Ты уходишь от погонь
Сквозь кордоны, сквозь огонь
Свет в глаза, рычаг в ладонь
Но цель твоя – химера
Первый раз в сознательном возрасте я побывал в Москве в 1999 году, когда я напросился в компанию к отцу, который поехал снимать с учета купленную по доверенности «девятку». Наше пребывание в городе затянулось на пару дней, так как первая попытка попасть на прием в соответствующий госорган провалилась. Он не работал из-за неожиданного визита в Дмитров нового премьера Путина. Появившееся свободное время мы заполнили походами по музеям и достопримечательностям столицы.
Вечером 31 августа мы вчетвером играли в дурака с моей тетей и ее мужем. В этот момент по телевизору сообщили о взрыве в магазине на Манежной площади. Всего за пару часов до этого мы заглянули в этот памятник лужковской эпохи и побродили по подземным уровням.
Недавний теракт в московском метро напомнил мне об испытанных тогда эмоциях. Я не мог понять цели и мотивы террористов, которые пытались убить незнакомых им людей. Каждый новый теракт укреплял это чувство непонимания. Но после стольких лет и стольких взрывов картинка сложилась.
В частых российских взрывах в первую очередь бросается в глаза невероятно разительное отличие терактов нашего времени от политического терроризма прошлого, по крайней мере, от того, который был в разное время и в разных странах в фокусе общественного внимания. Жертвами того терроризма были коррумпированные официальные лица, полицейские чины, президенты и остальные представители истеблишмента, которых наказывали за действия, которые те или иные политические силы считали опасными или вредными. Теперь же гибнут случайные люди, которые лично не провинились перед политическими противниками, и пострадали лишь потому, что оказались в данной точке пространства-времени не вовремя.
Быть может, что современные средства защиты сделали политическую элиту менее достижимой для террористов, и они изменили сферу своей деятельности, сделав ставку на непредсказуемость времени и места акта. Однако более существенным является то, что изменились сами террористы. При прочих равных условиях террористы прошлого пытались устранить препятствия для движения в будущее, к дивному новому миру. Ими двигало стремление построить реальность, альтернативную существующей. Это казалось простым и возможным, если элиминировать небольшие преграды. Оставим в стороне правильность или ошибочность такого подхода, обратим внимание лишь на мотивацию.
Наша эпоха отсутствия альтернативы делает терроризм таким же безальтернативным. Он не направлен на положительные изменения, он вообще не направлен на то, чтобы привести к каким-либо изменениям. Теперь каждый акт – это демонстрация возможностей противоборствующих сторон, сцепившихся в смертельной схватке за влияние в определенных частях света, символ самоутверждения сил, идеологией которых, в условиях отсутствия альтернативы, обращенной в будущее, стали национализм и религиозный фундаментализм, обращенные в прошедший «золотой век». Наглядные различия в уровне жизни, социальное неравенство и отсутствие перспектив порождают разочарование и раздражение, сопровождаемое умело разжигаемой национальной и религиозной рознью.
Результатом становится тот тип терроризма, который мы наблюдаем. Убийство непричастных лиц лишает террористов симпатии со стороны общества той страны, против которой они борются. Такие теракты действительно объединяют население с властью, заставляя отдавать еще больше политической свободы для достижения безопасности, и далее по знакомой спирали.
Государство не может уступить террористам, ведь это будет означать, что такой способ политического шантажа эффективен, и его будут применять все чаще и чаще.
Поэтому современность так жестока. Государство и общество создают все условия для возникновения терроризма, однако они же делают его бессмысленным. Происходящее напоминает бесконечный теннисный матч, в котором террористы и госструктуры обмениваются ударами, чаще всего задевая сетку-общество.
Очевидно, что порочный круг можно будет разорвать только после того, как идеи другого будущего снова станут востребованы в обществе. Ирония истории может проявить себя в том, что такое возрождение может стать продолжением той же тенденции по поиску золотого века в прошлом.