Давным-давно — с той поры минуло уже двести тридцать лет — в состоятельной семье консервативного и набожного буржуа в провинциальном городе Гренобле родился мальчик Анри Бейль, вошедший в историю всемирной литературы под псевдонимом «Фредерик Стендаль». Дело было на излете «века Просвещения» и незадолго до Великой Французской буржуазной революции, и оба этих события сформировали личность, наложили неизгладимый отпечаток на творчество человека, на склоне лет откровенно признававшегося в том, что «в любви было счастье и несчастье его жизни». Человека, ставшего первым по-настоящему политическим писателем капиталистической эпохи, первым показавшим не только все её противоречия, зарождение рабочего движения, но и запечатлевшего со всей достоверностью и прямотой духовные искания радикального интеллектуала в эпоху резких общественных перемен, эпоху войн и революций, литературных битв и народных волнений, эпоху становления современного буржуазного миропорядка.
В своих «Автобиографических заметках» Стендаль написал, что «родился в Гренобле 23 января 1783 года в семье, заявлявшей претензии на благородство происхождения, то есть принимавшей всерьез дворянские предрассудки, оправдывавшие классовые привилегии. Католицизм почитался в семье, ибо вся семья признавала, что религия есть опора трона. Это семья, имя которой я ношу, по существу была семьей зажиточных горожан-буржуа…» Как заметил Андре Моруа, «почти все мы формируемся в детстве. Уже в восемь лет человек становится пессимистом или оптимистом; и он уже не изменится, разве только события повернутся так, что после бесконечно грустного детства жизнь станет для него бесконечно сладостной (или же наоборот); но и тогда в характере человека, пережившего несчастливое детство, останется что-то меланхолическое и робкое. Стендаль с ранних лет испытывал на себе отцовскую тиранию, к которой вскоре присоединилась и тирания священника». Ранний уход из жизни нежно любимой матери («Я всегда хотел покрыть поцелуями свою мать и хотел, чтобы при этом на ней не было никакой одежды… Я всегда хотел покрыть поцелуями ее грудь»), разделивший всю его жизнь на два неравных отрезка — до смерти матери и после, одиночество в семье, конфликт с отцом и его роялистским и клерикальным окружением толкнули юного Анри, сперва в знак юношеского протеста, а уже затем осмысленно на сторону нового мира. «Он — якобинец, и воодушевляет его отнюдь не только дух противоречия, — пишет лучший, пожалуй, из числа марксистских исследователей творчества Стендаля Рене Андрие. — Во имя справедливости он займет место в лагере противников привилегий, во имя свободы — в лагере противников тирании. Он — дитя Революции, наследник философии XVIII века, он за просвещение, против обскурантизма, за республиканцев, против ультрароялистов». Как вспоминал впоследствии сам поклонник Робеспьера и Сен-Жюста, именно к этим годам «относится зарождение моей инстинктивной, в то время неистовой любви к Республике… В наших глазах обитатели остальной Европы… были всегда лишь достойные сожаления глупцы… Тогда над всем главенствовало глубокое чувство… в 1794 году у нас не было никакой религии; наше сокровенное, подлинное чувство было сосредоточено на одной мысли: принести пользу отечеству. Все остальное — одежда, пища, карьера — было в наших глазах лишь ничтожной, жалкой мелочью».
Шестнадцати лет Анри Бейль покидает родной город и уезжает в Париж. Парижские салоны времен Консульства и Империи, царившая там полная лицемерия атмосфера, дух фривольной радости жизни, столь вожделенный для тех, кто выиграл от разгромленной в термидоре и окончательно добитой генералом Бонапартом буржуазной Революции, завершили формирование этой сложной натуры. «Анри Бейль впервые в жизни встречается с хорошо воспитанными, блестящими женщинами, которые способны говорить о литературе и о музыке. В их присутствии он испытывает невыразимое волнение. Он жаждет быть любимым, влюбляется и в то же время едва решается раскрыть рот, — тонко подмечает Андре Моруа. — Пожалуй, никто на свете не любил женщин так сильно, как Стендаль, и никто, пожалуй, не испытывал такую робость в их обществе. С того дня, когда он впервые попал в парижский салон, и до конца жизни Стендаль сохранял острое ощущение контраста между пламенным чувством и робостью человека, который это чувство испытывает». Чувство вдвойне обидное, ибо для будущего писателя с юных лет преклонение перед прекрасным определяло многое, иной раз, особенно в юности, почти всё: «Любовь всегда была для меня делом величайшей важности, или, вернее, единственным делом». Именно этому возвышенному чувству, пережитому, но, увы, лишь в мечтах и не реализованному в собственной жизни, посвящены самые лучшие, наиболее проникновенные и лиричные страницы Стендаля: «Стоит мне только тебя увидать, всякое чувство долга, все у меня пропадает, вся я — одна сплошная любовь к тебе, и даже, пожалуй, слово «любовь» — это ещё слишком слабо. У меня к тебе такое чувство, какое только разве к богу можно питать: тут все — и благоговение, и любовь, и послушание… По правде сказать, я даже не знаю, что ты мне такое внушаешь…»
Да и самые известные его романы, давшие картину социальной, политической, экономической жизни современного Стендалю французского общества, одновременно с этим по форме и по содержанию ещё и романы воспитания, и романы любовные. «Любовь — это род безумия, потому что, полюбив женщину, мы видим ее не такой, какова она на самом деле; однако, считает Стендаль, это сладостное безумие, оно одно и наполняет жизнь смыслом… Все романы Стендаля — некая игра воображения, и в качестве их главного героя неизменно выступает сам Стендаль, разумеется, идеализированный. Это всегда история молодого человека, который приобретает жизненный опыт и ощущает трагический разрыв между волшебным миром детства и миром реальной действительности. Стендаль сталкивает своего юного и великодушного героя с двумя женщинами, принадлежащими к противоположным типам, и душа юноши разрывается между ними; у героя всегда находится могущественный покровитель, и ему постоянно вредит враг, отпетый негодяй. Такова неизменная схема романов Стендаля» (Андре Моруа).
Вместе с императорской армией интендант Бейль участвует во всех её походах — от освобождения Италии от феодальных пут до пожара Москвы, а после реставрации Бурбонов в 1814 году расстается с военной службой и уезжает путешествовать по Италии. Именно неприятие вернувшихся из политического бытия на штыках интервентов феодалов и клерикалов, все эти годы желавших поражения своему бывшем отечеству, ненависть к их политике и заскорузлым средневековым предрассудкам определили и сложное, во многом противоречивое, менявшееся с годами отношение Стендаля к Наполеону Бонапарту: «Когда Наполеон появился и покончил с непрерывными поражениями, которые навлекало на нас бездарное правительство Директории, мы увидели в этом акте лишь необходимость военной диктатуры. Он доставлял нам победы, и мы судили о всех его поступках по законам той религии, которая с раннего детства заставляла учащенно биться наши сердца: мы видели в этой диктатуре лишь достойную уважения пользу для отечества…» И он же резко судит уже императора французов за его отказ «от старого якобинского правила искать союзников против монархов в сердцах их подданных», за то, что тот «всегда боялся народа».
В жизни Анри Бейля будут работы по истории живописи, эстетике, трактаты по теории литературы и психологии, создание знаменитой впоследствии теории «любовной кристаллизации»; сочиненние уже на пятом десятке, автором, одолеваемым усталостью от жизни, тяжко переживающим отсутствие успеха у женщин, морально травмированным болезненной полнотой, приближающейся старостью — романов, повестей, новелл, опубликованных под псевдонимом «Стендаль». «Он много писал и над каждой вещью работал подолгу, но не оттого, что совершенствовал ее выполнение, а оттого, что переделывал план, — вспоминал близко знавший Стендаля французский писатель Проспер Мериме. — Если он устранял какие-нибудь ошибки первой редакции, то тут же делал новые, ибо, насколько я помню, он никогда не старался выправить свой слог. И, несмотря на обилие помарок в его рукописях, можно сказать, что все они написаны сразу. Я верю, что какой-нибудь критик ХХ века обнаружит книги Бейля среди литературного хлама века и воздаст им справедливость, которой они не нашли у современников. Так было с Дидро, чья слава возросла лишь в нашем столетии». Стойкий противник Бурбонов, своей литературной деятельностью во многом приблизивший их свержение, после Июльской революции 1830 года получил должность французского консула в итальянской Чивитта-Веккиа и умер в Париже от инсульта 22 марта 1842 года буквально на пороге известности после знаменитой рецензии Бальзака: «Господин Бейль, более известный под псевдонимом Стендаль, является, по-моему, одним из выдающихся мастеров литературы идей… Эта школа, которой мы обязаны прекрасными произведениями, отличается обилием фактов, достоверностью образов, сжатостью, ясностью, короткой вольтеровской фразой, умением рассказывать, которым обладал XVIII век, и особенно чувством юмора».
Бальзак очень точно уловил то главное, что связывало Стендаля (он, по мнению Моруа, истинный «француз XVIII века, который преклоняется перед разумом и логикой», да и сам Стендаль как-то признался в своей любви к математике, как науке, «не допускающей лицемерия и неясности — двух свойств, которые отвратительны мне до крайности») с его великими предшественниками. Именно традиции просветителей, пропущенные, естественно, сквозь призму собственного жизненного опыта — Революции, наполеоновских войн, Реставрации династии Бурбонов, новой буржуазной Революции, столь же незавершенной, нашли своё прямое и непосредственное отражение в произведениях «чистого и прямого наследника XVIII века». Трудно не согласиться с мнением Рене Андрие о том, что «от XVIII века, в котором он родился, Стендаль унаследовал не только живость стиля Дидро или Бомарше, но и вкус к анализу и ясности, любовь к науке, враждебность к метафизике… Духовные учителя Стендаля — это философы-материалисты XVIII века и их последователи… от них он берет тезис, что предмет философии — человек как биологическая и социальная реальность, и что философия ни в коем случае не должна превращаться в спекуляцию о бытии и потустороннем». Стендаль — атеист, гордящийся тем, что «до конца жизни сохранил отвращение к буржуа, к иезуитам и лицемерам всех мастей», отвергающий религию как верную служанку и первейшую опору деспотической власти: «Нет для тиранов идеи полезнее, чем идея бога». Не случайно для Жюльена Сореля «представление о религии было неразрывно связано с лицемерием и жаждой наживы», в то время как цепко держащиеся за свои сословные привилегии феодалы из романа «Люсьен Левен», в котором четко и детально показана социальная обстановка и механизм осуществления власти в период Июльской монархии во Франции, во многом близкий к выводам Карла Маркса, прямо говорят о том, что «без веры нет и уважения к богатым и знатным, есть только дьявольский дух анализа, вместо уважения — зависть, а при малейшей кажущейся несправедливости — мятеж».
Герои Стендаля бросают вызов не просто господствующей морали. Они не хотят принять царящие в обществе правила социальной игры, установленные господствующим классом, отвергают ложь и лицемерие современного им буржуазного общества, мораль которого в основе своей за прошедшие два века — будем откровенны! — изменилась не так уж сильно. И в их устах законен и логичен вопрос: «Разве ложь не является единственным прибежищем рабов?» Неудивительно поэтому то неподдельное восхищение, которое испытывает Жюльен Сорель к испанскому революционеру графу Альтамира, знающему только одну мораль — мораль общественной пользы. Призыв к естественности поведения в общественной и частной жизни близок и понятен не только современникам Стендаля, но и нам. Вступая в борьбу с привилегированными, герои романиста порывают со своим классом либо отказываются от блестящей карьеры по соображениям не столько политического, сколько морального порядка, — этот урок Стендаля также актуален для современной России, где многие и многие по примерно схожим соображениям отвергают нынешнюю буржуазную власть. Понять их мотивы необходимо для того, чтобы получить возможность привлечь на свою сторону, попытаться убедить в правоте наших левых идей. Процесс пробуждения классового сознания, пусть и на уровне зачаточном, смутном, допролетарском, «третьесословном», на уровне движений горячего сердца бунтаря-одиночки, — заслуга Стендаля, блестяще развившего в своих романах традиции Дидро и Бомарше.
Всё-таки, несмотря на все невзгоды и неудачи, крах надежд, Стендаль и его книги несут особый свет, говоря словами Луи Арагона, «свет истории», присущий «писателю будущего». Писателю, для которого «важно одно — картина человеческого сердца». Писателю, неизменно «имевшему мужество внять голосу рассудка». Писателю, который под конец жизни подведет превосходный итог: «После стольких лет и событий я помню только улыбку женщины, которую я любил». Ради подобного воспоминания стоило прожить такую насыщенную и вызывающую наше восхищение жизнь.
