Судьба Константинополя, 29 мая 1453 года взятого турками, дала нашей культуре образец поведения в трудной исторической ситуации. Что бы там ни говорили западники, в своем развитии русская государственная мысль тяготела ко второму Риму больше, чем к первому. Как ни сильны были имперские амбиции, но желание быть оплотом истинной веры, истинной культуры, единственно возможного уклада жизни всегда оказывалось сильней. А потому говорить о нынешнем переломном времени в своей постановке «150 причин не защищать родину» Елена Гремина решила иносказательно, используя уникальный средневековый материал: специально переведенные для спектакля стихи султана Мехмета Фатиха и суфийского поэта Юнуса Эмре и подлинные записки янычара, свидетеля и участника тех трагических событий.
Осада Константинополя была событием ожидаемым, более того, закономерным — каждый новый султан пытался взять непокорный город, но всегда уходил ни с чем. Однако империя дряхлела, и сдерживать накатывающих, словно морские волны, турок становилось вся труднее. Да и стоит ли их сдерживать? Стоит ли воевать за свой самовлюбленный двуличный народ, за свою разросшуюся до бесконечности бюрократию? Или надо пойти на переговоры с турками, потому что «лучше тюрбан султана, чем митра Папы Римского», потому что все люди едины и турок не хуже генуэзца? Пятьсот лет назад Византия пыталась остаться на своем срединном пути, то заигрывая с Западом, рассчитывая на его помощь, то надеясь на новый, просвещенный и цивилизованный Восток. Любой шаг в сторону тогда, в 1453 году, означал утрату идентичности — национальной, религиозной, государственной; любая попытка следовать этим путем означала смерть.
Тема выбора, магистральная в этом спектакле Театра.doc, переплетается с темой власти. Султан Мехмет, выживший в череде гаремных интриг, лишенный своего духовного наставника и своей детской мечты — стать дервишем, обращается в утонченно образованного, вдохновенного и коварного правителя. Обуянный жаждой славы, влюбленный в Константинополь, он декламирует пронзительно-красивые стихи и приказывает без суда казнить своего визиря. Скольких вдохновенных поэтов и тиранов, духовных лидеров и самодуров видели мы в последнее время?
В скрупулезном анализе природы власти и предательства не осталась без внимания ни одна мелочь. Вот венгерский оружейник Урбан, перебежавший на сторону султана потому, что только там у него была возможность свободно и продуктивно работать, создает тяжелую, мощную пушку, крушащую укрепления Константинополя. Напоминает ситуацию с «утечкой мозгов» в недавнем прошлом? Вот безымянный янычар, продавший душу для того, чтобы узнать слабое место турецкой армии, получает награду за то, что первым приставил свою лестницу к стене города.
Не была обойдена вниманием и тема переписывания истории, когда каждый участник событий стремится обелить себя и очернить другого. Лука Нотарас обвиняет в трусости генуэзца Джованни Джустиниани, пришедшего городу на помощь, и беспомощно, по-детски пытается оправдать себя. Султан Мехмет с достойными удивления легкостью и цинизмом обвиняет своего визиря в предательстве, заявляя, что византийцы подкупили его, прислав деньги в рыбе.
В душераздирающих страстях давно почивших героев, в их метаниях и сделках с совестью легко опознаются умонастроения последних лет. Но куда делась та стойкость перед лицом судьбы, то благородство, с которым последний император Византии Константин встретил свою смерть? Где теперь забота о собственной чести и чести рода, защищая которую Лука Нотарас не пощадил ни себя, ни своего последнего оставшегося в живых сына?
Рассказывать эту чисто мужскую историю героизма и предательства Елена Гремина передоверила женщинам, ибо когда мужчины гибнут на войне, женщинам остается только вспоминать. И путешествие в XV век начинается с ворожбы — пять рассказчиц в траурных одеждах перебирают сухую фасоль, стеклянные бусины, гвозди и грецкие орехи, перебирают долго, вводя в транс зрителей. Линейное движение истории постоянно прерывается, исполнительницы меняются ролями, надевая блестящие туники, то красные турецкие, то оранжевые византийские, то облачаясь в голубые одежды европейцев.
Полное отсутствие декораций и крайне скупые детали превращают каждый задействованный предмет в символ. И вот уже музыкальные треугольники звенят как непрестанно сходящиеся клинки, античные бюсты становятся отрубленными головами, а в шелестящей сушеной фасоли видятся пифагорейские бобы.
Однако далеко не все сценические решения выглядят удачно, в первую очередь из-за неровной игры исполнительниц. Некоторые сцены в требующей строгости и сдержанности постановке получаются слишком «женскими», слишком эмоциональными. И если от тяжелейшей сцены, в которой Константин вопрошает: «Есть ли здесь христианин, чтобы снять с меня голову?» — мурашки бегут по спине, то не менее важная сцена обращения императора к народу выглядит откровенно слабо. Впрочем, этот недостаток, хоть и весьма существенный, можно списать на то, что спектакль премьерный, а премьеры редко проходят гладко. Будем надеяться, что в дальнейшем уровень исполнения выровняется.
