Разрешал ли Сталин пытки?

Сталинисты очень любят разоблачать «очередную ложь про Сталина», в чем им огромную помощь оказывают отечественные либералы, которые эту ложь в основном и придумывают. И те и другие на этой теме неплохо наживаются, забрасывая прилавки книжных магазинов своими произведениями. Критика сталинизма, представленная в таких сочинениях, зачастую очень поверхностна, криклива, демагогична и отличается весьма слабой доказательной базой. Тут вам и десятки миллионов расстрелянных, и штрафбаты, выигравшие Великую Отечественную войну, и повсеместные заградотряды, расстреливающие вообще любого, кто не туда посмотрел, и многое другое. Разумеется, ответ с другой стороны баррикад не заставляет себя долго ждать, и вот уже наш глаз радуют труды авторов, доказывающих, что СССР, оказывается, отлично подготовился к Второй мировой войне, что Кирова на самом деле убили троцкисты, что практически все репрессированные были действительно виновны, а переселенные народы вообще должны чуть ли не благодарить Сталина за то, что он так гуманно с ними поступил.

Чтобы разобрать всю эту мифологию, не хватит никакой статьи, поэтому ваш покорный слуга сосредоточится лишь на одном маленьком историческом факте, который до сих пор будоражит умы. Я упомянул его в своей прошлой статье, посвященной сталинизму, и тут же получил массу «опровержений» в стиле «вы все врете, ничего этого не было». Речь идет о пытках, санкционированных самим Сталиным, а если точнее, то о шифротелеграмме, в которой вождь народов дал разрешение на истязания. В Архиве Президента РФ хранится ее подлинник, а в сети можно отыскать вот эту копию:

Как оказалось, есть немало «экспертов», вовсю «доказывающих», что названный нами документ фальшивка, которую едва ли не сам Хрущев сочинил. В частности в подлинность шифротелеграммы не верят такие объективные и непредвзятые историки, как монархист Петр Мультатули и Игорь Пыхалов. Последний зарекомендовал себя убежденным сталинистом, для которого рассказы Варлама Шаламова – «фольклор». Но это к слову.

Начнем с возражений Мультатули. Они, прямо скажем, смехотворны. Первое: на телеграмме нет подписи Сталина. Второе: нет подписей адресатов (среди которых были, например, Вышинский и Берия) о получении этой телеграммы. Третье: Молотов в беседах с Чуевым категорически отрицал существование телеграммы. Какой вывод? Правильно: «вполне вероятно, что телеграмма эта была сфабрикована Хрущёвым к ХХ съезду партии».

Увы, есть немало документов, на которых нет подписи Сталина, но которые целиком и полностью результат его трудов. Или документов, на которых стоит его факсимиле вместо подлинной подписи и так далее. В конце концов, вспомним пакт с Германией. Формально его подписывали Молотов и Риббентроп, хотя любому человеку ясно, что по сути это был договор между Гитлером и Сталиным, или, может быть, министры иностранных дел договорились сами, а своих шефов поставили перед свершившимся фактом? А вот, например, современные отрицатели Холокоста доказывают свой бред в частности тем, что до наших дней не сохранилось ни одной официальной бумажки с подписью Гитлера, свидетельствующей о точной дате принятия решения о массовом уничтожении евреев. Нет, Сталин – не тоже самое, что и Гитлер, а СССР, безусловно, не близнец Третьего Рейха. Я лишь отмечаю, что отсутствие подписи не является исчерпывающим фактом, который автоматически доказывал бы непричастность того или иного исторического деятеля к преступлению.

Что касается молотовских опровержений, то здесь Мультатули сильнее ошибиться не мог. Жаль, конечно, что он не приводит конкретной цитаты Молотова, хотя здесь мы готовы прийти ему на помощь.  Итак, вот выдержка из стенограммы июньского пленума ЦК 1957 года:

«Молотов. Применять физические меры было общее решение Политбюро. Все подписывали.

Голос. Не было такого решения.

Молотов. Было такое решение.

Голос. Покажите.

Молотов. Оно было секретное. У меня его нет.

Хрущёв. Расскажи, как было подписано. Повтори.

Каганович. Все члены Политбюро подписались за… В отношении шпионов применять крайние меры физического воздействия…

Хрущёв. Хочу дать одну справку. Каганович и Молотов, очевидно, не откажутся повторить, что у нас был такой разговор. Накануне XX съезда или после съезда, по-моему, Каганович сказал, что есть документ, где все (члены Политбюро – прим. авт.) расписались о том, чтобы бить арестованных. Каганович предложил этот документ изъять и уничтожить. Дали задание Малину (заведующему общим отделом ЦК, ведавшим партийными архивами – прим. авт.) найти этот документ, но его не нашли, он уже был уничтожен… Ты тогда даже рассказывал, в какой обстановке писали это решение и кто подписывал.

Каганович. Да, я рассказал. Сидели все тут же, на заседании, документ был составлен от руки и подписан всеми.

Хрущёв. Кто написал этот документ?

Каганович. Написан он был рукой Сталина».

Как мне кажется, этого вполне достаточно, чтобы разговор об ответственности Сталина за пытки подследственных был закрыт по очевидным причинам.

Однако у Пыхалова к телеграмме свои претензии. Во-первых, она «напечатана не на бланке, а на обычных листках», плюс на ней какой-то делопроизводитель в 1956 году оставил пометку. «На каком основании?» – вопрошает Пыхалов.

Далее, он замечает, что в тексте телеграммы упомянуты фамилии трех человек, которые «загадили методы физического воздействия и понесли за это должную кару»: Заковский, Литвин и Успенский. Пыхалов цепляется за эти фамилии и горделиво сообщает, что, мол, на момент создания телеграммы Успенский был в розыске, а Литвин застрелился. Далее он пишет:

«Если самоубийство Литвина с большой натяжкой ещё можно трактовать как «должную кару», то Успенский всё ещё на свободе. И вполне может удрать за кордон, как это сделал семь месяцев назад начальник УНКВД Дальневосточного края комиссар госбезопасности 3-го ранга Г.С. Люшков, бежавший 13 июня 1938 года в оккупированную японцами Маньчжурию (там же. С.281). Вот будет позорище!»

Здесь как нельзя более выпукло проявились принципы, по которым функционирует мышление сталиноида. Вождь – это бог, а боги не ошибаются. Если в том, что написал бог есть ошибка, значит, бог этого не писал. Кроме того, сталинская система позорилась и не раз. Вспомним, например, курьезную историю с отелем «Бристоль», который хотя и перестал существовать еще в 1917 году, в 1932 году, если верить сталинскому правосудию, послужил местом встречи Льва Седова и одного из подсудимых первого московского процесса Эдуарда Гольцмана1.

После своего патетического восклицания Пыхалов указывает еще на несколько моментов:

«В «телеграмме» говорится, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП». Увы, такое «разрешение» нигде не найдено… Опять же, если применение физического воздействия к подследственным санкционировано ЦК ВКП(б), то и отменить это разрешение может только ЦК. Однако никаких постановлений ЦК об отмене пыток нам не известно».

Разбирая в свое время этот вопрос, историк Вадим Роговин обратил внимание на то, что сталинские «разъяснения» давались от имени ЦК, 80 процентов которого к тому времени испытали на себе этот «совершенно правильный метод». Более того, Роговин напоминает, что «разъяснение» представляло собой беззастенчивую ложь. Как явствует из объяснений Молотова и Кагановича на июньском пленуме ЦК 1957 года, директива о применении пыток была подписана Сталиным и узким кругом его приспешников, по-видимому, даже без участия и ведома остальных членов и кандидатов в члены Политбюро, не говоря уже о ЦК союзных республик. Таким образом, рассуждения Пыхалова по поводу разрешительных документов ЦК ВКП (б) не могут быть приняты в качестве убедительного контраргумента.

Не убеждают Пыхалов и два других документа. Один из них – записка Вышинского Сталину, в которой он просит ознакомить с содержанием шифротелеграммы работников центрального аппарата прокуратуры СССР (26 января 1939 год). Здесь недоверие у Пыхалова вызывает то, что в записке «нет ни слова о содержании самой телеграммы»! По этой же причине разоблачитель не верит и второму документу за авторством самого Сталина, в котором тот велит секретарям местных обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий ознакомить местных прокурорских работников с содержанием шифротелеграммы (27 января 1939 год).

Опять таки ничего, кроме смеха, эти «доводы» вызывать не могут. Если использовать такой метод проверки подлинности, окажется, что 99 процентов всех серьезных нормативных актов – такие же «подделки». Откройте какое-нибудь постановление президента России и вы найдете там массу отсылок к законам, положениям, актам, причем все они не цитируются. Разве можно из этого делать вывод, будто все этих документов нет? Кроме того, зачем Вышинскому в записке, адресованной Сталину, рассказывать тому о содержании шифротелеграммы, которую Сталин же и написал?

Отдельно стоит разобрать и замечание Пыхалова о буржуазных разведках, упомянутых Сталиным, которые будто бы все (!) используют методы физического воздействия.

«Однако никаких официальных письменных разрешений на подобные меры, да ещё и подписанных первыми лицами страны, при этом не требуют. Зато скомпрометировать такая вот телеграмма, да ещё и разосланная по всем обкомам, может запросто. Создаётся впечатление, будто Сталин решил заранее облегчить жизнь будущим десталинизаторам, дав им повод вдоволь позавывать о зверствах «кровавого тоталитарного режима».

Письменных разрешений силовики действительно не требуют, так как пытка практически повсеместно признана незаконной. Сталинское же распоряжение фактически выводило чекистов, применявших пытки, из-под уголовной ответственности и легализовывало страшные истязания. Современным же органам, ведущим следствие, такое распоряжение и не нужно, поскольку в большинстве стран мира не массово не уничтожаются невиновные. Там же, где такое имеет место, власть предпочитает все скрывать. Кто знает, какие шифротелеграммы всплывут, когда завтра рухнут режимы, утвердившиеся в КНДР или в Иране.

Увы, ни Мультатули, ни Пыхалов не осчастливили нас опровержением еще одного доказательства подлинности телеграммы. Я имею ввиду докладную записку Сталину, которую написал в 1947 году министр госбезопасности Абакумов. Ее полный текст публиковался в 1994 году в 6 номере журнала «Источник». В сети его найти несложно. Нас же интересует выдержка из этого документа следующего содержания:

«В отношении изобличенных следствием шпионов, диверсантов, террористов и других активных врагов советского народа, которые нагло отказываются выдать своих сообщников и не дают показаний о своей преступной деятельности, органы МГБ в соответствием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года применяют меры физического воздействия».

Как понимать этот документ, если никакой шифротелеграммы не было? Должно быть, Абакумов, будучи расстрелянным в 1954 году, после этого вступил в сговор с Хрущевым и состряпал эту подделку, вернувшись в 1947 год. Смех смехом, но именно фальшивкой считает этот документ «эксперт» Елена Прудникова, для которой достаточным доказательством является слово «нагло», употребленное Абакумовым. Дескать, в серьезных документах НКВД и МГБ таких эмоциональны оценок никогда не давалось. А если так, то, стало быть, письмо Абакумова – подделка. Вот так просто она разделывается с важнейшим историческим документом. Увы, невежество порой выделывает и не такие кульбиты.

Если бы Прудникова уделяла меньше внимания риторике, а больше фактам, то знала бы, что в те времена не стеснялись в выражениях даже на самом высоком уровне. Глава НКВД Ежов в речи от 3 марта 1937 года сыпал такими перлами, как «чепуху порол», «вышибить из аппарата», «феодальный князек», «а я еще сдуру», «воняет войной» и так далее. Вышинский (генеральный прокурор СССР!) в своих филиппиках характеризовал подсудимых «вонючей падалью», «жалкими подонками» и «проклятыми гадинами». Каганович – мягко говоря, не последний человек в государстве – на предсмертном заявлении Ионы Якира поставит такую резолюцию: «Мерзавцу, сволочи и бл*ди одна кара – смертная казнь». Ну и, наконец, Сталин в своем бессмертном «Кратком курсе» поведал читателям о политических противниках (троцкистах, бухаринцах и зиновьевцах), обозначив оных «белогвардейскими пигмеями», «ничтожными козявками», «подонками» и «прихвостнями буржуазных разведок» и «лакеями фашизма». Какие уж тут недопустимые слова. Другая эпоха, другая риторика.

На этом пока все.