Татарский бунт
Информационное пространство России переполнено откликами на конфликт между федеральным центром и Татарстаном. Поводом для этого конфликта стал законопроект Клишаса-Крашенинникова, отменяющий звание президента Татарстана, но напряжение между центром и регионами (и в частности национальными автономиями) существует давно. Оно является одной из характерных черт режима, установившегося в России после того, как Ельцин осуществил «транзит 1999 года». Сами руководители этого режима и его пропагандисты, правда, уверяют, что это проблема новой властью давно и надолго решена. Пришел «сильный лидер», «укрепил вертикаль» и повторение «центробежных тенденций» 1990-х невозможно. Но это конечно, не так. С каждым годом мы все больше убеждаемся в обратном. «Закатанные под асфальт» в начале 2000-х проблемы теперь уже невозможно скрыть.
Сначала были языковые протесты в нацреспубликах. Потом «летнее неповиновение» в Хабаровске. Теперь вот информационная атака на федеральный центр в СМИ Татарстана — и невиданное диво! — протестное голосование татарстанских «единороссов» в Госдуме! Которое, кстати, власть проглотила, не попытавшись их даже исподволь наказать – как единоросса Марченко, который проголосовал против бюджета. Отношения между центром и регионами (и так называемыми «региональными элитами», и населением) все сложнее и никакие лицемерные славословия в адрес Кремля из уст чиновников на местах уже ничего не прикрывают и не изменяют.
Причин этой напряженности много, и среди них можно выделить субъективные и объективные. Главная субъективная причина – особенности мировоззрения и политической практики фактически бессменного правителя России с 2000 года Владимира Путина. Путин — унитарист и принципиальный противник федерализма. Он даже назвал однажды федерализм бомбой, подложенной под государство, так что вышел конфуз. По Конституции-то он – «гарант федерализма»! Его пресс-секретарь был вынужден публично оправдываться, что президента «неправильно поняли». Придя к власти, Путин сразу же повел наступление на права регионов. Он вывел из Совета Федерации глав субъектов, постепенно превратив Совфед в безопасный для Кремля и малозначимый орган. Он отменил выборы глав регионов, сделав их президентскими назначенцами. Потом, под напором Болотной либеральной революции 2011-2012, впрочем, их вернули, но обставили такими сложностями, что они стали формальностью. Кроме того, у президента есть право снимать губернаторов за «утрату доверия», что делает выборность глав бессмысленной, как это показали события в Хабаровске. Законопроект Клишаса-Крашениникова лишает регионы даже права именовать своих глав как он захотят…
Центральные СМИ стараются не замечать реакции в регионах, хотя это не всегда удается. Если «языковые протесты» и даже самосожжение этноактивиста получилось как-то замолчать, то с Хабаровским бунтом цензура уже не справилась. Сейчас реакция вообще критична, но власть продолжает шаг за шагом уничтожать остатки федерализма, доходя почти до анекдота. Какая разница, как будет называться глава региона? Это навевает воспоминания об их влиятельности в 90-х? Ну, тогда пусть Клишас внесет законопроект запрещающий мэру Москвы носить кепку!
Откуда же у президента такое резкое неприятие регионального самоуправления? Сам он неоднократно заявлял, что именно федерализм и «излишние» права регионов чуть было не разрушили Россию в 90-е и якобы только когда он встал у власти, и занялся «укреплением государства» ситуация изменилась к лучшему. Если он и вправду так думает, то он заблуждается. На самом деле все наоборот: именно федеративный договор 1992 года спас Российскую Федерацию от распада. Татарстан в ходе референдума того же 1992 года фактически вышел из состава РФ и объявил себя независимым государством. Казань даже успела отпечатать в Канаде собственные деньги, они лишь не успели поступить в обращение. Старый партийный лис Ельцин умудрился убедить Шаймиева (и его соседа – Рахимова) подписать договор, даровавший республикам Урало-Поволжья широкое самоуправление. Таким образом тогдашний «татарский бунт» (и зревший подобный же башкирский) были остановлены.
Что же касается Чечни, то к тому времени Ельцин был уже болен и временами невменяем, решать проблему он поручил силовикам, которые как раз были убежденными унитаристами и считали, что лучший способ вести переговоры – начать ковровые бомбардировки. Чем это закончилось, мы помним — многолетней войной, которая подвела ельцинский режим к краю пропасти и гасить которую пришлось уже «преемнику». Ранний Путин, кстати, сумел разрубить этот «гордиев узел», также по сути прибегнув к негласному незаписанному «федеративному договору о разграничении полномочий» между Чечней Кадырова (тогда еще — Кадырова-старшего) и Москвой. Чечне предоставили широчайшие полномочия, выходящие за рамки Конституции, фактически дав право иметь даже собственное МВД, за федеральным центром оставили лишь спецслужбы и армию.
Почему же Путин продолжает быть таким стойким антифедералистом, даже несмотря на свой собственный политический опыт, учащий обратному? Думаю, потому что он выходец из спецслужб. Ельцин был выходец из партаппарата, а партия подчинялась принципу демократического централизма. Этот принцип, установленный еще Лениным, отстаивал централизованное управление, но не исключал инициативы снизу, обсуждение решений руководства, своеобразное делегирование некоторых полномочий из центра на места. Поэтому Ельцину легче было принять идею федерализма. Путин привык работать в строго централизованной бюрократической организации, где отношения между верхами и низами описываются терминами «приказ-подчинение». Он и государство воспринимает таким образом. Однако государство имеет существенное отличие от тайной политической полиции. Кроме функции борьбы с явными и скрытыми врагам, оно имеет еще функцию организации жизни общества, населения, проживающего на его территории и являющегося его гражданами. При этом невозможно не считаться с их мнениями, невозможно не предоставлять им какие-никакие, а права, невозможно не доверять им хотя бы в вопросах обеспечения жизни на местах.
Федерализм подразумевает доверие центра регионам, которые ряд полномочий берут на себя. Увы, бывший офицер КГБ привык строить и отношения с обществом в манере спецопераций, будто перед ним враг, которого нужно обмануть и запутать…
Но, естественно, унитаризация России при Путине имеет и объективные причины. Путин довершил превращение России в сырьевой придаток Евросоюза и Китая. В 1999 году доходы от продажи нефти за рубеж составляли 18% бюджета России, в 2011 (последнем году «золотой эпохи Путина», в конце которого разразилась буржуазная революция) – 54%. Как отмечает социолог Наталья Зубаревич, основными «наполнителями бюджета» являются в России три региона из 85 – Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский автономные округа и город федерального значения Москва. В интервью радио «Эхо Москвы» от 8 сентября 2021 года она сказала: «возьмем все налоговые доходы федерального бюджета. …В разные годы от 24 до 28% всех этих налоговых доходов федерального бюджета давал Ханты-Мансийский автономный округ – четверть. Еще 10% — Ямал. Итого больше трети суммарно. В разные годы от 12 до 14% Москва – это в основном налог на добавленную стоимость по конечному потреблению и немного налога на прибыль. И еще 5% Санкт-Петербург. …три с половиной субъекта федерации – больше половины всех поступлений налогов в федеральный бюджет».
Вот и ответ на вопрос: почему федеральный центр может себе позволить не считаться с регионами? В СССР был федерализм, правда, не декларированный в Конституции, а подспудный, на уровне договорённостей между региональными и центральной элитами, поскольку в СССР каждая республика выполняла важную экономическую функцию. Белоруссия была «сборочным цехом», Украина – «житницей», Узбекистан – поставщиком хлопка. В России Путина корпорации добывают нефть и газ (ЯНАО и ХМАО – это ведь по сути «территории «Газпрома» и «Роснефти», где настоящие руководители – путинские олигархи, а не публичная власть). Сидящее в Москве олигархическое правительство их продает. Часть денег помещает в бюджет и часть от этой части распределяет по регионам. То есть регионы (даже так называемые «доноры», подпитывающиеся из бюджета через госпрограммы) находятся в позиции просителей. Неудивительно, что центр позволяет себе даже поиздеваться над ними, диктуя, как им можно называться, а как — нет. Снисходительно-юмористическое отношение патрона к своим клиентам известно еще с римских времен.
Отсюда понятно, кстати, почему в последние несколько лет обострились отношения между центром и регионами. Пандемия ковида ударила по мировой экономике, и резко снизился спрос на энергоносители. А последовательный переход Европы к «зеленой экономике» поставил крест на перспективе восстановления прежнего баланса в экономических отношениях России и Запада. Наши политологи ищут источник проблем в происках «коварного Запада» или в старении нашего бессменного лидера. А все проще: никогда уже больше не будет того экономического базиса, на котором взросла путинская стабильность нулевых годов.
Конечно, дождь из нефтедолларов создал лишь условия для максимально безболезненного свертывания федеративных институций в 2000-х. Он позволил всякое недовольство населения и региональных элит до поры – до времени «заливать деньгами». И все это — под гундение телепрогандистов о «сильной вертикали власти» и опасности сепаратизма (которая вообще-то – не более чем миф, потому что никто даже в нацреспубликах не заинтересован в разрыве с федеральным центром – источником бюджетных поступлений). Тем временем проблемы росли как снежный ком. Россия – слишком сложная и неоднородная страна – и по этническому составу, и по уровню модернизации, и по развитости и материальному благосостоянию разных регионов. Такой громадой немыслимо управлять из Москвы в «ручном режиме».
Вместе с тем эпидемия коронавируса показала беспомощность региональных властей, у которых фактически отобрали все полномочия. Кое-как, используя административный ресурс, они могут сымитировать победу «партии Путина» на выборах, а вот совершить большое, нужное, настоящее дело — например, провести массовую вакцинацию — они уже не в состоянии. И не только в силу кадровой деградации, но и потому что у них нет для этого никаких рычагов. Кстати, закон Клишаса-Крашенинникова лишит региональных лидеров даже влияния на социальные блоки своих правительств, министры образования и здравоохранения тоже будут зависеть от Москвы. Но Москва при этом будет упорно открещиваться от ответственности и заявлять, что борьба с ковидом – это прерогатива губернаторов…
Безусловно, разрушение механизмов регионального самоуправления, институтов федерализма, попытка превратить систему госуправления в нашей огромной и непростой стране в жесткую вертикаль – ошибка. Возможно, это делалось и с благими намерениями – дабы избежать расползания страны, но результат получился совершено противоположный. Уже сейчас невозможно скрыть центробежные тенденции – «татарский бунт» здесь лишь один из многих «симптомов», а что будет после так называемого транзита! Процесс смены власти (причем, неважно, к кому она перейдет – формально к тому же лицу или к другому), как показывает наша история, всегда чреват хаосом и «внизу», и «вверху». Уже начавшееся напряжение расползание станет явным и усилится. Причем есть ведь «закон пружины»: чем сильнее пружину сжимают, тем больше она разожмется потом… Сегодняшние силовые действия и издевательства над символическими названиями и фигурами, может статься, обернутся подобным же, но уже по другому адресу. Понятно, что вновь собрать государство не будет никакой иной возможности, кроме нового федерального договора. Но вот какое место отведут федеральному центру в этой новой конструкции сильно зависит от его действий сегодня. Как бы не вышло так, что по инициативе президента того, будущего Татарстана главе того, будущего федерального центра запретят называться президентом… Причем не удивлюсь, если законопроект выдвинут снова Клишас и Крашенинников. А что, Крашенинников, помнится, как депутат от немцовского СПС начинал…
