© tesey.livejournal.com
В Новороссии периодически слышишь истории от бойцов, как они попадали в «пи…рез» (специфический нецензурный термин войны на Донбассе, обозначающий критическую боевую ситуацию). То кто-то попадал под минометный обстрел в лесопосадке, когда мины разрывались практически над головой, цепляясь за толстые ветви (просто потому что противник поставил взрыватель на срабатывание в осколочном режиме – взрыватель наткнулся на малейшее препятствие и сработал; а если бы поставили на режим фугаса, то мины взрывались бы у самой земли, разбрасывая смертоносные осколки параллельно земле). На других выходил танк или БМП на расстоянии 200 метров и долбил, пока не закончится боекомплект, — спасала правильно вырытая траншея. Третий с десятком бойцов выезжал на засаду диверсантов – очереди из нескольких автоматов Калашникова прошивали автобус, как иголка бумагу. 11 из 13 бойцов ранены, зато двое оставшихся даже не услышали свиста пуль вблизи себя, ни одной царапины от разбитых окон не было.
Но это четкое разделение: есть наши и есть враг. Ты на одной из сторон, у тебя есть оружие, у тебя есть приказы и правила, которые дают право защищаться, убивать. У тебя есть твое подразделение, укрытие, позиции.
А вот совершенно иная ситуация. Тоже война. Но ты тут путешествуешь. Ирак. Северная часть страны – Иракский Курдистан. Едешь автостопом из Сулеймании в Эрбиль. Можно ехать по горным дорогам, через городок Койя, мимо его халдейской 600-летней церкви Мар Бин – глиняный купол, глиняные кресты, глиняные иконы. Эта дорога длиннее и автомобилей там гораздо меньше. Подавляющее большинство едут по дороге через Киркук – она не заходит в сам город. Иранские и турецкие фуры, местные курды, турецкие и сирийские. Арабы тоже едут этой дорогой – это основная трасса, ведущая в арабскую часть Ирака из курдской. Ловишь попутку где-то в 10 километрах от Киркука (не повезло застопить машину, которая проскочит через этот город). Раздолбанный «Фольксваген» – внутри двое мужиков, вроде бы курдские лица. Спрашиваешь: «Бо кве ароет? (куда едете?)» Отвечают, приветливо улыбаясь: «Киркук».
«Тамам, мен Эрбиль. Мен рагая Эрбиль. Парам ния. Хоша?», – выкладываешь весь свой скудный запас курдского, добавляешь жестов, объясняешь, чтобы высадили на объездной. Они согласны. По дороге водитель объясняет, что и ему с товарищем тоже в сторону Эрбиля, но в Киркук надо заехать, чтобы купить некую деталь для машины, пару бутылок водки и сигареты. У водителя сбоку прицеплен пистолет, иракский Tariq, у пассажира между креслом и дверью торчит автомат. Говорят, что полиция. Никакой униформы, даже намеков на нее, однако для Иракского Курдистана обычная практика. Соглашаешься.
Проезжаешь восточные кварталы Киркука – тут безопасно, тут курды, посты «пешмарги» на каждом перекрестке.
Отреставрированная крепость с круглыми, бочкообразными башнями на холме – самый центр города. Едем дальше – уже арабские кварталы, другие одежды, другие люди, другое всё. Мимо указателей «Тикрит – направо», «Тикрит – прямо». Ты знаешь, что 20 километров от Киркука в сторону Ткита, и начинается территория, подконтрольная боевикам Исламского Халифата – туда тебе ни разу не надо. «Стоп. Стоп. Рагая Эрбиль на. Рагая Тикрит», – говоришь им, объясняя, что тебе-то вообще не в ту сторону. Они успокаивают: да нормально все, никаких проблем, сейчас до магазина доедем, там тоже дорога в сторону Эрбиля. Прикидываешь на всякий случай, когда лучше выскочить из машины и чтобы рюкзак свой прихватить: на блокпосту «пешмарги» или прямо здесь?
Полтора месяца назад боевики Халифата зашли через арабские кварталы в Киркук и устроили бойню – десяток убитых бойцов «пешмарги», бой продолжался сутки. Выскочишь в арабском квартале и нарвешься на местных поклонников Халифата? И, разумеется, никакого вида, что обеспокоен, не подаешь. Может, эти двое действительно хотят сделать доброе дело и подбросить тебя поближе к Эрбилю. Останавливаемся. Магазин, вокруг трутся арабы: неспешные походки, красно-черные платки на головах, белые, бежевые или черные длиннополые рубахи, руки заложены за спины, женщины глухо замотаны в черное. Пассажир уходит и пропадает…
Водитель приветливо улыбается и что-то безостановочно балаболит на курдском. Соглашаешься с не менее приветливой улыбкой и прикидываешь разные варианты. Пассажир возвращается: две бутылки водки «Финляндия» и масляный фильтр. Наконец-то машина сворачивает направо – выезжаем на западную объездную и по ней к трассе на Эрбиль. На прощание эти двое с тобой фотографируются по очереди, вручив тебе свой автомат. Все счастливы, все довольны. До Эрбиля остается около 50 километров, но это курдские районы.
Или такая история. Афганистан. Мазари-Шариф – столица северной части страны. Населена в основном таджиками и узбеками. В самом городе спокойно, а вот в окрестностях, бывает, местные партизаны обстреливают американские конвои. Немецкие и хорватские не трогают. Темнеет. Находишь чайхану вблизи шиитской Голубой мечети – самый центр города, тут безопасно. Или, если афганцы надоели уже, селишься на ночь в гостинице с видом на Голубую мечеть – единственное подсвечиваемое ночью здание в городе. Номер около тысячи российских рублей в сутки. Перед сном еще выходишь посмотреть, как сворачивается уличная торговля и город превращается в молчаливые камни. Подходит паренек, где-то твой ровесник, сносно говорит на английском. Спрашивает, как дела, что в Афганистане делаешь – обычное дело для местных. Он счастлив, что ты русский. Его отец и дядя воевали «за русских против моджахедов». И он приглашает тебя в гости – переночевать в доме его семьи. Говорит, что живет недалеко от центра. А тебе действительно интересно заглянуть в местную семью, знаешь, что у афганских таджиков и узбеков – парень похож на тех и на тех внешне, — как и у наших постсоветских таджиков и узбеков нормальная практика приглашать в гости, гость для них по-прежнему священная персона.
Забираешь вещи, парень с тобой, охранники гостиницы его видят, перекидываются вежливыми репликами. Заходите в ближайший переулок и грузитесь в такси. Есть другие пассажиры. Всего семь человек. Двое на переднем пассажирском, четверо сзади. Старый «Москвич», изнутри обит ковром, на приборной панели мигает светомузыка. Едем. Центр с его многоэтажными зданиями заканчивается, начинаются окраины из одноэтажных глинобитных домишек. Дорога не асфальтировалась никогда.
Пассажиры потихоньку редеют. Прикидываешь, как бы не встрять куда: в плен к талибам или местным кланам.
С одной стороны – остывающий воздух наступающей ночи и туземные дома. С другой – точно ли всё будет хорошо? Приезжаете. Возле ворот ожидает целая делегация. С тобой здороваются старики, прикладывают руки к сердцу. Гостевая комната. Ты вместе с главой семьи сидишь на почетном месте – на матрасах-курпачи, на полу. За занавеской слышен женский шёпот. Мальчики приносят подносы с едой. Но задержаться в этой семье не удается. Через пару часов приезжает полиция – кто-то из соседей доложил. Полиция возвращает тебя в гостиницу напротив Голубой мечети.
Подобных историй десятки у людей, путешествующих по воюющим регионам и странам. Это весьма своеобразная категория путешественников. Они не хотят принимать участие в войне ни на одной из сторон. Они не хотят убивать. Берут в руки оружие лишь для того, чтобы сфотографироваться. Среди них особенно много русских. На втором и третьем месте, пожалуй, французы и немцы. Американцев среди подобных путешественников я лично не встречал. Европейцы ведут себя гораздо благоразумнее русских. Хотя я встречал одного серба и одну француженку, которые «совсем отмороженные». Серб, например, проехал из Герата в Кабул на автобусе через Кандагар и Гельменд. Француженка каталась автостопом по Иракскому Курдистану, когда боевики Исламского Халифата уже захватили Мосул и наступали на курдские районы.
Все, кого я знаю из этой категории путешественников, люди абсолютно мирные. Они никогда не принимали участия ни в каких боевых действиях. Наоборот, они верят, что все разумные люди, вне зависимости от национальности, хотят жить в мире. Среди них не так уж и много журналистов, которые потом описывают свой уникальный экстремальный опыт. Совсем немного, которые горделиво рассказывают, как бывали в воюющих странах.
Самое сложное — объяснить настоящую мотивацию этих ребят. Зачем?
Правда, например, что в воюющих странах гораздо проще встретить искренних и отзывчивых людей, чем в мирных. Война обостряет лучшие и худшие качества в человеке. Как будто двухмерная картинка приобретает третье измерение. Ты отчетливее понимаешь человеческую породу. Адреналин? Отчасти, да. Однако гораздо проще получить заряд адреналина, став как раз участником боевых действий.
Им не требуется психологическая реабилитация и социальная адаптация в отличие от тех, кто воевал, убивал и видел смерть своих товарищей. Они легко вписываются вообще в любой социум и этнос. Они мультикультуралисты в хорошем смысле этого слова.
На Западе их называют «военные туристы». Но они отнюдь не ограничивают свой опыт исключительно воюющими странами. Просто они умеют общаться со всеми, кто остается человеком даже в условиях войны.
