Современная российская пресса активно обсуждает вопрос идеологического противостояния в нашем обществе либералов и государственников. Это противостояние накладывается вслед за этим на мировое противостояние консерваторов и либералов. Легализация однополых браков, консервативные по своему характеру многотысячные протесты католиков, увеличение влияния мусульман в жизни европейских стран, хиджабы, преследования коренных европейцев мигрантами из исламских стран являются тем фоном, который даёт возможность оценить значимость и универсальность происходящих процессов. Однако за этим «фасадом» можно рассмотреть ещё более значимые процессы, которые, наслаиваясь друг на друга, образуя «слоённый пирог» реальности, оказываются более значимыми и образуют фундамент, ту основу на которой выстраиваются эти внешне заметные, но в общем-то системно не очень значимые события.
А именно, происходящая на наших глазах технологическая революция, которая не столь заметна как проблемы связанные с мигрантами и трансформацией традиционных половых ролей, но фундаментально более значима для судеб человечества. В эту картину стоит добавить то, что уже постоянным рефреном стали прогнозы о новом витке экономического кризиса. Вероятно, эти прогнозы отражают действительность, так как причины, приведшие к кризису, не только не преодолены, но очевидно вообще нерешаемы в рамках ныне существующей хозяйственной модели. Иными словами, мы находимся в ситуации описанной классической диалектикой, известной нам прежде всего по Марксу, когда существующий способ общественного устройства, исчерпав себя, постепенно уступает место новому, контуры которого ещё не очевидны, но он уже строит себе дорогу. Как легко предположить по внешним событиям, способ этого нового общественного устройства будет сильно отличатся от ныне существующего. Образ жизни, организации культурной и интеллектуальной жизни, хозяйственная сфера обещают отличаться очень принципиально, понятно, что там будут и свои плюсы и минусы, но они будут, в общем то, очень иными, отличатся от сейчас существующих.
Что же наше противостояние либералов и государственников? Насколько оно опирается на реально существующие противоречия и реальную программу действий? Здесь стоит подумать о том, что представляют из себя современные идеологии. Вообще мы знаем их несколько, например, это консерватизм и прогрессизм в самом общем смысле, которые в идеологии наиболее ярко представлены либерализмом, коммунизмом, национализмом, консерватизмом и политическим исламом.
Либерализм был первым из этого ряда и противопоставлял себя традиционному обществу с феодальной иерархией, сословиями, трансцендентным источником легализации социальной, политической и хозяйственной жизни. Скажем так, в традиционном обществе всё жизнеустройство радикально отличалось от предложенных деятелями Просвещения, а затем либеральными идеологами. Сюда входили: примат индивидуализма, личной свободы, моральной и этической независимости от традиционной легитимации, в центре социальной практики нового порядка находился рынок. В экзистенциальном плане трансцендентное начало либеральными идеологами если и не удалялось полностью, то его роль снижалась в жизни общества до возможного минимума. Вне всякого сомнения, либерализм есть победившая на планете идеологическая конструкция, вместе с техническим прогрессом изменившая все стороны жизни общества, внесшая наиболее радикальные изменения после неолитической революции в существование Человека как вида.
Как ответ на вторжение либерализма появилась консервативная идеология, призванная защитить ещё существующие институты и ценности традиционного общества. Стоит отметить, что консерватизм как таковой потерпел радикальное поражение, общество, которое он защищал, более не существует, его остатки сохранились только на предельной периферии нашей цивилизации. Есть остатки варны шудр в Индии, в целях политической корректности называемые хариджанами, существуют ритуальные практики в Центральной Африке, верховьях Амазонки, но сложно назвать эти регионы значимыми для нашей цивилизации. Есть, конечно, элементы традиционных институтов в самом западном обществе. Это, например католическая церковь. Или из совсем другой области: якудза, мафиози сохраняющие черты традиционных «кшатриев», «людей чести» с их институтами долга и чести. Мы применяем поговорки, в нашей повседневной практике есть привычки, которые идут не только из Средних веков, но и более отдалённых эпох, хотя вполне очевидно, что они не играют никакой значимой роли в организации центральных процессов нашей жизни. Да, консерватизм ещё жив, но он существенно отличается от того чем он был в самом начале XIX го века, ценности, которые он защищает, это либеральные ценности недавнего прошлого. Консерватизм защищает те идеи, которые он пытался остановить, не допустить их к социальной реализации, сегодня они стали центральной частью его догмы.
То же самое и с оставшимися идеологическими школами: левыми и националистами. Проще всего с левыми, поскольку методологически это те же либералы, центральными идеями у них являются социальное развитие, технический прогресс, преобразование человека, увеличение свободы. Им свойственна неприязнь к традиционному обществу, отрицание сакральности, скепсис по отношению к традиционно сложившимся нациям. В отличие от либералов, левые изначально были озабоченны судьбой маргиналов прогресса, жертв несправедливого экономического устройства, в этом выражалась их социальная функция и историческая миссия. Кстати, социальные и милленариские моменты в идеологии коммунистов и социалистов позволяли критикам заявлять о неизжитых консервативных моментах, идущих из христианства и средневековых ересей, то есть обвиняли левые течение в иррациональности. Очень серьёзное обвинение в рамках культуры эпохи Просвещения. В планы левых входило сделать прогресс более управляемым и ускорить его до приемлемых в историческом значении величин. Левая идеология, несмотря на весьма значительные успехи, была дискредитирована как иллюзорная, не дающая реальных работающих ответов на противоречия в рамках господствующей либеральной парадигме. Споры вокруг левой философии и политических методов велись весь XX век, но спор был фактически прекращён в 1991 году, когда потерпел крах главный элемент левого проекта — Советский Союз. В настоящее время есть некие «левые» идеологии, партии и даже режимы, левизна которых столь же проблематична, как и интеллектуальная состоятельность. Что, кстати, не отменяет ни одного из «левых» вопросов к капиталистической системе. Стоит отметить, что левый проект был самой серьёзной альтернативной либерализму, и определённо имел шансы стать основой всей мировой системы в рамках современной эпохи.
Сложнее всего с консервативно-революционными, фашистскими идеологиями, находящимися в стороне от магистрального пути западной цивилизации и пытающимися соединить такие элементы, как технический прогресс, эмансипацию рабочих и женщин, социальную справедливость и одновременно духовные ценности, иерархию, элементы сакральности, присущие традиционному обществу. Наиболее ярко эта идеология выражена в немецком национал-социализме. По словам Л. Повельса «нацизм — это геннонизм плюс танковые дивизии». Такое сочетание не сочетаемого ставит много вопросов к этой методологии, очевидно, что одно время она была очень привлекательна. Немецкие историки К.-Х. Рот, М. Фрезе, Г. Али считают немецкий национал-социализм смелым экспериментом, сочетающим капитализм, социальную политику и элементы традиционного общества. Как очевидно из истории, все режимы этого типа доминировали в странах, в которых модернизация имела незаконченный, затянувшийся характер. Стоит отметить, что консервативно-революционные идеологии оказались как самыми оригинальными, так и самыми недолговечными. Пик их активности пришёлся на период, между двумя мировыми войнами и сопровождался реваншизмом по отношению к результатам первой мировой войны. Сегодня элементы консервативно-революционной идеологии мы можем рассмотреть только в государстве Израиль, с его высокой ролью мессианского иудаизма в идеологии государства, и некоторых африканских государствах, как ни экзотично звучит подобное соседство для нашего сознания.
Национализм как самостоятельное идеологическое течение необходимо конечно упомянуть, но не забывая, что это часть иного идеологического содержания. Например, националисты могут быть левыми, консерваторами, демократами. На данный момент большинство националистов являются либералами и демократами. Национализм становится важным когда ущемляется чувство общности, и уходит в тень когда с ним всё благополучно. Как политическое учение это одна из разработанных в рамках либеральной парадигмы концепция «политической общности граждан». Без национализма невозможно организовывать большие социальные общности, защищать коллективные интересы, но организационно это, конечно, только вспомогательная концепция. Национализм сейчас одновременно и переживает расцвет, и одновременно уходит в прошлое, поскольку уходят в прошлое классические «государства-нации» (Etat-nation).
Единственным значимым идеологическим направлением, которое не связанно генезисом с Просвещением, является политический ислам в различных его вариациях. Это и шиитский режим Исламской республики Иран, и ваххабитские королевства персидского залива, существующая нелегально в России партия Хиз-ут-Тахрир, движение Талибан, Хизбалла, Хамас, Аль-Каида, Боко Харам, это одновременно Юсуф Кардави, Али Шариати и Бин Ладен, то есть множество имён и движений, идеологических и организационных тенденций. Исламский мир не един, он очень многообразен, единственное, что его объединяет, это то, что в историческом смысле он на подъёме. Проще сказать где нет тенденций к исламскому возрождению, чем перечислять места, где они есть. Исламские режимы скорее норма, чем исключение для большинства мусульманских стран.
Мусульмане присутствуют в политической жизни Европы и Индии, являются значимым социальным фактором в Китае и Латинской Америке, фактически вся Африка южнее Сахары оказалась исламизирована всего за 10 лет! То есть явление это значимое «по факту», но не сопровождающееся значимостью ислама как теоретического способа интерпретации и организации социально-политической реальности. Более того, мы склонны считать, что подъём ислама объясняется, прежде всего, двумя факторами: в первую очередь, поражением модернизации в целом ряде обществ, которые испытывают депрессию и стремительно возвращаются из современности, в которую они так и не попали, обратно в средневековье, со всеми сопутствующими «спецэффектами». Во вторых, рост влияния радикального ислама связан с поддержкой элит первого мира, которым необходим инструмент для борьбы с конкурентами в борьбе за ресурсы для развития. Эти элиты видят в исламе идеальный инструмент для разрушения институтов, которые возникли при модернизации шедшей большую часть XX века. Ислам по своей природе подходит для этого как нельзя лучше. Есть одна интересная особенность это то, что он похож на раннюю, брутальную версию самого либерализма западного типа, так как обладает изначально универсалистским, глобалистским характером, он агрессивен и абсолютно нетерпим к оппонентам. Имеет ли такой политический ислам будущее, в том числе, в России? Сомнительно. Однако если при определённых обстоятельствах произойдёт рост его влияния, то это повлечёт за собой очень определённые и весьма драматичные последствия.
Следует констатировать, что в современном мире остались актуальными только две идеологические системы: либерализм в виде неолиберализма и политический ислам. При этом первый господствует в большей части мира в качестве идеологии по умолчанию, второй господствует на его маргинальной, теневой стороне. То есть идеологии, которые реально уже организуют и объясняют на практике все социальные, политические, экономические процессы, и теоретически их интерпретируют. Основная масса людей живет, пользуясь этими нормами не задумываясь, поскольку они настолько естественны, что не заметны. Для людей такие реализованные идеи — как воздух, в котором мы все находимся. Никакой другой идеологии в современной России кроме либеральной нет и не может быть, потому что такова природа современной политической реальности. В мире есть, конечно, остатки других идеологий, более того они порой обладают большим количеством приверженцев, но исторически это обречённые, глубокого маргинальные сообщества, имеющие политическое значение строго близкое к нулю.
Что же в таком случае представляет так называемый спор «государственников» и «либералов» горячо и публично выдаваемый за главное содержание истории современной России? Этот конфликт, в общем, невозможно назвать спором по каким принципиальным вопросам. Вопросы принципиального характера Россия решала может быть даже в 60е годы, во всяком случае, во второй половине двадцатого века, и черта была подведена в 1991-1993 годах, когда мы отказались от левого проекта. Конфликт либералов и государственников это спор сугубо тактический, это конфликт на внутриэлитном уровне о доступе к ресурсам и выборе способа реализации единого для всех проекта. Наши «либералы» это не совсем либералы в буквальном смысле слова, а скорее группы, ориентированные прямо на западное видение ситуации или «вписанные в западные неформальные институты». Это группы, которые прямо можно назвать «инструментами влияния» у нас в стране. «Государственники» и «технари» мыслят и действуют ровно в той же системе координат, с одним только исключением — они не стремятся сдать государство РФ, включив её в мировую систем на правах «несубъектной территории».
Стоит отметить, что так совпало хронологически, что реализация универсалистского проекта на Западе в данный момент минимизируется. Есть основания считать, что США сворачивают свою активность, уменьшая поддержку своих агентов влияния в странах бывшего второго и третьего мира. Основная зона ответственности США, которую они сохраняют за собой, это Дальний Восток. То есть они готовы спокойно смотреть на уменьшение влияния, а возможно и политическое поражение своих партнёров в России, не оказывая им существенной поддержки. Легко встраиваются в эту схему и ряд громких отставок, и неожиданное внимание к ряду инновационных центров и венчурных фондов со стороны правоохранительных органов и «общественности». Отставки, критика «иностранных агентов», которые склонны подаваться «рассерженными горожанами» как крах либерального проекта, нельзя даже отдалённо называть таковыми. Речь идёт только об устранении очень узкой группы привилегированных бенефициаров процесса «либерализации» России, в том специфическом понимании «либерализации» как «приватизации» в категориальном аппарате этих людей. При этом совершенно либеральными остаются все сферы жизнедеятельности нашего общества: культура, наука, экономика, государственная политика. Да, вероятно, на смену «идейным» либералам придут люди более «технические», но разве они будут хотя бы на долю процента менее либеральными?
Судьба не только современной России, но и всего мира в эту эпоху — это господство либеральной парадигмы. Следует признать, что почти буквально ландшафт современной эпохи представляет собой выжженную пустыню либеральной реальности. Пустошь, над созданием которой потрудились либеральные и постлиберальные идеологи, философы, «экономические убийцы», «миротворцы», постмодернистские разрушители «логоцентрических смыслов», чьими младшими партнёрами являются Талибан, Аль-Каида и Боко-Харам. Если что-то в нашей реальности и является нелиберальным, то это руины и остатки социальных укладов и идей из прошлого, фактически не работающие в сегодняшней реальности, предельно искалеченные и утратившие свою «самость». Тот же радикальный ислам стал возможным именно сейчас, в момент тотального господства либеральной идеологии, именно потому, что она является главным спонсором своего тёмного двойника и тайного союзника.
В каком-то очень специфическом смысле, подходя к окончанию эпохи, мы попадаем в ту же ситуацию, которая была в самом начале, когда доминировала одна главная идеология. Она доминировала в начале, когда была потенцией, и в конце, когда работа закончена и она завершает свою работу, при этом оставаясь фактически в одиночестве. В этом состоянии максимального господства либерализма в недрах старого миропорядка прорастают зёрна нового. Всё как учил Маркс, строго по диалектике, одна формация переходит в другую. Сегодня всё более управляемо и осмысленно, чем в прошедшие времена. Те, кто видят себя субъектом этого процесса, не хотят быть игрушками законов истории и стремятся опередить события, подчинить их себе. Доминирование либеральной идеологии, разумеется, не будет длиться вечно, будущее уже стучится к нам в дверь, неся совсем иные реалии и смыслы.
