Дело об избиении редактора газеты «Химкинская правда» Михаила Бекетова и дело антифашиста Алексея Олесинова последние месяцы приковали к себе интерес многих интернет-СМИ, общественных организаций и политических активистов. В центре внимания оказался Станислав Маркелов – адвокат Олесинова и Бекетова. Станислав – вероятно, наиболее известный левый адвокат в России, один из основателей и президент Института верховенства права. Юристы, объединенные в эту общественную инициативу, берут на себя наиболее крупные судебные дела, имеющие социальное и политическое звучание. Защищают же они тех, до кого не только нет дела политическому истеблишменту, кого политическая, финансовая и иная элита России желала бы видеть на скамье подсудимых. Сотрудники Института ведут дела по трудовым конфликтам, арестованных властями антифашистов, жителей Северного Кавказа, пострадавших от местных властей, и представителей федеральных структур в «горячих точках»…
Станислав, вы президент Института верховенства права. Не могли бы вы рассказать нашим читателям, что это за организация, какие цели она перед собой ставит?
Деятельность Института верховенства права часто отождествляют только со мной, воспринимая ее как организацию, которая существует вокруг одного человека. Это заблуждение, на самом деле все не так.У нас отделения в 22 регионах России, если не ошибаюсь, плюс отделение в Белоруссии, плюс партнерские организации с похожими структурами или отдельными юридическими образованиями в других странах СНГ. Но сначала организация возникла именно как профильная юридическая, то есть как объединение независимых адвокатов, юристов, ведущих дела общественно значимой социальной направленности, для взаимной поддержки, передачи друг другу дел, поскольку такие дела связаны с особым риском их ведения, они сейчас, так скажем, не очень популярны, это не дела по бизнесу…
И не оплачиваются…
К огромному сожалению, я просто вынужден это подчеркнуть и поставить множество восклицательных знаков: с оплатой мы не можем помочь. Основной вопрос здесь – это взаимоподдержка, координация усилий, ну, и помощь тем, кто ведет такие дела, так как люди, попадая в орбиту социально значимых дел, их еще называют «стратегическими делами», обычно просто не очень умеют их вести. Такие дела очень сильно отличаются от общего порядка дел.
Впоследствии функции института значительно расширились. Мы стали выступать как партнеры целого ряда организаций, которые постоянно имеют проблемы в плане их преследования со стороны судебных инстанций, правоохранительных органов. Например, мы выступаем постоянными партнерами по делам, связанным с уголовными преследованиями журналистов. И мы завязали дружеские контакты как с обслуживающими организациями юридического профиля, например, по защите социально-трудовых прав, так и с социальными организациями, возник обмен информацией, мы стали выпускать собственные издания, брошюры. К сегодняшнему дню мы издали пять таких брошюр. И деятельность института сильно расширилась, ушла за пределы чисто юридической. Теперь в нашем составе есть и социологические отделения, психологи, журналисты, которые интересуются общественной тематикой, ну и люди, так или иначе сталкивающиеся с правовой и с правозащитной деятельностью.
Многие считают институт чисто правозащитной организацией. Это не так. Скорее это социально-правовая организация, так как изначально все-таки ее костяк – профессиональные юристы, воспринимающие свою деятельность как часть социальной, а не как просто профессиональное приложение своих прав. В дальнейшем мы сделали акцент на информационной работе, подняв свой сайт до такого уровня, что он стал интересен – уже можно сказать с определенностью – не только юристам, но всем, кто интересуется крупнейшими делами, которые существуют у нас в России, – политическими делами, правовыми и социальными конфликтами. И сейчас по посещаемости он находится на уровне информационных порталов, хотя мы не ставили своей задачей сделать информационный портал со штатом работников, постоянным обновлением информации. Делали ставку на выделение той информации, которую невозможно найти где-либо еще.
Кроме того, мы активно участвуем в социальных проектах, например, в тех же социальных форумах, которые бывают как юридические, так и чисто социальные. И еще: мы пытаемся действовать в тех сферах, которые выпадают из активности как правовых, так и социальных активистов, хотя имеют особое значение для ситуации в России вообще. Я имею в виду «горячие точки», где приложение наших усилий особо значимо. Сейчас это вопросы преступлений, связанных с социальной и национальной рознью. Ну и, наконец, те самые особо значимые общественные и социальные дела, которые, собственно, и явились профилем, целью создания нашего института.
Громкий резонанс в СМИ, интернет-изданиях, среди активистов левого движения и социальных инициатив не так давно вызвало нападение на главного редактора «Химкинской правды» Михаила Бекетова. Насколько известно, вы вели и ведете до сих пор его дело?
Я адвокат Михаила уже почти год. Интересно, что он тогда уже находился в ситуации постоянного давления со стороны правоохранительных органов и административных структур, чуть ли не под психической атакой. Людей, которые хотели его защищать, было крайне мало. Сейчас, когда произошло это чудовищное нападение, его имя не сходит со страниц газет и телеэкранов. Мне хочется спросить: где ж вы были раньше?
Ситуация по этому делу выглядит очень интересно и потому, что когда возникло дело о клевете, можно было сразу сказать, что это не просто дело, а именно организованное давление со стороны заинтересованных структур, которое не имеет ничего общего с какими-либо правовыми основаниями. Бекетову поставили в вину то, что он подозревает в причастности к взрыву его автомобиля главу администрации города Химок. При этом само дело по взрыву автомобиля еще не было расследовано, оно находилось на стадии предварительного следствия. Совершенно очевидно: какая же тут может быть клевета и заведомая ложь, если само дело еще до сих пор расследуется? Уже во время суда был выявлен факт прямой подделки доказательств. И этот факт оказался просто умопомрачителен, поскольку в заявлении одного из свидетелей, Егорова, было прямо сказано, что Бекетов занимается клеветой на органы власти и дестабилизирует политическую ситуацию в обществе – ни много ни мало. Этот Егоров оказался оператором Рен-ТВ. И когда он пришел на суд, то был крайне удивлен, что давал такие показания, потому что самого Бекетова он впервые увидел, когда у того взорвали машину.
То есть он не давал показаний, и это было кем-то написано вместо него?
Совершенно верно! Это прямая подделка. И эта подделка была сделана от имени работника Рен-ТВ! Мы тут же потребовали возбуждения уголовного дела, но у нас суд и следствие объективны только на бумаге – и, естественно, судья просто сделала все, чтобы не принять заявление, хотя она обязана была это сделать. Прокурор вообще выдал шедевр: да, мы подтверждаем факт фальсификации, но это мелкое техническое нарушение, поэтому заявление мы не примем. Я цитирую. Мы, и он, и я, подали заявление о должностном преступлении. В ответ мне пришла умопомрачительная бумага за подписью референта отдела по делам лиц, имеющим массовый правовой статус, из Генеральной прокуратуры РФ: мое заявление, ответили мне, передано на рассмотрение в Ямало-Ненецкий автономный округ.
Мда… А кто тут ненец, Бекетов?
Ну вообще-то, Химки всегда были в Московской области. Поэтому, прочитав ответ (он есть у меня на руках), я направил в Генпрокуратуру заявление, которое тоже могу представить, где было прямо написано, что я с удовольствием ознакомился с этим ответом, но поскольку очень занят, наверное, пропустил реформу, которая присоединила город Химки и Московскую область к Ямало-Ненецкому автономному округу. А если следователь, который занимался подделкой, прячется в тундре среди хантов-оленеводов, то его надо объявлять в федеральный розыск, потому что он и там будет фальсифицировать доказательства. К сожалению, на это заявление я до сих пор ответа не получил. А Михаил Бекетов в ответ на свое заявление, к сожалению, получил вот тот самый визит гостей, который так печально закончился.
Я не связываю напрямую заявление и факт нападения. Но с другой стороны, понимаю, что раз попытка быстро его осудить и оказать на него давление усилиями правоохранительных органов и суда закончились ничем, вполне возможно, что они просто перешли к давлению не через прокуратуру, а через кого-либо еще. С другой стороны, и это, пожалуй, самый важный момент, дело в том, что следствием по делу Бекетова занимаются правоохранительные органы, которые Бекетова незаконно преследовали за клевету и преследуют до сих пор – дело же ведь никто не отменял, он и сейчас находится под судом за клевету. Дело расследуют те же самые органы, которые обвиняли его в клевете. Более того, это те самые органы, которые он сам обвиняет в совершении не должностного проступка, а именно преступления. Получается, что они объективно должны расследовать и проявлять рвение в отношении потерпевшего, который их же обвинял. Основная задача сейчас – это, конечно же, во-первых, перевод дела в федеральные следственные структуры, чтобы они находились вне пределов следственных органов того региона, который хотя бы административно должен отвечать за совершение зверского преступления против общественного деятеля. Во-вторых, подтверждение того факта, что это было покушение на убийство, а не просто какое-либо хулиганское нападение. Все эти тактические вещи – это нормальная адвокатская борьба, которая ведется в рамках особо сложных дел.
СМИ сообщили, что в совершении преступления подозревается бывший сотрудник милиции. Как вы прокомментируете эту информацию?
С этим человеком я лично беседовал. Он сам, можно сказать, и вышел на журналистов, и общался со мной. Но он утверждает, что не имеет никакого отношения к делу, что это подстава, выдвигает свои версии, но чисто гипотетические, именно предположения. Самое интересное, что, несмотря на этот слив, к нему никакие сотрудники милиции не приходили ни разу. Соответственно, можно говорить о прямом сливе с целью ввести в заблуждение средства массовой информации и общественное мнение.
Вы ведете дело Алексея Олесинова, антифашиста, арестованного за драку с охранником клуба «Культ». Не так давно по интернет-СМИ прошла информация о многочисленных нарушениях, допущенных в его отношении следствием. В чем, на ваш взгляд, причины ареста Олесинова и в каком состоянии сейчас находится это дело?
Дело более чем странное – по той причине, что реально-то дела никакого нет. У Олесинова была, еще в августе, небольшая стычка с охранником клуба. Подобные стычки в Москве бывают очень часто. По так называемому дресс-коду охранники не пропускают в клубы молодых людей, а молодые люди начинают возмущаться и пытаются прорваться. Таких людей было около 40. Они стали возмущаться, началась толкотня с охранником. По показаниям и самого Алексея, и тех, кто там был, охранник сам первый нанес удар. У них завязалась легкая стычка, не закончившаяся ничем. Никаких травм, ни, как я понимаю, даже синяков, ни у кого не было, а после этого уже сам Олесинов был задержан сотрудниками милиции, которые составили протокол об административном задержании, взяли с него разъяснения. Сделали нормально свою работу и отпустили. В крайнем случае – это административный проступок, за который можно наложить штраф или же, как в данном случае, отделаться выговором, что более чем распространено. И вдруг через два месяца возбуждается уголовное дело. По этому делу Олесинова не только задерживают, но ему предъявляют обвинение. И более того – после этого его еще и арестовывают. Если двигаться такими темпами, то у нас скоро будут арестовывать за бесплатный проезд в общественном транспорте. Тем более что Алексей москвич и, естественно, никуда не собирался бежать. Тем более что он ранее не судим и за примитивное хулиганство у нас вообще как-то не принято арестовывать людей. Ну, если, конечно, вдобавок к этому хулиганству человек не совершил еще серию преступлений или же имел непогашенный срок. Все дело разъяснилось очень просто, когда я увидел два документа, на которые сейчас могу ссылаться, потому что они были оглашены на суде по мере пресечения. Это постановление о привлечении в качестве обвиняемого и постановление о ходатайстве в выборе меры пресечения содержания под стражей. Первой же строчкой написано, что Алексей Олесинов является неформальным лидером движения «антифа» и это движение имеет противоправный характер. Там более сложная формулировка, но смысловая нагрузка именно такая. Поскольку это поставлено во главу угла, понятно, что его судят не за какую-то непонятную стычку с охранником, которая произошла давным-давно и за которую он уже понес административное наказание, а именно за то, что он участвует в антифа-движении. И кроме того, я совершенно не понимаю, почему следствие уже заранее решило, что антифа-движение носит антиобщественный характер. У нас вроде никаких решений судов по этому поводу не было. Из всех политических организаций я знаю такие решения по Национал-большевистской партии, но уж никак не по движению антифа. В связи с чем этот вывод сделало следствие и почему это поставлено во главу угла, ну… пусть они попробуют ответить. Но сегодняшнего дня никаких ответов нет. Остались только документы, указывающие, что человека обвиняют за то, что он является лидером антифа-движения, молодежной части, так скажем. И оказывается, за это он может быть не только обвинен, но и арестован.
В ряде интернет-СМИ прошла информация, что это дело было объединено с делом об убийстве Федора Филатова. Правда ли это и с чем вы связываете такой ход дел?
Оно объединено не с делом об убийстве Федора Филатова, а с последующей серьезной дракой, которая была у того же клуба «Культ». Там действительно после этого была очень серьезная драка уже с тяжкими последствиями. Но даже оперативные работники говорят, что у человека могут быть два железных алиби: либо человек мертв, либо он сидит. В момент этой драки Алексей Олесинов сидел в УВД «Таганское» за вот эту вот мелкую толкотню с охранником. И присоединять его к этому делу – более чем странно. Разве что инцидент с охранником произошел приблизительно рядом с тем же местом, где потом была одна большая драка. Но в одном месте, к сожалению, может совершиться много разных преступлений в течение многих лет. Как, почему это определено, совершенно непонятно. Кроме того, совершенно непонятно, почему данное дело находится на личном контроле первого заместителя министра внутренних дел, – если, конечно, подтвердится информация, которую я знаю ее только из устных источников.
То есть дело о хулиганстве теперь берет под личный контроль заместитель министра?
Ну, наверное, у нас в стране нет более серьезных дел, чтобы первый замминистра МВД лично контролировал дело о хулиганстве? Я думаю, что это, наверное, такое особо значимое дело! А дела об организованной преступности, дела о тяжких преступлениях, ах – они не столь значительны. Далеко не каждое из них удостаивается личного внимания таких высоких персон.
А информация об объединении дел Олесинова и Филатова? Она достоверна?
Да, такая информация была. Она, видимо, связана с тем, что дело расследуется фактически тем же следовательским составом и в том же самом следственном отделе. Таким образом, можно говорить о фактическом объединении этих дел. Формально, может быть, они имеют разные номера.
Вы достаточно давно занимаетесь вопросами, связанными с нарушением прав человека на Кавказе и в Закавказье. Не могли бы вы рассказать о деятельности вашего института на этом поприще?
Я занимаюсь проблемами Северного Кавказа аж с 1994 года. В том году я первый раз выезжал в этот регион – был в Северной Осетии, в Ингушетии, в Пригородном районе, в зоне осетино-ингушского конфликта. На тот момент первая война в Чечне еще не началась. Она началась 10 декабря. Но тогда уже были столкновения внутричеченского характера, связанные с лабазановцами и гантемировцами. В любом случае, тема Кавказа оказалась в сфере деятельности института в силу ее особой значимости и особой напряженности. Может быть, просто несколько менялась направленность интересов. Там, где наиболее сложная ситуация, – там мы активнее всего работали. На протяжении многих лет, конечно же, основным пунктом приложения усилий была Чечня. Совсем недавно – Ингушетия, в связи с последними событиями, убийством Евлоева и так далее. Кстати, во всех делах, связанных с Кавказом, как в ведущихся на Кавказе, так и выходящих в других регионах, но непосредственно затрагивающих кавказскую реальность, работал я лично, либо адвокаты из моего института. Я просто перечислю: дело Буданова (работал я), дело Ульмана (со стороны потерпевших работала наш адвокат Тихомирова, я не знаю как сейчас состояние этого дела, может быть, и работает до сих пор), дело по убийству Евлоева (работает наш адвокат Магомед Абубакаров). Дела, связанные с совершением особо значимых преступлений в Чечне, практически целиком охвачены нашими адвокатами. Я работал по делу «Кадета» – это федеральный офицер, омоновец, осужденный непосредственно в Грозном за тяжкое преступление, когда еще на улицах продолжались боевые действия. И тогда уже удалось начать восстанавливать судебную систему в Чечне. Сейчас активно работаем по осетино-грузинскому конфликту. И вот последнее наше крупное мероприятие: нам удалось провести большую конференцию по проблемам Северного Кавказа на Социальном Форуме в Мальмё, где произошла уникальная вещь. Представители Южной Осетии и Грузии смогли не только демонстративно пожать друг другу руки, но и договориться о целом ряде практических вещей для ликвидации последствий конфликта.
Это представители каких-то конкретных общественных организаций? Каких договоренностей удалось достичь?
Вся конференция проходила под эгидой нашего института. Там были представители Южной Осетии, Абхазии и Грузии. Но доминировала в связи с войной тема Южной Осетии и Грузии, естественно. Партнерами с западной стороны, поскольку это общая практика социальных форумов, выступали наши давние коллеги – «Профсоюзный конвой». Это профсоюзная организация из Франции, мы их очень хорошо знаем, поскольку еще во время активных боевых действий в Чечне они были единственные, кто занимался, не просто сплавляли гуманитарную помощь, чтобы ею спекулировали там на черном рынке, а пытались приехать в Чечню и раздать ее там нуждающимся. Мы предоставляли им своих юристов в качестве «сталкеров», проводников в Чечню, чтобы они смогли провести французскую делегацию. Что касается представителей из Южной Осетии и Грузии, то здесь также сложились тесные отношения. Причем это не были какие-то маргиналы или заранее питающие к другой стороне симпатию. Достаточно сказать, что представитель Южной Осетии приехал на Социальный Форум в Мальмё, только-только отвоевав в Цхинвали. Насколько я знаю, он был ранен. Сейчас он лечит зрение из-за последствий ранения. Что касается представителей Грузии, мы не очень хотим их раскрывать по одной простой причине. Ситуация в республике, к сожалению, достаточно накалена, и те, кто активно общается с российскими представителями, уже имеют определенные проблемы. А уж те, кто соглашается общаться и общается с представителями Южной Осетии и Абхазии, тем более рассматриваются властными структурами как нежелательные элементы. Я отнюдь не собираюсь обелять российскую сторону, но это грузинские реалии. А я гражданин России, а не Грузии. Поэтому коллег из Грузии, какие организации они представляют и как их зовут, раскрывать не буду.
Какова специфика дел, которые приходится вам, как адвокату, и вашим коллегам вести на территории Чеченской республики?
Это одно из наших профильных направлений. Достаточно сказать, что в Чечне я бываю приблизительно раз в месяц, может быть, раз в полтора месяца. Плюс в соседних регионах (Дагестан, Ингушетия, Осетия). Дела там имеют всегда особый характер и особую сложность. Достаточно сказать, что на территории Чечни за последние несколько лет убито шесть адвокатов. Плюс к этому надо учитывать, что там произошла полная деградация правовой системы. На протяжении более десяти лет у них не было никаких судов, даже столь неразвитых и достойных критики, как у нас в России. У них были какие-то суррогатные правовые системы вроде шариатского права или там полевых судов. Но к нормальному суду они не привыкли, и приходится ломать тенденцию, когда адвоката рассматривают только как посредника во взятках. Человека, который принесет конверт следователю.
А в каком случае в ход дела вмешиваются ваши представители?
В основном это происходит через дела, что имеют особую значимость для положения в Чеченской республике или могут оказать влияние на ситуацию с правовой системой вообще, в самой ли Чечне или во всей России. Ну, понятно, что это такие дела, как дело Буданова, дело Ульмана… Они оказывают влияние на всю общероссийскую правовую ситуацию. В то же время поскольку наши люди на Кавказе постоянно там работали, а люди там проверяются на тех делах, где они реально рискуют, и очень часто рискуют собственной безопасностью, в Чеченской республике и в соседних регионах мы имеем, пожалуй, самое боевое и крепкое отделение нашего института и в профессиональном, и в личном плане.
Там работают филиалы вашей организации?
Да, безусловно. Филиалы имеются в достаточно большом количестве регионов Российской Федерации. Более того, надо учитывать, что ряд организаций вошли к нам именно как коллективные члены, как адвокатские объединения. А поскольку работа идет всегда через людей – данное отделение является сильным и серьезным.
Читая материалы сайта Института верховенства права, я натолкнулся на весьма интересный материал о деле бывшего боевика чеченских сепаратистов Заура Мусиханова. Что бы вы могли сказать об этом деле, в каком состоянии оно находится в настоящее время?
Начну с конца. В плохом состоянии. Мусиханов сидит. Два слова об этом деле. Особая проблема в Чечне, к сожалению, малоизвестная в России, но очень острая – это вопрос неприменения амнистии, или вернее сказать, выборочного применения амнистии. Людям, которые приходят из сепаратистских боевых структур, предлагают на выбор либо переходить в официальные военные формирования кадыровцев, либо на них заводят уголовное дело и сажают как «бандитов». При этом не имеет значения, что человек реально совершил. Был ли он мародером, реально ли бандитствовал, расстреливал пленных или же, как в случае Мусиханова. Он находился в составе вооруженного формирования лишь около двух месяцев и за это время успел вырыть окоп, куда бегал с автоматом, но никаких серьезных преступлений за ним не числилось, даже по данным наших силовых структур. В этом случае можно доверять этой информации, так как понятно, что наши силовые структуры не стали бы обелять чеченца. Пошел он в незаконное вооруженное формирование тоже по понятной причине. Во время бомбардировок Урус-Мартана у него погибло одиннадцать родственников сразу, за одну минуту. После этого он ушел в незаконное вооруженное формирование. Побыв там два месяца, он понял, что это не его дело, вернулся домой и зарыл автомат. По официальным источникам, все патроны, которые у него были, остались не расстрелянными, что еще раз доказывает, что он не принимал участие в боевых действиях. Чем это дело уникально? Ситуация к сожалению распространенная. Узнав об амнистии, он пришел в милицию и написал заявление. Однако вместо амнистии был объявлен бандитом и получил длительный срок лишения свободы – 10 лет. За что он сидит – совершенно непонятно, все оправдывающие его сведения находятся даже в приговоре суда. Более того, прошла вторая амнистия, в которую должны были быть включены статьи, которые были ему вменены. Самое удивительное, что суд просто забыл о состоянии амнистии и узаконил практику ее выборочного применения. Получается, что человек, который лоялен власти, или может заплатить, получает амнистию. Тот, кто просто не хочет дальше воевать, хочет уйти от ношения оружия, от боевых действий, оказывается в зоне. И ситуация очень плохая, потому что Мусиханов продолжает отбывать свой срок. На примере этого дела можно выявить, что применение амнистии в Чечне не содействует урегулированию ситуации. С одной стороны, уходят от ответственности реальные бандиты, с другой – применяют санкции и очень серьезные наказания в отношении лиц, как раз достойных того, чтобы они находились на свободе.
Насколько я знаю, ваш институт и вы лично неоднократно вели дела, связанные с профсоюзами и трудовыми конфликтами. Есть ли сейчас какие-то судебные дела с подобной спецификой, достойные упоминания?
Могу рассказать очень интересный анекдот. Буквально анекдот, но взятый из жизни. Я как-то общался со своим коллегой из Испании, и, рассказывая в частной беседе об особенностях своей работы, я спросил: какие категории адвокатов являются наиболее элитными в Испании. Я ожидал услышать «специалист по налоговому праву, финансовым спорам, корпоративным конфликтам, экономическим преступлениям». Но я услышал, что это специалисты по трудовому праву и трудовым конфликтам.
А почему так? Это так денежно? Или их просто мало? Да так мало, что приходится их искать?
Я крайне удивился, потому что если сейчас ради интереса пройдете мимо объявлений адвокатских и юридических консультаций по оказанию услуг, вы очень часто увидите приписку «Кроме трудовых дел и дел по социальному обеспечению». Это общераспространенная приписка. Ситуация очень простая. Если у нас возникает спор между работником и работодателем, то судится лично слесарь Пупкин и какой-либо работодатель. Естественно, у слесаря Пупкина никогда не было нормальных денег на адвоката. Естественно, суд почему-то всегда пристрастен в пользу работодателя. Странная тенденция, но вполне обычная. Если там возникает конфликт и доходит до испанского суда, то с одной стороны всегда выступает профсоюз, который имеет возможность организовать очень хорошую кампанию в защиту своих членов и юридическую поддержку, а с другой – выступают объединения и ассоциации работодателей. Уровень конфликтов сразу переходит совершенно в другую плоскость и совершенно на другой качественный уровень. Мы активно работали и до сих пор сотрудничаем в сфере трудового права, но не можем делать это своей профильной областью, поскольку она до сих пор является сферой просто невыгодной, хотя у нас есть и специалисты по трудовому праву, и люди, которые работают в этой области. Более того, я был рецензентом действующего Трудового кодекса и тогда еще в стенах Госдумы проводил правовую конференцию, давшую резко отрицательную оценку Трудовому кодексу, по которому мы сейчас – не могу сказать «живем»… По нему невозможно реально проводить трудовые отношения, которые у нас формально присутствуют. Мы проводили целый ряд дел, связанных с профсоюзными конфликтами. Пожалуй, одно из самых интересных дел – связанное с контролерами на железнодорожном транспорте, их увольнением, где из-за частного факта нарушения по увольнению удалось поменять ситуацию в стране вообще, связанную с массовым незаконным побором с граждан. Один вопрос: если вы опаздываете на электричку и не покупаете билет, а мимо проходит контролер, имеет ли он право с вас брать штраф помимо стоимости билета? А теперь стоит подумать: берет он штраф, а РЖД же у нас ООО, то есть частное предприятие. Это что ж получается: государственные штрафы у нас берет частное лицо в интересах частной кампании, а в бюджете, в доходной статье государственных и муниципальных органов нет такой графы, как получение денег от штрафов за незаконный проезд на электричках. Суммы оказываются просто астрономические, поскольку у этих контролеров и ревизоров даже был план по снятию штрафов. И если они не выполняли его, то их уже самих штрафовали за невыполнение рабочих обязательств. Ситуацию удалось переломить так, что сейчас штрафы с граждан не берутся, берется, естественно, стоимость проезда, и квитанция за оказание услуг по продаже билета прямо в электричках. Эта сумма значительно ниже, чем стоимость штрафа. Одним частным случаем удалось сэкономить многим и многим сотням и тысячам людей деньги, которые раньше шли неизвестно куда. Это частный пример трудового конфликта, который рассматривался в пределах нашего института.
Ваша деятельность распространяется и на Белоруссию?
Беларусь была зоной приложения наших усилий, когда там были особо напряженные отношения и конфликты. К сожалению, сейчас ситуация для работы в Белоруссии крайне неблагоприятная, поскольку независимую адвокатуру фактически задавили. Там есть адвокаты, полностью подчиненные государственной юридической системе, а те независимые, которые остались, боятся входить в сколько-нибудь серьезные дела, потому что их просто лишают лицензии, они остаются без работы.
Серьезные дела какого рода?
Имеющие общественный характер. Адвокаты остаются без лицензии, поэтому вести там активную работу крайне тяжело. Я могу даже сказать, что в рамках Дня единых действий удалось провести конференцию в Минске в январе 2008 года (24–25 января). И то она прошла с огромными сложностями. Неоднократно приходилось покидать помещение, где должна была проходить конференцию, многих активистов и просто людей, приехавших туда, отнюдь не протестных деятелей, а юристов, снимали с автобусов и поездов, не давали проехать. И мы вынуждены были проводить конференцию в полуподпольном режиме. Хотя конференция планировалась как исключительно мирная, скорее юридическая научно-практическая. Там собирались активисты социальных движений, профсоюзов, юристы. Это уж никак не протестное «сборище», тем более не митинг! Но даже такого уровня активность сложно проводить в Белоруссии. В Белоруссии у нас остается отделение, но, к сожалению, остается тенденция к оттоку людей. Так, например, один из наиболее активных наших юристов работал в Белорусии, но сейчас собирается переехать в Литву. Ему просто не дают работать. С другой стороны, представители Белоруссии по линии нашего института ездили с нами в Мальмё и очень активно принимали участие во всех мероприятиях.
Ну и заключительный вопрос. Есть ли надежда на рост вашего института, подобных юридических инициатив, работающих по социальным конфликтам, по нарушениям прав простых смертных?
Есть циничная юридическая поговорка: «Надежда умирает под следствием». Я, конечно, не хотел бы заканчивать нашу беседу на такой пессимистической ноте. Хотя и говорится, что пессимист – это хорошо информированный реалист, но реальные возможности и планы, которые у нас имеются, – не совпадающие величины. И мы вынуждены ограничивать возможности своей деятельности по целому ряду причин. По финансовой причине, так как мы – организация, не имеющая внешних источников финансирования вообще. Почти единственный источник финансирования деятельности института – адвокатские гонорары, мои и моих коллег. Это и организационные причины: люди просто не хотят рисковать. Это и постоянное противостояние прессу, особенно в регионах.
Давление идет совершенно с разных сторон. Поэтому каждый раз приходится не просто работать и осуществлять социальные проекты, а именно преодолевать возникающие трудности.
Беседовал Дмитрий Рублев