Некоторые уроки “Коммунистического манифеста”
для XXI века
От переводчика: данная статья венгерского философа Л. Тютё была написана в 1998 г., к 150-летию появления на свет Коммунистического манифеста. Оригинал был опубликован в журнале «Eszmélet», No. 37. В интернете его можно найти на веб-странице автора: http://minerva-tuto.22web.org/index.php/tarsadalombolcselet/a-kommunista-kialtvany-nehany-tanulsaga-a-xxi-szazadra
«За преступление нужно наказать. Но почему именно того, кто его совершил?» – задается вопросом Ницше. Бывает так, что наказан и в самом деле именно тот, кто совершил преступление и кто несет за него полную ответственность. Однако многим кажется, что дела обстоят наоборот: наказывают не настоящих преступников, или настоящих преступников не наказывают. «Этот человек был достоин того, чтобы на его шее висела золотая цепь; и вот, вместо этого он сам висит на веревке палача, А у того на шее золотая цепь, хотя он должен висеть на веревке палача», – пишет Петёфи [венгерский поэт XIX-ого века]. «Тот, кто награбил сотни тысяч, будет судьей тому, кого необходимость заставила украсть копейку», – сетует Тиборц [персонаж из пьесы Й. Катона «Бан Банк»].
Примеров из истории культуры можно привести много. Эти примеры говорят о том, что правосудие не всегда является средством достижения справедливости, а зачастую оно – средство достижения социальной несправедливости. Они свидетельствуют о том, что юридическая практика не является равным игровым полем: у правосудия есть свои бенефициары, свои привилегированные. Они говорят о том, что во всех системах государственного регулирования существуют привилегированные группы, обладающие властью, которые реализуют свои привилегии в том числе и в правовой системе. С одной стороны, они могут освободить себя от действующего закона. С другой стороны, они могут принимать или применять определенные правовые нормы и законы в своих интересах. Это одна из форм разделения преступления и наказания, господствующая в правовой системе в целом. Однако, это не препятствие, а основа, условие самого существования институционализированной правовой системы. Именно это разделение, это неравенство содержания одушевляет правовую сферу. Там, где в обществе существуют иерархические различия, институциональная правовая система является одним из средств смягчения конфликтов, вызванных неравенством, иерархией и несправедливостью. Любая институциональная система права стала бы ненужной, рухнула бы, если бы она применяла одно и то же мерило для слабых и сильных, считая их равными. Во что превратится государственное устройство, если жалкие индивиды вообразят себя равными представителями экономической или политической власти, т.е. захотят осуществить юридически провозглашенное равенство? В этом случае сильные, как правило, используют свое превосходство в реальной власти и часто отменяют законы. Исторический опыт показывает, что на практике закон более сильного – более сильный закон. Правовое государство либо не существует, либо воплощает в себе социальную иерархию. При отсутствии социальной иерархии бюрократическое государство само теряет свою функцию, основу своего существования.
А ведьмы таки существуют
Есть и другая форма разделения преступления и наказания, более скрытая, чем та, которая осуществляется в юридической практике, но более эффективная: это политическая техника производства ведьм, фантомотворения, создание образа зла.
Простая психологическая связь: мы ищем объяснения за явлениями, за эмпирическими фактами. Там, где мы воспринимаем следствия, нас интересуют причины. Мы убеждены, что там, где мы видим несправедливость и преступления, мы можем найти и виновных.
Социальная несправедливость (эксплуатация, иерархия, подчинение, тирания, злоупотребления, нищета) ощущается многими и постоянно. Многие постоянно мечтают покончить с социальной несправедливостью и построить более справедливое общество. Некоторые из них также задумываются о препятствиях на пути к такому обществу. Это приводит их к виновникам и вершителям социальной несправедливости.
Что же делают эти бенефициары системы, виновники, ответственные за несправедливость? Они пытаются отвлечь внимание от себя, от своей ответственности и переложить ее на других. Поскольку они не хотят менять социальный факт несправедливости, то выходом становится изменение сознательно-духовных фактов: отклонить направления поиска виноватых, т.е. «оклеветать» других людей, а не реальных виновников. В таких случаях возникает потребность власти в создании правдоподобных, эффективных образов врага. Используется простой психологический прием социальной инженерии – организованная манипуляция мышлением публики: создаются фантомы, на которых можно свалить вину за социальные беды.
Фантомы, «злые люди», «враги» всегда рядом, их можно найти в любой момент, потому что они нужны в роли страшилищ тем, кто обладает привилегиями. Но они нужны не только им, но и значительной части проигравших и обездоленных: всем тем, кто либо не может найти настоящих виновников, либо отказывается выступать против них.
Кто же эти фантомы, страшилища, психологические субституты реальных врагов? В разные эпохи, в разных местах, в разных группах оказываются эффективными, а значит, и пригодными для использования самые разные «враги». Их пантеон включает в себя разнообразных диссидентов, инакомыслящих, просто живущих по-другому (из-за чего их клеймят девиантами), чужих, меньшинства, коммунистов.
В Европе 1840-х годов было модно использовать коммунистов для устрашения недовольных граждан и клеймить коммунистами политических противников. «Где та оппозиционная партия, которую ее противники, стоящие у власти, не ославили бы коммунистической? Где та оппозиционная партия, которая в свою очередь не бросала бы клеймящего обвинения в коммунизме как более передовым представителям оппозиции, так и своим реакционным противникам?» Если эта формулировка верна, то все значимые политические деятели похожи в одном: все они были кем-то заклеймены как коммунисты. Если бы европейские властители не создали и не пустили в ход фантом коммунизма, если бы не было такого затуманивания, то не возникла бы и потребность в разъяснении, и, вероятно, не появился бы на свет Коммунистический манифест. Декларируемая цель Манифеста – оправдаться перед «сказками о призраке коммунизма»: обнародовать реальные идеи и устремления коммунистов. Широкое распространение содержания этих идей и стремлений не потеряло своей актуальности: кампания устрашения коммунизмом оказалась эффективной и с тех пор сделала хорошую карьеру.
Еще важнее то, что базовая природа капиталистической системы не изменилась за последние 150 лет. Сегодня социальные иерархии и антагонизмы проявляются более косвенно, их труднее увидеть в замаскированных формах, но их сущность в глобальном масштабе остается прежней. История, изложенная в Манифесте, – это и про нас, Манифест обращается и к нам. Именно поэтому мы попытаемся осмыслить его, исходя из нынешных условий. В данной статье затрагиваются некоторые вопросы, которые могут быть полезны для социальной борьбы следующего [то есть, XXI-ого] столетия.
Исторический гуманизм = коммунизм
(Кто такие коммунисты и чего они хотят?)
Взгляд Манифеста на историю – в общих чертах – опирается на два столпа. 1. Оценка недавнего прошлого: «Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль». 2. Возможность для будущего: «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».
Приведенные цитаты указывают на такое понимание истории человечества, в котором выделяются три стадии развития. Для докапиталистических обществ характерны «локализованная замкнутость», укоренившееся в традициях стремление к неизменности общественного порядка, уязвимость перед стихийными силами природы, субординация между членами общества. «Эпоха буржуазии», напротив, расширяет свободу человека: разрушает сословные иерархии между людьми, увеличивает человеческие силы (производительные силы) за счет промышленности, вся эта эпоха сопровождается целым «рядом переворотов в способе производства и обмена». В этом смысле «эпоха буржуазии» была прогрессивной по отношению ко всем предшествующим общественным системам, но, к моменту написания Манифеста она уже утратила свою прогрессивность и представляла собой всемирно-исторический упадок по отношению к объективным возможностям человечества. («Производительные силы, находящиеся в его распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие… Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство.») На базе общественных сил (производительных сил, человеческих способностей), уже сложившихся в буржуазную эпоху под влиянием принуждения со стороны капитала, становится возможной гуманная историческая альтернатива: социальные индивиды, сбросив принуждение капитала, могут овладеть созданными общественными силами и пользоваться ими в своих интересах. Ситуация созрела для того, чтобы путем концентрации субъективных сил, заинтересованных в преодолении «буржуазной цивилизации» («формирования пролетариата как класса»), на смену «эпохе буржуазии» – в обозримом будущем – пришла всемирно-исторически позитивная альтернатива: ассоциация, обеспечивающая «свободное развития каждого», т.е. коммунизм.
Что же делают коммунисты для достижения этой цели? С одной стороны, «в борьбе пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата». С другой стороны, «на различных ступенях развития, через которые проходит борьба пролетариата с буржуазией, они всегда являются представителями интересов движения в целом». Они «борются во имя ближайших целей и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они отстаивают и будущность движения».
Чего не делают коммунисты, чтобы не отвлекать внимание от конечной цели (гуманной альтернативы)? С одной стороны, они «не выставляют никаких особых принципов». Иными словами, они не стремятся реализовать внешние, а потому абстрактные идеалы, а хотят лишь устранять социальные барьеры (национальное государство, опосредованное деньгами хозяйство), мешающие свободному развитию индивидов. С другой стороны, они не образуют особую партию. Вместо этого, они выступают как лучший «я» различных рабочих организаций: они ориентируют рабочих на устранение всех препятствий на пути к гуманному обществу, а не на достижение частных целей.
Сказанное выше объясняет, почему сто пятьдесят лет спустя вместо объективно возможного гуманного общества мы все еще живем в «эпоху буржуазии» и почему шансы на «свободное развитие каждого» сегодня хуже, чем тогда. Группы, организующие и ориентирующие рабочих, разделили силы пролетариата следующими способами:
В национальных действиях рабочего класса они не могли или не хотели отстаивать общие интересы всего пролетариата.
В борьбе рабочего класса с буржуазией они не могли или не хотели отстаивать также интересы движения в целом и будущность движения.
Выдвигая абстрактные принципы, теории, заключая тактические компромиссы и т.д., они не давали борьбе, возникающей из повседневных конфликтов, пойти в сторону разрешения, органически связанного с конечной целью (создание ассоциации, обеспечивающей свободное развитие каждого человека). Завоевание политической власти рассматривалось лидерами рабочих не как средство, а как цель. На завоевание политической власти они тратили больше сил, чем на завоевание симпатий людей с программой создания общества свободных индивидов.
Не умея или не желая эффективно влиять на пролетарское движение изнутри, они создали отдельную партию – буржуазный институт, который вписывается в буржуазный строй.
Скрытые гражданские войны в буржуазной цивилизации
Общеизвестны те моменты «эпохи буржуазии», которые расцениваются – в том числе и в Манифесте – как прогрессивные. Стремление капитала к росту-накоплению заставляет постоянно увеличивать общественные силы производства. Создается современная крупная промышленность: механизация революционизирует производство. Массовое промышленное производство создает мировое обращение, мировой рынок. «Буржуазная цивилизация» преодолевает национальную односторонность: она делает производственные процессы и потребительские товары, а также интеллектуальные продукты общим достоянием человечества. Таким образом, она «вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации».
Свою революционизирующую и цивилизующую деятельность капитал (или его олицетворение – буржуазия) осуществляет ценой конфликтов и порождения антагонизмов. Конфликты и напряжения современности рассматриваются Манифестом в двух плоскостях, одна из которых более непосредственная и поверхностная, а другая – более глубокая, но и более скрытая. С одной стороны, в нем анализируется непримиримое противостояние буржуазии и пролетариата (капитала и труда), а с другой – рыночной экономики и гуманности (капитала и человека).
1) Структура существующей системы, ее внутреннее деление становится проще, чем когда-либо в прошлом: она состоит преимущественно из производящих несобственников и непроизводящих собственников (наемных рабочих и капиталистов). В результате рыночной конкуренции капиталистическая частная собственность постепенно уничтожает собственность, приобретенную трудом. В перспективе все становятся либо буржуа, либо пролетарием, и все займут либо буржуазную, либо пролетарскую позицию. (Круг пролетариев не ограничивается непосредственными производителями, а включает в себя самые разные группы несобственников: «Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она [буржуазия] превратила в своих платных наемных работников.») С самого начала между двумя большими социальными классами идет «скрытая гражданская война».
2) Еще более важным, чем господство капиталистов над наемными рабочими, сущностным признаком капитализма является безличное господство рыночной экономики (вещей) над всеми людьми: и рабочими, и капиталистами. Последнее является основой первого господства.
Легко понять подчиненность наемных работников экономическим объектам. «В буржуазном обществе живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд… Таким образом, в буржуазном обществе прошлое господствует над настоящим… В буржуазном обществе капитал обладает самостоятельностью и индивидуальностью, между тем как трудящийся индивидуум лишен самостоятельности и обезличен.» Сила, логика и природа экономических объектов доминируют над человеческой волей. Внутренняя природа капитала заставляет его расти сверх всяких пределов, и это определяет, в конечном счете, и экономическое поведение капиталистов. Буржуазия является «невольным носителем» прогресса промышленности, она «бессильна ему сопротивляться» – говорится в Манифесте. Таким образом, в конечном счете, капиталист также является несамостоятельным и подчиненным. Сила вещей увеличивает человеческие силы (производительные силы, производительные способности), но человеческие силы действуют как сила вещей.
«Скрытая гражданская война», о которой говорится в Манифесте, получает гораздо более широкое и общее измерение, чем противостояние капиталистов и рабочих, если перейти к господству рыночной экономики над людьми. На самом деле, это гражданская война происходит между логикой вещей и людьми, между безличной экономической (институциональной) рациональностью и личной человеческой рациональностью. Люди (как капиталисты, так и наемные работники) являются лишь носителями конфликта между этими двумя логиками (двумя рациональностями).
Цивилизационная альтернатива: ассоциация производящих индивидов
Именно в этой «скрытой гражданской войне» раскрывается альтернатива гуманного общества, называемая коммунизмом. Манифест ищет практические возможности для социальной эмансипации людей, для победы человеческой стороны. Он ориентирует на реализацию такого общественного устройства, при котором трудящийся человек превращается из средства в цель, а экономические блага – из цели в средство. (По более позднему выражению Маркса, «масштаб производства и потребления такой, какой требует полное развитие личности»). Из представления о человеке как цели вытекает основополагающий принцип коммунизма: «свободное развитие каждого отдельного человека». Это – гуманистическая контральтернатива обезличивающей тенденции экономической логики: возможность реализации потенциала многообразия индивидов, раскрытия различных личностей, многогранных индивидуальностей. (Позже Маркс назовет историческую возможность после капитализма обществом «свободных индивидуальностей». Здесь возможно сокращение необходимого труда общества с целью увеличения свободного времени индивидов, времени, доступного для их саморазвития).
Эмансипация индивидов от господства рыночной экономики, рассмотрение свободного развития всех индивидов в качестве социального начала – в Манифесте все это обосновывается не только гуманными соображениями. Наряду с гуманностью существуют и аргументы, связанные с экономичностью. С возникновением крупной фабричной промышленности «эпоха буржуазии» сыграла свою роль в мировой истории. Капиталистические отношения производства из стимула развития превратились в препятствие для оптимального развития человеческих сил: они сковали свободное функционирование сложившихся производительных сил и человеческих способностей (кризисы перепроизводства, монополизированная собственность и т. д.). Уже возникшая всемирно-историческая возможность свободного развития производительных сил – это обеспечение развития каждого в масштабах всего общества.
Крупная промышленность устранила нужду на уровне сил общества, но не устранила его на уровне индивидов. Крупная промышленность производит общественное богатство, но в «эпоху буржуазии» общественное богатство присваивается частным образом. Капитал – это социальная власть, но он является «монополизируемой социальной властью» в форме частной собственности. С момента возникновения крупной промышленности человечество оказывается перед цивилизационной альтернативой: ему приходится выбирать между настоящим «буржуазной цивилизации» и возможностью гуманной цивилизации. Первая предпочитает техническое развитие, вещественное богатство, вторая – человеческое развитие, богатство каждого, многогранность индивидуальностей.
Нетрудно заметить, что борьба между капиталистической и гуманной альтернативами идет последние 150 лет не только на политическом уровне: своего рода «прикрытая гражданская война» между двумя цивилизационными возможностями происходит и в жизненных процессах обществ и даже отдельных людей (например, противостояние между стремлениями разбогатеть и стать личностью).
Согласно формулировке и духу Манифеста, существуют объективные условия для того, чтобы историческое развитие принимало гуманное направление. Мера всемирно-исторического развития на основе производительных сил (т.е. человеческих сил), созданных в «эпоху буржуазии», и таким образом, показатель развития того или иного общества – это степень превращения его членов в автономные личности, в свободные индивидуальности. Соответственно, то, что увеличивает свободу индивидов, служит историческому развитию, а то, что угрожает свободе индивидов, препятствует этому развитию. С этой точки зрения общества, в которых экономический рост достигается за счет сокращения свободы индивидов, за счет их обезличивания, считаются отсталыми.
Государственная рыночная экономика в капитализме стран центра
Манифест говорит о «коммунистической революции» в двух контекстах: как о революции политической и как о революции социальной. Первая имеет своим содержанием «завоевание демократии». То есть, превращение трудящегося большинства «в господствующий класс»: завоевание политической власти пролетариатом. Вторая – революция гражданского общества: замена буржуазной формы гражданского общества гуманной формой гражданского общества, т. е. ассоциацией производящих индивидов. Фактической целью является революция гражданского общества, политическая революция – это вспомогательный инструмент для ее осуществления. (Маркс впервые заявил в 1843 г., что процессы гражданского общества имеют приоритет и решающую роль по отношению к движению политического государства.)
Манифест считал вероятной оптимистическую версию исторической альтернативы: капиталистическая свободная конкуренция и свободная торговля радикально увеличивают производительные силы, которые все больше вступают в противоречие с капиталистическими отношениями. Экономическая, а также социальная напряженность обостряется и приводит к политической революции рабочего класса. Этот исход – завоевание политической власти – придает смысл (историческую роль и локальное значение) капиталистической свободной конкуренции.
В истории последних ста пятидесяти лет реализовался не тот вариант, которому Манифест отдал предпочтение. В странах так называемого капиталистического «центра», занимающих передовые позиции в промышленности (доминировавших в мире в экономическом и военном отношении), капиталистическое государство вмешивается в экономический процесс с помощью различных регуляционных мер. Этим оно не дает рыночной экономике совершить самоубийство, т. е. рухнуть. Государственное вмешательство имеет два направления. С одной стороны, оно служит для снижения социально-политической напряженности, с другой – для снижения экономико-рыночной напряженности.
Характерной особенностью свободной рыночной системы является то, что, поскольку производство определяется не платежеспособным спросом, а технической мощью, она страдает от постоянного перепроизводства. Чтобы избежать кризисов перепроизводства, она вынуждена постоянно расширять как внешние, так и внутренние рынки. Как отмечается в Манифесте, она «завоевывает новые рынки и более основательно эксплуатирует старые». Но это требует и прямых политических инструментов вне рыночных законов. В первом случае речь идет, в конечном счете, об экономической колонизации и переносе имманентной напряженности в экономически неблагополучные регионы («эксплуатация одной нации другой»). Расширение внутреннего рынка достигается более тонкими средствами. Здесь происходит, в значительной степени, организация рыночного спроса таким образом, чтобы превратить избыточные товары в необходимые: напряженность перепроизводства смягчается путем организованной манипуляции потребительскими нуждами.
На смену свободной рыночной экономике пришел регулируемый государством рынок (рыночная экономика, в которой сочетаются государственные и рыночные законы). Это фактически сдерживает использование и развитие производительных сил, зато обеспечивает их сохранение внутри капиталистических отношений, которые стали для них неподходящими.
Чтобы предотвратить политическую радикализацию наемных рабочих, капиталистическое государство должно было гарантировать такие формальные права и практические жизненные шансы (так называемый «уровень жизни»), которые в краткосрочной перспективе сделали бы даже экономически эксплуатируемых работников заинтересованными в выживании в условиях данной системы. Для этого необходимо было ограничить свободу капитала: алчность отдельных капиталистов должна была быть ограничена в интересах совокупного капитала (класса капиталистов в целом), т.е. в интересах сохранения беспрерывной жизнеспособности и политической стабильности капиталистической системы.
В значительной степени способствовало политической стабилизации капитализма в странах центра cпецифическое двойственное положение местного рабочего класса – он одновременно подвергается эксплуатации и является сопотребителем капиталистической прибавочной стоимости. Рабочий класс стран центра является одновременно и наемным работником, и, как гражданин эксплуатирующей нации, на правах гражданства получает свою долю от тех прибылей, которые извлекались из экономически более слабых регионов. С одной стороны, он является кормильцем домашнего капиталистического класса и непроизводительных работников последнего, а с другой – иждивенцем, живущим за счет пролетариата эксплуатируемых наций. (Этот последний статус также напоминает характеристику люмпена, данную Манифестом: «в силу… своего жизненного положения он… склонен продавать себя для реакционных козней».) В дилемме двойных интересов (долгосрочный классовый интерес и непосредственное материальное благополучие) в конечном итоге побеждает последний, что приводит к практическому примирению с капиталистической системой, к классовому компромиссу в политике.
Коммунистическая революция в гражданском обществе?
Экономическое и военное превосходство капитализма стран центра и половинчатая заинтересованность его рабочего класса означают отсутствие непосредственной возможности политического преодоления «эпохи буржуазии». Но это еще не повод не считать буржуазную альтернативу цивилизации ретроградной (антиэволюционной, античеловеческой и – как анализирует Маркс лишь позднее в своих трудах – вредной для окружающей среды) по сравнению с ее гуманной альтернативой.
Возникает вопрос: что делать, если (с пролетарской точки зрения, понимая ее согласно Манифесту, в коммунистической, т.е. гуманной, системе ценностей) сегодняшний капитализм признан ретроградным, но нет непосредственной политико-силовой возможности его преодоления? Отсутствие прямой политической возможности еще не означает отсутствия социальных и культурных возможностей.
Стоит задуматься о том, как складывалась капиталистическая система. Буржуазия формировала гражданское общество по своему образу и подобию – таким образом она создала основу для своей политической власти. Захват политической власти происходил, как правило, тогда, когда буржуазия уже выиграла битву в гражданском обществе; когда в гражданском обществе она уже установила свое господство. Политические революции, по сути, санкционировали и институционализировали захват власти в гражданском обществе. Но в истории классовой борьбы рабочих возможность того, что люди в гражданском обществе начнут закладывать основы цивилизационной революции, играла довольно второстепенную роль – более того, практически полностью выпала из поля зрения – по сравнению с политическими сражениями. Осознание и практическое применение гуманной альтернативы, заложенной в социальные отношения между людьми, в хозяйственные методы, в разные образы жизни и в системы ценностей, игнорировалось.
Существуют, по крайней мере, два возможных направления действий, которые, хоть и не заменяют завоевания политической власти, но могут помочь преодолеть «эпоху буржуазии».
1) Повышение теоретической и практической осведомленности об альтернативе гуманной цивилизации как всемирно-исторически высшестоящей возможности, с тем чтобы отдельные индивиды – в своем мышлении и в своей жизни – делали как можно меньше уступок тем противоположным ожиданиям, которые им транслируют в повседневности.
2) На уровне индивидов, групп и классов – практические шаги к высшестоящей возможности, которые могут быть предприняты без политической власти или даже вопреки ей. Что это за практические шаги? С одной стороны, можно развивать формы жизни (формы производства, добровольные объединения, формы досуга), способствующие увеличению личной свободы индивидов и обогащению их общественных отношений. (Множество стихийных попыток в этом направлении предпринимаются малыми и большими группами по всему миру.) С другой стороны, можно стремиться к тому, чтобы альтернатива гуманной цивилизации организовалась в своего рода контрвласть в гражданском обществе. Это означает сознательное построение параллельной власти, ведущей «скрытую гражданскую войну» как против политического государства, так и против манипулируемых государством механизмов гражданского общества, играющим на руку сохранению статуса-кво.
А ведьмы таки существуют (II.)
Во время так называемой смены режима была опубликована статья (университетского профессора) о Коммунистическом манифесте. (Журнал «SzemTanú» [«Свидетель»] 1990/2. Статья была перепечатана в газете «Népszabadság».) Автор, находясь в свежем ступоре от внезапно наставщей свободы делать громкие заявления, высказывает интересные вещи.
Например, в Манифесте говорится, что часть буржуазии занимает позицию пролетариата: «как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно – часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения». Переваривая и углубляя эту мысль, SzemTanú приходит к выводу, что «большая опасность манифеста заключается в том, что он своими упрощениями сводит историю к движению материи и исключает из нее всякое нравственное, интеллектуальное и идейное самодвижение».
В Манифесте говорится, что коммунисты намерены создать общество, в котором целью является свободное развитие человека, индивидов: «расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс». Экономические блага, «накопленный труд», вещи – все это является средством достижения этой цели. Коммунистическое общество обеспечивает каждому человеку «личную собственность», а именно – личное присвоение общественных продуктов, средств существования, «продуктов труда, служащих непосредственно для воспроизводства жизни». Условием для этого является труд на имеющихся у общества средствах производства. Можно добиться слияния промышленного и сельскохозяйственного производства и тем самым покончить с антагонизмом между городом и деревней. Все производство «сосредоточится в руках ассоциации индивидов [в немецком оригинале: в руках ассоциированных индивидов]», которые занимаются производством с целью удовлетворения потребностей в их совокупности. Таким образом, устраняются условия существования классового противоречия между трудящимся без собственности и неработающими собственниками, с одной стороны, и условия существования обмена, опосредованного деньгами («торгашество»), с другой. С исчезновением классовых различий и приспособлением производства к общим потребностям производителей «публичная власть потеряет свой политический характер». Глубоко вздохнув после прочитанного, SzemTanú пишет: «Как они собираются устроить этот мир, мы не знаем. О строительстве речи не идет, только о разрушении». Призрак коммунизма – это, дескать, призрак хаоса. (Утверждение, что в 1848 г. Маркс был известен как автор «Экономическо-философских рукописей», – лишь незначительная неточность по сравнению с этим. Как известно, ЭФР были впервые опубликованы в 1932 г.)
Трудно предположить, что автор статьи (или хотя бы кто-то из редакций) не знает о ложности многих ее базовых положений. Что может заставить ученого-профессора поставить свое имя в качестве достоверного свидетеля под утверждениями, которые он сам заведомо считает ложными?
Можно предположить, хотя и маловероятно, что мы имеем дело просто с отдаляющимся от фактов «нравственным, интеллектуальным и идейным самодвижением» автора. Также можно предположить (хотя это требует сильного воображения), что к написанию статьи его подтолкнули серьезные финансовые трудности, а искажения научной корректности объясняются идеологическими императивами рынка сбыта. Наконец, можно предположить, что статья была призвана выполнить, говоря словами Дьердя Лукача, «социальный заказ» и внести свой вклад в «создание ведьм», свойственное политическому духу времени.
Любая социальная и политическая система существенно характеризуется тем, как именно она пытается противостоять своим внутренним конфликтам, неравенству и несправедливости. Действует ли ради их истинного разрешения, или же ищет козлов отпущения и пытается переложить вину на других, порождая фантомов, ведьм и врагов.
Ласло Тютё
