Сергей Лобан — режиссер «альтернативных» фильмов, гарантированно получающих призы на самых известных отечественных и международных кинофестивалях. При этом он один из самых интересных персонажей московской «андеграундной сцены», автор множества клипов, акций и спектаклей, о которых пресса пишет, как о «современной контркультуре». Один из создателей художественного движения «Свои-2000» и конструктор свободного творческого полигона в своей нынешней студии на московской «Фабрике». Кроме всего этого, Сергей никогда не скрывал своих антикапиталистических симпатий и близости к анархистам. В ближайшее время на экраны выходит его новый фильм — «Шапито-шоу». Обо всем этом и многом другом специально для Рабкор.ру с Сергеем Лобаном побеседовал Алексей Цветков.
В 90-е у тебя был свой клуб «Дебаркадер», где проходили рейвы, потом ты работал на телевидении. В «До 16 и старше» вы с Мариной Потаповой запустили остроумный долгоиграющий проект «Тито Алехано» по раскрутке абсолютно случайного подростка до статуса общероссийской звезды, наподобие нынешних «Фабрики звезд» или «Дома-2», которых тогда еще не было и в помине. В какой момент ты почувствовал, что ты режиссер и, прежде всего, хочешь делать собственное кино?
У меня не только не было момента, когда я понял, что могу быть режиссером, но даже момента понимания того, что я хочу им быть, тоже не было. Просто желание заниматься чем-то интересным приводило к необходимости брать на себя ответственность за вещи, к которым ты не готов.
В момент окончания института единственное, что я понимал, что не собираюсь работать ни при каких условиях. Во-первых, у меня толком не было никакой профессии, специальность по которой я выпускался, «микросварка», перестала существовать еще до моего поступления. Пока учился, я торговал футболками на Арбате, но к тому моменту его разогнали, и перспективы заниматься коммерческой деятельностью, к счастью, уже не было. И к тому же я планировал заниматься чем-нибудь интересным, желательно — максимально асоциальным. «Дебаркадер» был прекрасен в этом плане. Без всяких разрешений мы поставили дом в центре Москвы, на Фрунзенской набережной. Это был абсолютно нелегальный громадный клуб с концертным залом, галереей и кафе. Мы были всеядны, и так как клубов на тот момент в Москве было всего несколько, то на «Дебаркадере» оказалось всё, что только возможно, — от Умки до рейвов.
Я даже помню, как ты поднимался в подъезды ближайших домов на Фрунзенской, чтобы послушать с верхних лестничных клеток, не слишком ли много этим самым домам достается рейва и не станут ли их обитатели вызывать милицию…
Я был арт-директором и отвечал за музыкальную программу, а мой друг Женя, в свою очередь, был куратором галереи. Мне приносили кассеты люди очень серьезные, хорошие музыканты, хотели выступать, и от меня это зависело. И меня очень смущал тот факт, что я вообще не разбираюсь в музыке, слушал я к тому моменту только группу «Аквариум», по-моему. И я говорил Жене: ну какой я арт-директор? Это же смешно. А Женя, наоборот, наслаждался своей ролью галерейщика. Меня это бесило, и я говорил: ну ведь ты же никакой не куратор, зачем эти понты, ты же не понимаешь в этом ничего, и ты никакой не художник, ты же всего-то нарисовал четыре дурацкие картины. А Женя сказал: блин, ну почему ты никогда не можешь себя никем вообразить!
И тогда Сергей Лобан вообразил себя режиссером?
Потом, когда я работал корреспондентом на телевидении на почти кабельном канале, мой друг узнал, что в «До 16 и старше» требуются молодые режиссеры. Мы пришли и сказали: мы режиссеры. Они очень обрадовались, сказали: ну наконец-то. И я стал руководить молодыми корреспондентами, у которых опыта было больше, чем у меня.
У Одиара есть фильм «Никому не известный герой» — это практически манифест свободы не быть собой, про человека, который вообразил себя героем войны. Об этом же и в наших фильмах. Нас очень грела теория «проходимчества», сформулированная анархистом Костенко. Настоящий проходимец никогда не может ничего добиться, весь кайф в бесконечном поиске, в радикально-творческих попытках прорваться, которые, как правило, заканчиваются ничем. Проходимец — патологический неудачник, даже свои удачи он все равно по привычке рассматривает как поражения и все равно чего-то ищет. Интересно заниматься тем, о чем не имеешь представления. Потому что тогда ты находишься в роли разведчика, и любая добытая информация неоценима, и ты самостоятельно совершаешь кучу открытий типа колеса. В «До 16 и старше» мы зашли очень далеко в наших экспериментах, опередив телевизионные тенденции лет на десять. Профессионализм — это мертвое состояние, это уже нечто сформировавшееся, безвариантное, очень функциональное, но не живое. Я никогда не буду профессионалом ни в какой области.
И поэтому твой любимый киногерой?..
Мои любимые киногерои — Петров и Васечкин. Они великолепны и абсолютно непобедимы. Они выключены из общественной деятельности, аутсайдеры и при этом короли. Они независимы, беззаботны и изобретательны. Вообще, круто, когда герои действуют в паре, как Лебовски и Уолтер Со́бчак. Два никуда не годных человека в паре несокрушимы.
Кто из режиссеров и теоретиков кино на тебя влиял?
Я не киноман, и у меня нет сверхзадачи сделать что-то существенное в области кино. Интересно этим заниматься на определенном этапе, а дальше неизвестно. Поэтому никакого фанатизма я не испытываю по поводу кинорежиссеров и теоретиков кино. Мне нравится многое, но это обычный список: «Раз-два — Стэнли Кубрик! Три-четыре — Дэвид Линч…»
И все же кто-то в нынешнем кино производит наибольшее на тебя впечатление и, может быть, даже вызывает зависть? На кого не жалко потратить пару часов своей жизни, просидев их в темноте перед экраном?
Меня очень впечатлил фильм «Впусти меня» Томаса Альфредсона. Я подумал: во-о-от же как надо! Такая зависть! Это в плане киноязыка. А вообще одно из самых мощных впечатлений от комедий — Апатоу: «Немножко беременна» и «Суперперцы». Слезы лились градом даже не от смеха, просто от того, насколько это хорошо. Ну то есть такие убогие герои — это ни для кого не новость, а вот то, как в какой-то момент включаются абсолютно чистейшие отношения типа дружбы, и всё это, как будто ничего не существовало до, настолько просто и так мощно… Плюс все это в рамках дебильнейшего, не предвещающего ничего хорошего жанра молодежной комедии. Ну и конечно сериалы: «Офис», «Массовка», «Во все тяжкие», «Ущерб» да и «Лост» — вещи гораздо более сильные по воздействию, чем любой полный метр. Вообще, сериалы — это самая интересная область для эксперимента на сегодняшний день. Новые формы медиа формируют для себя новых людей, которые в состоянии находиться в потоке информации невероятной плотности. И полуторачасовые послания уже не работают. В то время как горизонтальные и вертикальные сериалы создают растянутый во времени и пространстве эффект присутствия в истории. И зритель может выбирать и формировать свой медиамир, окружая себя героями-друзьями и историями в их бесконечном протяжении. А кино в кинотеатре — это теперь «Аватар»: аттракцион, карусель, можно прокатиться разок с визгом и с закрытыми глазами.
Переверну вопрос: существует ли фильм или, может быть, отдельный режиссер, который вызывает у тебя отвращение и раздражение?
Существует отвратительный фильм «Броненосец Потемкин». Я недавно его пересмотрел и подумал: ну каким же, во-первых, надо быть гадом — вот очень похоже у Сергея Седова на мои ощущения, — а во-вторых, как же можно настолько вообще не понимать, что и как работает?
Ответь, пока я перевариваю этот хук про Эйзенштейна, кого ты считаешь наиболее адекватным сейчас кинокритиком?
Наиболее адекватным кинокритиком я считаю Станислава Ростоцкого. Он вдумчивый и остроумный. Он никого не разрывает в клочья, не считает себя вправе быть палачом. Большинство модных кинокритиков — люди амбициозные, жестокие, циничные и надменные. Суть их критики чаще всего сводится к недоумению: ну как же этот режиссер мог так откровенно слабо выступить? Я удивляюсь их способности брать на себя такую ответственность: ведь любой, даже самый дурацкий фильм, требует от создателей неимоверных усилий. Можно очень сильно ранить человека и отбить у него охоту что бы то ни было делать в дальнейшем. Притом что люди эти, сами, как правило, ни на что не способны. Те, кто что-то могут, гораздо осторожней в суждениях, например, Брашинский. Еще мне нравятся Долин и Трофименков.
Согласен ли ты с популярным мнением, что киноязык вот уже несколько десятилетий не развивается, арт-хаус это самозванство и повторы прежних экспериментов и великих режиссеров, столь же влиявших на людей, как Эйзенштейн или Годар, больше не будет, хотя бы потому, что зрители перестали воспринимать кино всерьез? Якобы оно превратилось в массовую либо элитарную индустрию развлечения, в любом случае далекую от реальности?
Нет, конечно, киноязык прекрасно развивается последние несколько десятилетий. Вообще, «Догма» — это лучшее, что могло произойти с киноязыком. Кино впервые освободилось от диктата технологий, и одновременно открылись возможности для мощнейших эмоциональных воздействий. Это сравнимо с панк-роком в музыке. Кино еще никогда не было так близко к реальности.
С одной стороны, Рой Андерссон, «Песни со второго этажа», Дагур Кари, «Ной — белая ворона», или Апичатпонг Веерасетхакул «Тропическая болезнь» и полно еще исследуют возможности остывшего кино, с ритмом самой реальности. С другой стороны, фильмы типа «Адреналин» или «Братья Блум» развивают монтажный кинематограф до еще не виданных высот безумия. С третьей — «Дитя человеческое» и «Девятый район», где новые возможности языка интегрируются в еще не охваченные жанры, и получаются мощнейшие по воздействию фильмы. С четвертой — фильм «Луна», это уже посткино, и в этом направлении простор для экспериментов безграничен. Просто кино перестало быть площадкой для трансляции суперидей, но оно по прежнему является прекрасным методом для исследования реальности, оставаясь по сути развлекательным продуктом.
А как тебе уже «последогмовские» амбиции фон Триера, претендующего на роль главного кинорадикала планеты?
Мне кажется, эти амбиции обоснованы. Я тоже сначала любил его, потом ненавидел. Мне казалась чудовищной сволочью героиня фильма «Рассекая волны». Отвратительно наглая по своей манипулятивности история «Танцующей в темноте», и особенно «Догвиль». Все эти истории про обиженное золотое сердце меня бесили. А потом я посмотрел несколько документальных фильмов про него, типа «100 глаз Ларса фон Триера», прочитал книгу Долина — и всё встало на свои места. Очень смешной, очень бедный человек, отчаянный параноик. Настоящий проходимец. Его фильмы, они не просто истории — это комплексный продукт, который включает в себя социальную реакцию. Это наглое исследование зрителя, которое началось с погружения в гипнотический сеанс «Европы» и продолжилось на эмоциональном уровне вплоть до «Антихриста». Это оправдано, и это работает. Это такие прививки.
И после этих своих слов ты против Эйзенштейна?
Если Эйзенштейн рассматривал манипуляцию как эффективный метод для психологического воздействия искусства, то Ларс фон Триер демонстрирует максимально возможные схемы манипулятивного воздействия и с ужасом наблюдает, как это работает. Потому что миром правит сатана. Короче, что он сделал? Он официально освободил художников от диктата технологий, он сделал практически невозможными манипуляции, потому что нельзя сделать что-то более крутое в этом смысле, снабдил все это активной жизнетворческой художественной позицией, манифестированием каждого шага и бесконечными провокациями. Наверное, он действительно лучше всех понимает, как устроено кино. И «Королевство» — абсолютно гениальный фильм.
Что ты думаешь о «вербатим», Театре.doc и других новых формах театра, ставших модными у нас в нулевых годах? Они активно претендуют на «невыдуманность» и «пойманную правду жизни»…
Я думаю, что они реально отражают реальность, насколько это возможно. Там есть очень хорошие смешные спектакли. «Вербатим» подразумевает работу над спектаклем, сходную с документальным кино, и всё это прекрасно. Единственное, мне кажется, что актуальность такого подхода уже в прошлом. Поле расчищено, и теперь пришло время для новейшего суперискреннего и гиперэмоционального романтического театра.
Ты всегда был поклонником эстетики трэша и выискивал для своих фильмов своеобразных трэш-звезд: экстремистов, неадекватных чудаков. Что дает трэш независимому художнику?
Трэш-культура как наивная бешеная творческая активность аутсайдеров несет в себе мощнейший заряд искренности. Потому что все их посылы и помыслы абсолютно ясны и неприкрыты. Такой первичный творческий импульс в обнаженном виде. Это притягивает многих и, кажется, что где-то там что-то настоящее. Что касается экстремистов и разных оригиналов, то это не трэш, просто существует большое количество разнообразных людей, интересных в своих проявлениях, и, привлекая их к участию, ты привлекаешь их со всем их бэкграундом. В принципе, это один из самых простых способов.
Согласен ли ты, что искусство — это опыт общности, а не произвол отдельных гениев?
Согласен! Коллективное творчество гораздо сложнее, и если участники группы взаимно дополняют друг друга, результат получается в разы более сильный. Один мощный процессор в разы проигрывает по быстродействию процессору многоядерному, состоящему из нескольких менее мощных. А два дурака почти равны одному умному. Потому что должен быть «Битлз», и никому не интересен Пол Маккартни. И если отношения в группе лишены авторитарного давления, то у каждого появляется возможность для реализации, ну и, соответственно, люди могут разделить друг с другом ответственность, что тоже очень важно.
Разговор про «авторитарное давление» отсылает нас к другим темам. Твоя фамилия стоит одной из первых среди инициаторов антифашистского марша памяти Маркелова. Насколько это было для тебя важно? Твои впечатления от самой акции?
Мне очень нравился Стас Маркелов. Мне нравятся многие люди, которые занимаются антифашистским движением. Меня удивило количество людей на марше. Похоже, что это превращается в модный тренд, хорошо это или плохо, не знаю. Меня пугают правые, потому что они опасны, потому что их логика понятна, но для меня они представители антимира, как герои фильма «Забавные игры», я не представляю возможности для коммуникации с ними. Меня пугает и кажется бесперспективной необходимость вооруженного противостояния с ними. Я надеюсь, время поможет нам сформировать жизненное пространство, где мы просто не сможем замечать друг друга. Они будут в бессилии рыскать на пустых полустанках, в то время как мы на своем локомотиве помчимся хрен знает куда.
Давай попробуем уточнить это направление. Тебя часто можно видеть в компании левых. Я помню, как ты снимал антиглобалистские демонстрации в Париже, сквоты в Лондоне, подозреваю, что у тебя немалый архив такого политического видео. Поддерживаешь ли ты с кем-то из наших левых дружеские отношения на чисто личном уровне?
Я поддерживаю личные отношения. Мне нравятся люди с левыми взглядами, с ними можно иметь дело. Как правило, это люди честные, бескорыстные и готовые к угару. Меня смущает, что их внутренние отношения полны интриг, это отвлекает от борьбы. Но, в любом случае, все лучшие люди придерживаются левых взглядов.
Повернем тот же вопрос идеологически. Кто тебе ближе: Антифа? Анархисты? Радикальные экологи? Антикопирайт? Есть ли какая-то активистская группа, движение, с котоым ты себя чаще всего ассоциируешь и цели которого признаешь своими вне зависимости от личных контактов и симпатий?
Мне ближе всего белорусские анархисты из «Новинок» с их лозунгом «Борись и отдыхай!» Жалко, что от них уже ничего не осталось. У нас в политических группах нет никого, похожего на йиппи. Мне кажется крайне важным движение Антикопирайт. Оно принесет свободу от монополии оригинальности и новые производственные отношения.
Вывернем вопрос наизнанку: есть ли какая-то политическая группа, сила, институция, которую ты считаешь абсолютно враждебной и не хочешь, чтобы она существовала?
Я вроде ответил уже…
Готов ли ты и твой коллектив заниматься социальными или даже политически ангажированными проектами, и какими именно?
Готов, и мы уже занимаемся. Наш самый главный социальный проект называется «НАПАРАПЕТ». Это социальная сеть, которая будет, с одной стороны, предоставлять возможность найти инвесторов для осуществления любого своего проекта, с другой стороны, предоставлять возможности принять участие в любой инициативе. Это будет экономика наоборот, когда необходимость сама будет производить товар. Например, хочешь ты перевести и издать книгу иностранного автора. Заводишь аккаунт НАПАРАПЕТе, где четко указываешь свои цели, этапы достижения этой цели и необходимые средства. Далее люди, которым это так же интересно, принимают в этом участие финансово или интеллектуально, при этом каждый получает свою выгоду: переведенную книгу, свою фамилию как издателя на последней странице или процент от продаж, если это коммерческий тираж. И главное, что это не благотворительность и не меценатство, а именно кооперация, взаимовыгодное сотрудничество.
Если бы ты стал на 10 минут министром культуры и мог принять одно неотменимое решение, что бы ты сделал?
Мое решение касалось бы творческих мастерских. Я создал бы комиссию, которая должна была бы изыскать все мыслимые и немыслимые возможности для немедленного предоставления людям, хоть как-то проявившим себя творчески, бесплатных помещений для мастерских. Кроме этого, в мастерских должен быть бесплатный доступ в интернет. Потому что художнику нужен бетон, чтобы творить.
Много лет тебя связывают близкие отношения со слабослышащими людьми. Ты даже выучил язык жестов, чтобы общаться с ними на их языке. В конце твоего фильма «Пыль» исполняется «Мы ждем перемен» Цоя на русском жестовом. Насколько я понимаю, это не просто «внимание к тем, кто слабее», но нечто большее?
Глухие интересовали как конкретно другие. Это же не просто люди с ограниченными возможностями, это люди с другим типом мышления — образным. Они не считают себя слабее, наоборот, у них развито чувство собственной исключительности. Мы учили язык, чтобы тоже как-то подчеркнуть собственную исключительность, иметь возможность обмениваться репликами на расстоянии и в присутствии посторонних. Жесты емкие и передают целые блоки информации. Я думаю, что скоро это станет очень актуальным, возможно, в несколько ином виде. Жест может стать емкой характеристикой всего сообщения, и если свести потребление информации к распознаванию жестов, соответственно скорость потребления информации может увеличиться в разы. Настанет время, когда все будут изъясняться при помощи жестов.
Назови страну и время — может быть, это страна из какого-то фильма? — где тебе интереснее всего было бы жить и снимать. И почему?
Снимать — без разницы где. Пожить хотелось бы в Китае в 2020 году. Нельзя же даже представить, что там будет к тому моменту. Ну и в Новой Зеландии хотелось бы жить и ничего не делать, и в Белоруссии, по-моему, по-прежнему интересно.
Что бы ты сделал, если бы сегодня узнал из новостей, что в стране началась революция?
Позвонил бы знакомым, выяснить, что теперь наше.
Ты заканчиваешь свой новый фильм «Шапито». Одной из предварительных акций по его пиару была «игра в освобождение заложников», в которой «освобождать заложников» мог любой желающий. Не слишком рискованный сюжетик для развлекательного мероприятия?
Это была акция арт-группы «Толпа» — ее участники Сергей Попов и Никита Мамонов, герои фильма «Шапито-Шоу». Арт-группа «Толпа» занимается исследованием феномена толпы с позиции социопата и рассматривает толпу, как агрессивное, подчиняющееся хаотическим законам явление. Акции арт-группы «Толпа» — жалкие самоотверженные попытки спровоцировать возмущение зрителя с целью возникновения скопления людей со сходным эмоциональным состоянием как первого этапа формирования толпы. Эта акция не то чтобы приурочена к пиар-кампании фильма, скорее фильм в какой-то момент будет приурочен к жизнетворческим проектам героев фильма, которые существуют в реальном времени.
В «Шапито» снова все будет вертеться вокруг тех, кого называют «лузерами»? Гарантированные от успеха люди, волею судеб попадающие в абсурдные обстоятельства?
Да, там все герои прекрасные люди — слабаки и неудачники. Каждый из них обладает особенным, уникальным по своей бессмысленности взглядом на мир. Они все попадают в абсурдные обстоятельства по причине их наивности, детскости и абсолютной неспособности разобраться в особенностях таких сложных человеческих отношений, как Любовь, Дружба, Уважение и Сотрудничество. Ну и, разумеется, они побеждают, как всегда.
Кто еще участвует в «Свои-2000» и «Шапито»? Люди, без которых ничего бы не состоялось…
Нас много. Люди, которые принимали участие в съемках. Мы продолжаем взаимоотношения, многие становятся участниками группы.
Ваша студия на Бауманской. Насколько я понимаю, именно в этой «автономной зоне» все происходит?
На «Фабрике» мы строим планы по захвату мира. Я монтирую фильм. Театр Шпагина репетирует спектакли, арт-группа «Толпа» создает объекты для инсталляций, Движение за Добровольные Сегрегации проводит детские праздники, иногда выступает Пахом, репетирует группа «Карамазов Твинз», соседи из издательства «Ад Маргинем» проводят арт-маркеты, мы им помогаем. Короче, как у Уорхола на фабрике, такая же фигня.
Одну из главных ролей в «Шапито» сыграл Петр Мамонов. В твоем предыдущем фильме «Пыль» у него также центральная роль. Насколько я знаю, вы давно с ним дружите. Что есть в этом актере, чего нет в других?
Мамонов очень одинок в творческом плане: «…потому что не с кем… никто же ни во что не врубается». В нас он чувствует родственные души, поэтому мы дружим. С ним сложно, потому что у него скверный характер, но он очень ответственный в плане творчества, будет очень долго мучиться, если не получается, всех изведет, пока не нащупает. У него тоже все на интуиции, никто же ничему не учился. Для нас очень полезным был опыт совместной постановки спектакля. Как-то все стало понятно, такое ощущение, что он многому научил, хотя вся наша коммуникация сводилась к каким-то мучительным метаниям и вечному «работает — не работает».
Не менее тесные отношения у тебя с Пахомом. Нередко он выступает в твоей студии на Бауманской. Относятся к нему люди весьма полярно — от слепого поклонения его «автоматическим монологам» до «Он же просто публично бредит!». Есть ли у Мамонова и Пахома нечто общее? Что именно тебя привлекает в его спонтанных монологах?
Мы познакомились с Пахомовым и Маслаевым на фестивале «Севастопольфест», где они представляли фильмы Светы Басковой. Нам показалось, что это самые прекрасные люди, которых мы могли встретить. Саша Маслаев вообще стал личным героем, абсолютно гениальный человек, настоящий художник. 8о января он умер. Собираемся со временем назвать студию его именем. С Пахомовым мы очень дружим, у него нет ничего общего с Мамоновым, кроме того, что они оба хорошие стендаперы. Но у Мамонова все четко, каким бы бредом это кому ни казалось. Пахомов же реально бредит на ходу, наборматывает, казалось бы, чепуху, но если довериться ему, то погружаешься в состояние безумного шизофренического сознания. И этот хаос Пахомов умудряется оформлять в прекрасные истории с героем романтического плана, и это работает. Мы с ним пробовали делать пилот для ТНТ. И во время съемок я думаю: ой, что-то мы делаем не то, не для телевидения, и дело не в мате, а просто не в ту степь, — и расстроился. А потом когда уже монтировал, то мне все стало больше и больше нравиться, когда происходит погружение, то начинают работать все его нарративы, а так, если послушать минуту, то бред невыносимый. Ну а в телевизоре никто больше 30 секунд не будет же смотреть непонятно что. И там были такие моменты совсем уж адские, где Пахомов размышлял о России в категориях «Хуй» это или «Пизда»? Я Пахомычу говорю перед тем, как показывать продюсеру: «Я, наверное, не буду это вырезать», а Пахомыч говорит: «Конечно, не нужно! Мы же должны быть бесстрашные, как рыцари!»
«Случай с пацаном» — твой первый большой фильм, снятый в Белоруссии — принес тебе относительную славу этакого весьма политизированного авангардиста, который смело, «бесстрашно, как рыцарь», шутит и над Лукашенко, и над оппозицией, и над пассивным населением, состоящим из колоритных и не всегда предсказуемых людей. Но уже твой следующий фильм «Пыль» взял кучу фестивальных призов, ездил в Канны, несколько лет подряд везде цитировался и обсуждался. Там тоже хватает клоунады, но она оставляет жутковато давящий эффект. Его даже по телевизору вышеупомянутое ТНТ несколько раз показало. Рассчитывал ли ты на такой успех «Пыли», чем ты его объясняешь?
Нет, ну «Случай с пацаном» — это же, по сути, продукт редакции «Новинок», я там был всего лишь приглашенный режиссер. Поэтому смело шутить про Лукашенко позволяли себе они, мы только помогали. И весь колорит этого фильма — их заслуга. «Пыль» — это уже наша история, где персонажи — наши друзья. Он производит жутко давящий эффект, потому что это же драма, кроме того, это фантастика. Успех «Пыли» на первом этапе обеспечил Петр Мамонов своим участием, на втором этапе — великолепный Алексей Подольский, наш супергерой, и вообще с этой историей легко идентифицирует себя зритель. Ну и, разумеется, «подвалы Лубянки» и все такое… На ТНТ мы им отдали бесплатно, они уже второй раз показывают, и опять в три ночи в понедельник, когда уже никто не может смотреть, и без анонсов.
К вопросу «смотрят, не смотрят»… Для кого ты работаешь? То есть какого зрителя ты бы себе хотел? Можешь описать его? Чур, не отвечать «Для себя» — это заезженный прием либерального уклонения от ответа…
В «До 16 и старше» мы придумали рубрику, которая называлась «Далекие люди». Это было такое емкое двоякое название. Подразумевалось, что мы будем рассказывать о людях, которые, с одной стороны, максимально далеки от основных процессов, с другой стороны, в своих собственных изысканиях ушли максимально далеко. Вот для таких людей «дальнего следования» хотелось бы делать что-нибудь хорошее.
И насколько реальный зал зрителей совпадает с твоим идеальным о нем представлением?
Да это не очень же важно. Ну, там, в зале в любом случае много прекрасных неангажированных бесхитростных людей.
Сколько лет должен жить твой фильм? Как долго в нем, по-твоему, может сохраняться актуальность?
Его актуальность должна продержаться как минимум до конца света по календарю майя.
Закончи, пожалуйста, фразу: «Любой бюджет фильма оправдан, если…»
… Если он не разворован. Вообще, снимать фильмы с бюджетом честнее, чем без. Потому что кино — это продукт коллективный, и ты сам, снимая независимый фильм, можешь работать на энтузиазме, потому что представляешь себе перспективу в случае удачи — как правило, это возможность снимать фильм с бюджетом. Твои актеры и операторы тоже могут надеяться на карьерный скачок, и это их стимулирует. Прочие же люди лишены перспективы, и ты их используешь, потому что якобы круто — «кино, искусство», — и это не совсем честно. Снимать бесплатно раз за разом можно себе позволить только в компании единомышленников, как группа «Алибастер», но тогда ты ограничен в возможностях. И еще нужно где-то работать, а это отвратительно.
Нельзя стесняться бюджета, если все прозрачно и тратится на необходимые нужды. При этом когда ты можешь заплатить людям за их усилия, ты чувствуешь себя гораздо более независимым.
