Дуглас Коупленд. Jpod. М.: АСТ, 2008.
Дуглас Коупленд. Элеанор Ригби. М.: АСТ, 2006.
Дуглас Коупленд. Generation X. М.: АСТ, 1998.
Роман начинается с вопроса: «Хотите поднять свой бизнес до небывалых высот?» Типичная фраза из электронного спама. Дальше следует набор уничижительных советов и наблюдений, негласных заповедей успешного поведения в корпоративном муравейнике. Несколько страниц детализированной ненависти, переходящей в бесконечный повтор знака доллара и рекламы быстрой лапши. Пересказывать сюжет незачем, сейчас канадцы по нему снимают телесериал, который, надеюсь, закупят и наши.
Замумуканные офисной жизнью двуногие муравьи корпораций бесконечно пишут новые компьютерные игры. В романе эти игры, как ключевая метафора, использованы по полной. Игра предположительно чему-то обучает, но совершенно очевидно замещает, позволяет «быть» героем, не вставая со стула и не отрываясь от экрана.С другой стороны, в офисе, когда за этим не следит начальство, игра становится необъявленной забастовкой, частичным возвратом себе времени, вроде бы проданного боссу.
Коупленд написал 400 страниц растущего ужаса эксплуатации, в основном интеллектуальной, а не физической, вызывающей острое чувство упущенных возможностей. Вместо упущенного изматывающая мозг гонка, на финише которой ты рискуешь остаться без молодости, самоуважения, энергии и надежд.
Выросшие в однополярном мире персонажи «Джей пода» мечтают попасть в Северную Корею, чтобы взглянуть, как там живут люди «без всего этого», то есть без того, что «поколение гугла» производит, и без того, на что оно тратит деньги, и без того, на что оно копит. Они заранее просчитывают прибыль от моды на товары, изготовленные политическими заключенными в «третьем мире». Дарят друг другу диски с вырезанными местами и съемочными ошибками из известных фильмов. Обсуждают пластические операции и самоубийство мультяшной черепахи, рекламировавшей военную ядерную программу. Интересно Коупленд видит и поколение родителей «гуглоидов», чья молодость пришлась на 80-е. Папа – актер, которому достаются лишь ничтожные роли без слов. Мама имеет свой бизнес, а именно тайно выращивает марихуану и сбывает ее социально опасным байкерам. Мир родителей – это невостребованная обществом клоунада и «психоделическое» бегство в пространство грез, на котором можно слегка заработать. Есть, правда, и другой представитель этого поколения – босс, формулирующий задачи. Но он волею судеб становится рабом на потогонном китайском заводе поддельных кроссовок.
Развитие фабулы перемежается финансовой перепиской, характеристиками мультперсон, трогательными письмами детей и взрослых Рональду Макдональду. На языке развитого общества потребления Коупленд поет песню ненависти к этому самому обществу. Впрочем, ненависть быстро переходит у него в жалость и отвращение, что и отличает его от Чака Паланика («Бойцовский клуб», «Удушье», «Колыбельная»), к которому Коупленд от романа к роману становится все ближе. Офисная паранойя нарастает, ждешь, что на следующей странице начнется отрубание голов и поджигание домов в духе Паланика, но не таков Дуглас Коупленд – и весь экстрим ограничивается сокрытием всего одного случайного трупа и дурацкой смертью сослуживца, обдышавшегося гелием на вечеринке. То есть Коупленд по-прежнему близок «умеренному ренегату гламура» Фредерику Бегбедеру («99 франков»), только манера письма и вкус у него потоньше бегбедеровских.
Стиль Коупленда остроумный, с «лишними» вопросами и дизайнерскими наблюдениями: ткань дивана цвета копченой колбасы, столик с перламутровой инкрустацией – Мария-Антуанетта бросает дротики в бедняков.
Дуглас Коупленд и сам не раз появляется в романе. Он покупает содержимое ноутбука у одного из героев, чтобы превратить его в документальный роман о «поколении гугл» и ничего не придумывать из головы. А герой получает в обмен на свое прошлое некий волшебный бизнес по разработке и продаже интерактивных глобусов нового поколения. Предельно нереальный выход из всех безвыходный тупиков. «Богом из машины» решил выступить сам автор, вмешавшись в действие. На последней странице Коупленд кокетливо сообщает, что это самый настоящий хэппи-энд и дальше он писать не будет, потому что читать про счастливых людей никому на этой планете не интересно. Конечно, не интересно, слишком сказочно.
«JPod» вышел на родине писателя три года назад, у нас все тогда читали другой его роман – «Элеанор Ригби». И уже тогда отмечали, что Коупленд стал жестче. «Ригби» – история о том, как наблюдательная Красная Шапочка нашла в лесу разрезанный пополам труп и что из этого вышло. Мрачноватый юмор этой книги устроил далеко не всех поклонников Коупленда, посчитавших, что такие сюжеты надобно оставить вышеупомянутому Чаку Паланику. Ведь прославился Дуглас вовсе не этим некрофильским шармом, а тем, что назад ввел в наш обиход понятие «иксеры».
Успешный промышленный дизайнер из Ванкувера в свои неполные тридцать почувствовал нехватку чего-то еще и стал рассказывать о своих знакомых на страницах модных журналов. Вскоре ему заказали документальную книгу о «поколении, сбежавшем из истории, чтобы остаться великим неизвестным». Вместо аналитики появился роман «Generation X», который за полгода сделал Коупленда всемирно известным, культовым и всюду цитируемым. Его строчками называли песни бритпоперы из «Blur» и «Oasis», на него нарочито намекали Пелевин и Мураками, а солист R.E.M. Майкл Стайп спродюсировал (его прошлый опыт – «Быть Джоном Малковичем») фильм по «Все семьи психуют» – роману Коупленда, в котором единственным способом вырваться из своей «семейки Адамсов» остался космический старт героини с мыса Канаверал.
По основному тексту «Generation X» разбросан ироничный словарик, из которого мир узнал, что такое «мусорные часы», «бембификация», «отложенный бунт» и «недозировка истории». Писатель умело превращал чужие газетные штампы в свои ироничные понятия. Но канонизировали Коупленд не за это. Х-герои воплощали важную формулу: нарциссизм против эгоизма. Эгоист ломится к успеху, тащит на себя одеяло «американской мечты», портит нервы в офисе, и сердце его успокаивается антидепрессантами. Нарцисс спрыгивает с этой карусели, объявляет себя самодостаточной и бесценной сущностью и не собирается никому этого доказывать. Он спокойно садится в машину и уезжает – сначала в калифорнийскую глушь, а потом еще дальше, в Мексику. В следующем романе «Жизнь после бога» герой слезает с таблеток, берет палатку и укрывается в лесу, чтобы вернуться там в райское эмбриональное состояние. Излечивая себя от «бессмысленного стресса, рожденного бессмысленной работой», иксеры заводили собак, коллекционировали запахи и звуки, ездили в пустыню на поиски красивых стеклышек, оставшихся там от первых атомных испытаний, переживали просветление внутри мемориала погибшим во Вьетнаме и часами рассказывали об этом друг другу. Скромные буддисты и добровольные аутисты вызывали их уважение. И никаких бунтов, шумных движений, свального греха и кислотных откровений высшего разума, оставшихся в недавнем американском прошлом. «Иксер» уверен, что сам может дать себе ту свободу, которую другие надеются получить от самых разных (политических, религиозных, богемных) «освободителей».
В конце 90-х на последних страницах «Каникул в коме» Коупленд решился поиграть с активизмом, призвав читателя «освобождать землю под новую культуру. Браться за топоры, косы, за оружие» – и далее в том же духе, на что поклонники ему немедленно попеняли, да и критика признала книгу «слишком социальной». Дальше были «Рабы Майкрософта» – обязательное для всех нонконформистов чтение.
Сегодня, когда «первым иксерам» за сорок, понятно, что ни к каким «поколениям» их жизнь отношения не имеет. Коупленд просто оказался самым талантливым голосом вечного типа людей – наблюдательных умников, равно далеких как от воли к власти, так и от страсти к сопротивлению. Правда, ему самому такая роль, судя по последним книгам, сильно наскучила.
Одной из его навязчивых тем остается атомная война. Детство в эпоху Карибского кризиса дает о себе знать. Но именно на фоне каждый день воображаемого небесного гриба и волны голодного огня можно оценить бесценность самого обыденного момента. Или сравнив себя с кем-то, вот уже десять лет лежащим без сознания под капельницей. У иксера особые отношения со временем. Его задумчивость не связана ни с мечтами, ни с воспоминаниями – это просто медитативное растворение в пейзаже или интерьере.
Традиция основана на культе предков, перед которыми мы в долгу. Прогресс культивирует детей, которые непременно должны жить лучше нас. Коупленд избегал этого выбора, предлагая читателям не испытывать вины ни перед прошлым, ни перед будущим, и считать самым важным этот день и самих себя в нем. Время – это мучительная иллюзия в сравнении с вечным настоящим.
Головокружительные сюжетные пируэты никогда не были сильной стороной Коупленда. Лучше всего он писал дизайнерскую прозу: миниатюры, размером с рекламную паузу, про то, например, что летящая сова напоминает голову с крыльями, а сидящий орел – мешок с деньгами. Не чурался милого философствования: в чем главное отличие людей от животных? Или почему марсиане не торопятся дружить с нами? Часто его проза полна наивных авторских рисуночков, напоминающих о «Завтраке» Воннегута или о художниках-митьках. Если картинка вам не нравится, переверните и читайте с другой страницы, ничего не потеряете. Половина его «романов» составлена из сцен и рассуждений, разнящихся друг с другом, как метеориты, которые он коллекционирует или как звуки в атональной нововенской музыке, где закон повтора есть, но нет власти одного звука над другими.
Для интроверта Коупленда были ценны сами чувства, а не их внешние причины: раздавленный енот на дороге равняется смерти комиксного Супермена, а смерть этого бумажного любимца приравнивается к внезапно начавшейся ядерной войне. На фоне горящего неба охотится ослепительная цапля, а счастливого иксера душат в объятиях умственно отсталые дети. Счастье, по Коупленду, состояло в том, что ядерный взрыв окажется не настоящим, а дети – хоть и отсталыми, но добрыми.
Тем интереснее следить, как сильно наш автор изменился в новом веке. С помощью таких писателей общество эпохи глобализма воспринимает само себя извне и, следовательно, становится способным изменить свои структуры и функции.
Алексей Цветков
