиитов-исмаилитов Таджикистана, Афганистана и Пакистана имеют своих религиозных авторитетов, таких как Ага-хан, никак не связанных с Ираном. Исключение составляют народ хазарейцев, где доминируют шииты-имамиты.
По тем же причинам шиитские концепции исламской революции не получили влияния у друзов Сирии и Ливана, хотя на современном этапе там победила линия на сотрудничество с правительством (Сирия) и «Хезболлой» (Ливан).
Исламская революция и левые
Сотрудничество религиозных и левых течений имеет давнюю историю. В мире существует три платформы для такого сотрудничества.
- Сотрудничество европейских левых партий с религиозными, скорее, обусловлено концепцией гегемонии Антонио Грамши.
- Теология освобождения в Латинской Америке. Интересна тем, что идеологически религия играет в данном сплаве подчиненную роль, обосновывая религиозно то, что до этого было обосновано марксистами.
- Сотрудничество социалистов и шиитских партий на Ближнем Востоке. Уникально тем, что именно леваки играют подчиненную роль.
Остановимся на этом подробнее. Исламская революция в Иране была во многом успешна потому, что открыто заимствовала социалистические концепты и давала им религиозную санкцию. Марксистские партии проиграли борьбу за власть. Проиграли в том числе и потому, что вынуждены были играть на чужом поле, идя на щедрые уступки религии. Если прочесть труды вышеупомянутого Али Шариати, то сложится исчерпывающее представление о тамошнем «социалистическом языке». Однако левый спектр весьма целостно встроен в тамошние религиозные концепции, так как шииты Ирана долгий исторический период были угнетенным большинством.
Ливанский вариант
Хрестоматийным примером полевения шиитских организаций служит Ливан, так как в нем этот процесс завершен до конца. В Ливане не проводилась перепись населения, однако последние статистические исследования 2012 года отводят шиитам (кроме алавитов и друзов) и суннитам по 27 процентов населения. Христиане-марониты составляют 21 процент. Из-за конфессиональной системы, «подаренной» французскими колонизаторами, между всеми общинами идет очень острая конкуренция.
На современном этапе в Ливане есть две противостоящие друг другу коалиции:
- Коалиция 14 марта с ядром из суннитской партии «Аль мустакбаль» и пары маронитских партий.
- Коалиция 8 марта с шиитским ядром из «Хезболлы» и «Амаль».
Российские политологи, с подачи израильских, называют одну независимой, а вторую просирийской или проиранской. Реальность от такой конспирологии далека. «Хезболла» в таких теориях выступает как некий чисто внешний «проект». Реальность, разумеется, куда сложнее.
«Хезболла» и «Амаль» первыми массово опробовали новую тактику.
В условиях численного паритета противоборствующих общин шииты стали создавать коалицию союзников на новых началах. Во-первых, в своей пропаганде они используют мотив «приоритета национального над конфессиональным». Иными словами, «мы в первую очередь ливанцы и только потом шииты, сунниты и т. п.» Во-вторых, «Хезболла» стала практиковать альянсы с коммунистами, заимствуя определенные теоретические пласты, равно как и пафос «борьбы с угнетением». В отличие от коммунистов это подкреплялось традиционной мусульманской сетью фондов для помощи обездоленным.
Да и призывы к независимости со стороны коалиции 14 марта были пусты, если учитывать, что маронитская верхушка тесно связана с американским и французским капиталом, равно как суннитская с саудитским. Так же за призывами к сохранению многообразия на поверку стоят обычный трайбализм, клановость и этно-конфессиональное сектантство.
Основная борьба между коалициями идет за умы немаронитоских христианских общин, а также друзов. Технически на текущий момент лидирует именно «Хезболла», затащившая большинство левых организаций, часть христианских и друзов в свою коалицию. Любопытно, что ливанские евролевые поддержали маронито-суннитскую коалицию, в то время как коммунисты – «Хезболлу». Ливанская компартия так же воевала рядом с «Хезболлой» во время израильского вторжения в Ливан в 2006-м.
Весьма показательно, что ливанский пример не без осложнений начал воспроизводится в других ближневосточных государствах, где есть политический шиизм. Так в Йемене, бывшие когда-то врагами социалисты и организация шиитов-зейдитов Ансар Аллах (более известная как повстанцы хуситы) дошли до боевого взаимодействия.
Подобная картина не наблюдается в Ираке, так как левое движение в этой стране было почти полностью уничтожено Саддамом Хусейном и сейчас вынуждено формироваться в условиях де-факто религиозной войны и этнических чисток. На текущий момент Иракская компартия, насеристы и большинство левых предпочитают работать с правительством, где доминируют умеренные шиитские партии. Рабочая Комунистическая Партия Ирака сотрудничает с курдами.
Бич Ближнего Востока
До сих пор мы рассматривали левый фланг политического ислама. Пора рассмотреть правый. Он широко представлен рядом экстремистских религиозных течений, отпочковавшихся от суннитского ислама, формально с ним не порывая. Именуются такие течения по-разному. Оппоненты называют их салафитами, ваххабитами и т. д. Салафиты — наиболее нейтральное название (от саляфия – праведные предки), ваххабиты — наиболее распространенное (в честь Абд аль-Вахабба, который создал первое устойчивое направление такого неотрадиционализма в исламе). Сами ваххабиты очень не любят, когда их так называют, ибо они отрицают культ святых в исламе, приравнивая его к многобожию.
Обыватели считают ваххабитами все суннитские взгляды, нетерпимые к другим религиям и исламским течениям. В общем и целом это верно. Однако существуют нюансы.
Так, например, существует подвид салафитов – мадхалиты. Отличаются первые от вторых всего одним: доктринальной установкой на подчинение любой государственной власти.
Не вдаваясь в исламское богословие, выделим основные черты, отличающие ваххабитов от суннитской ортодоксии:
- Салафиты, подобно пуританам, выступают за возврат к «чистым истокам ислама», рассматривая многие ритуалы как недопустимые нововведения.
- Соответственно, любая аллегорическая трактовка Корана или Сунны считается ими серьезной ересью. Таким образом, суфии (исламское мистическое течение) и тем более шииты не считаются ими за мусульман.
- Все салафиты — буквалисты в толкованиях священных текстов, следовательно, как правило, приверженцы самой буквалистской школы шариатского права – ханбалитского мазхаба.
Легко заметить, что за внешним возвратом к традиции скрывался разрыв с ней, как это имело место у пуритан. Однако приравнивать салафитов к пуританам только по этому признаку было бы некорректно.
По социальному содержанию за салафитами скрываются интересы знати и племенных верхушек. Из трактатов Абд аль-Вахабба «Китаб аль-кабаир» и «Муфид аль-Мустафид» это следует со всей отчетливостью формулировок. Низы должны повиноваться верхам, бунт должен караться властями и богом, религиозный налог «закят» должен выплачиваться, иноверцы должны платить «джизью» золотом или же принять ислам (третий вариант – смерть), при этом подати местным правителям должны уплачиваться.
Таким образом, салафиты выступают за упорядоченный классовый гнет, который пытаются замаскировать под общеморальными рассуждениями и богословской софистикой.
До 80-х годов ушедшего столетия суннитский политический ислам был в глухой обороне. Представленный «Ихван Муслимин», он объединял наиболее реакционные элементы арабской глубинки. Если зарождение шиитского политического ислама было вызвано успехами капиталистической модернизации Ирана при росте неравенства, то суннитский политический ислам новой волны возник на фоне модернизационных провалов.
На место родины экстремистских организаций новой волны в равной степени претендуют Египет и Саудовская Аравия. В любом случае явление это носило всеобщий характер и постепенно выкристаллизовывалось в разных странах.
Рассмотрим в качестве примера Египет. Модернизация, проводимая при Насере, была свернута уже в начале 70-х его преемником Анваром Саддатом, переметнувшимся из просоветского в проамериканский блок и впустившему иностранный капитал в страну. Стали появляться салафитские организации новой волны, такие как «Ат-Такфир Валь-Хиджра» («Уход от заблудшего общества»), Египетский Исламский джихад, «Аль-Гамаа аль-Исламия» (исламский джаамат) и другие. Первоначально египетские власти относились к новым генерациям исламистов благосклонно, так как таким образом боролись с социалистами. Так, «Аль-Гамаа аль Исламия» возникла из студенческих религиозных комитетов и первоначально терроризировала левых активистов, а заодно конкурировала со старой организацией «Ихван Муслимин». Египтяне спохватились, когда салафитские экстремисты убили Анвара Саддата. Но тенденции было положено начало.
Аналогичная ситуация сложилась в Израиле. Первоначально палестинские движения, практиковавшие террор, были светскими. Так НФОП – коммунисты, ФАТХ Ясира Арафата — националисты. Любопытно, что современный террор на Ближнем Востоке появился вместе с национализмом еврейским, то есть сионизмом. Так, организации «Иргун Цвай Леуми» (Эцель) и «Лохамей Херут Исраэль» (Лехи) практиковали террор в 1930-1940-е годы.
Столкнувшись с террором палестинским, Израиль в 80-е годы весьма благосклонно относился к созданию палестинской организации «Хамас» как филиала «Ихван Муслимин», так как это ослабляло светские палестинские организации. Но надо сказать, что «Хамас» на тот момент не был салафитской организацией. Не является он ей и сейчас, хотя такая тенденция уже существует.
Примеры поддержки правительствами США и Саудовской Аравии ваххабитских организаций на примере Талибана, «Имарат Кавказ», «Аль-Каиды» уже довольно подробно рассмотрены в русскоязычной литературе и в дальнейших комментариях не нуждаются. Единственная ремарка: в некоторых работах указывается на «искусственность» подобных структур. Это и правда, и не правда. Никакое искусственное образование не будет жизнеспособным без опоры снизу.
«Аль-Каида» (в переводе «база», «основа») стала итогом второго этапа эволюции исламистских организаций. Достижением ее стала выработка устойчивой сетевой структуры, которая дает ей преимущество в подрывной работе через филиалы на местах, но так же не позволяет закрепить результаты на тех территориях, не контролируемых салафитами.
Исламское государство
Новейшим этапом эволюции политического ислама стало появление организации «Исламское Государство Ирака и Шама» (ИГИШ). В русской традиции географическое понятие Шам (Великая Сирия) отсутствует, поэтому заменяется не совсем корректным понятием Левант (ИГИЛ).
ИГИШ в свою очередь откололось от иракского филиала «Аль-Каиды» и разрослось в очень благоприятных условиях, которые были вполне очевидны специалистам.
После свержение Саддама Хусейна в Ираке де-факто установилась конфессиональная система, представленная тремя группами населения, составляющими совокупно большинство иракцев. Это арабы-шииты (концентрированы на юге), арабы-сунниты (центр) и курды (север). Неоколониальная экономическая эксплуатация побежденной страны вызвала ожесточенную конкуренцию между ними и обострила многие противоречия, которые во времена Саддама жестоко подавлялись. Ситуацию усугубила крайняя коррумпированность нового правительства и запрещение единственной светской идеологии, объединяющей все население в рамках «дебаасификации». Население «суннитского треугольника» оказалось благодатной почвой для роста экстремизма.
ИГИШ применило небывалую для прежних салафитов тактику. Оно перестало давить на суннитскую ортодоксию, обеспечивая активное участие мусульман-суннитов на своей стороне в Ираке или относительный нейтралитет таковых в Сирии. Более того, такой подход позволял вербовать единомышленников во всех уголках исламского мира. Истощенность ряда стран «Арабской весной» и крупными региональными противоречиями между аравийскими монархиями, Турцией и проиранским блоком дают им все шансы на успех.
На подконтрольных ИГИШ территориях возрождаются самые варварские порядки, а общество архаизируется с впечатляющей скоростью.
Стоит отметить, что идеологи «войны цивилизаций» были явно неправы, характеризуя ислам как религию варваров. Однако их пропагандистская работа в условиях политики ряда стран и сверхэксплуатации мусульманского мира привели к тому, что «сон империалистического разума» породил такое чудовище, которое имеет все шансы сравниться по антигуманизму с фашизмом XX века и стать мировой угрозой. Но для этого пока перед ИГИШ стоят два препятствия. Светские режимы Сирии и Ирака и шииты Ближнего Востока, имеющие альтернативные взгляды на региональное устройство.
Что до стратегической перспективы, то подобный «ренессанс» ислама не сможет решить ни одной региональной проблемы, и после его расцвета политический ислам во всех интерпретациях потерпит крах, ибо в случае Ирана он непоследовательно левый, а в случае ИГИШ или Саудовской Аравии – крайне правый.
Заключение
Политический ислам в своем развитии прошел три этапа:
- пассивной обороны 1928-1979 гг. от создания «Ихван Муслимин» (мусульманского братства до Исламской революции в Иране;
- возникновения новых течений 1979-2013 гг. от исламской революции до успехов ИГИШ. Этот период ознаменовался появлением как левого ислама (шииты), так и салафитских организаций новой волны;
- ренессанса ислама 2013-… Тут только удручающие успехи ИГИШ.
