Мне нравится традиция праздновать 1 сентября. Многие учителя и преподаватели воспринимают 1 сентября как начало нового года. Это для них всегда новый этап в жизни: новые классы, новые потоки, новые лица, характеры, новые радости и трудности.
Начало и конец учебного года всегда приковывают внимание к школе и, конечно, к учителям. Ближе к 1 сентября звучат слова о «благородном и самоотверженном труде учителя». В конце года речи куда менее восторженные, особенно последнее время, когда обсуждаются результаты ЕГЭ и коррупционные скандалы, с ним связанные. В течение же учебного года учителя изредка становятся героями СМИ в связи с победой на конкурсе «Учитель года» в том или ином регионе или в России. Охотнее, правда, СМИ освещают скандалы, связанные со школой и недостойным поведением учителей.
Кино и литература и вовсе сейчас отвернулись от учителей – ну что в них, действительно, интересного? Разве в каком романе или детективе промелькнет несчастная, нищая, всеми обиженная симпатичная учительница, на которую положит взгляд умный, богатый, но несчастный и одинокий бизнесмен. И тогда – о счастье! – она уйдет из ненавистной школы в новую и прекрасную жизнь.
Я знаю учителей, ушедших из школы в поисках большего заработка, знаю тех, кто после первого учебного года сбежал, приговаривая про себя «Больше никогда!» Но знаю и тех, кто оставался в школе все голодные 90-е годы, тех, кто с увлечением и самоотдачей работает до сих пор, несмотря ни на что. Кто-то, конечно, остался от безысходности, кто-то нашел способы примириться с действительностью, набирая побольше часов, используя финансовые возможности родителей или снижая планку профессионализма для себя. Но много и таких, которые тащили и тащат на себе груз этой сложной, противоречивой, самой обсуждаемой и самой непонятой профессии с неизменным достоинством.
Сколько бы мы ни обсуждали проблемы образования, в том числе и школьного, никогда у нас ничего не получится путного с его «совершенствованием», если мы не поймем содержания профессии учителя, сути педагогического таланта и способностей, необходимости их специально развивать. Не просто учить предметам, психологии и педагогике, не контролировать «качество образования» с помощью все новых и новых бюрократических правил, а создавать условия для подготовки профессионалов с совершенно характеристиками. Именно уникальными, потому что я не знаю другой профессии, в которой личный нравственный выбор до такой степени непосредственно становился бы одновременно и профессиональным актом, в которой быть профессионалом означало бы, прежде всего, решать нравственные, человеческие задачи.
Разумеется, в реальности учителю можно обойтись и без этого. Можно проводить изо дня в день одни и те же уроки, строго придерживаясь стандартов, можно быть предельно снисходительным, чтобы избегать конфликтов, или предельно строгим, чтобы пресекать любое непослушание. Беда в том, что стать учителем означает им быть вовсе. И это не просто большая потеря для учеников, это личная драма учителя. Хороший же учитель – большая удача для тех, кто у него учится, но это и его собственный крест, и особенная судьба. И даже не всегда понятно, что же это значит: быть хорошим учителем?
Как отличить доверительность от фамильярности, как заставить себя слушать и слушаться и при этом не злоупотребить властью, не начать упиваться ею, как быть (и выглядеть) убедительным и безупречным и не потерять самоиронии, как заинтересовать 25, 30, 35 таких разных личностей в своем предмете и не впасть при этом в популяризаторство, не упустить ничего важного? Как точно узнать, когда нужно проявить твердость, а когда – снисходительность, так чтобы твоя твердость не сломала, а научила, а снисходительность не развратила, а поддержала, еще лучше – окрылила. Что главное: вырастить настоящего человека (четко поняв еще для начала, что это означает) или подготовить своего ученика к успешной карьере – профессиональной или служебной? И какими результатами гордиться больше? Для каждого из нас эти вопросы возникают в процессе воспитания детей, для учителя отвечать на них – задача.
Готовить учителей средней школы адекватно подлинным и долговременным потребностям общества сегодня означает производить для производства . Но эта задача не только не решается, она даже и не поставлена пока. Поэтому перечисленные мною проблемы так и остаются для учителя не столько профессиональными, сколько личными. Часто драмами. Иногда и трагедиями.
А есть еще множество мелких, неотступных и надоедливых неприятностей, в борьбе с которыми и приходится решать такие сложные проблемы.
Все написанное мною отнюдь не гимн учителям, не просьба о понимании и сочувствии. Но это гимн профессии, с которой так трудно справиться и которой почти невозможно до конца овладеть. Профессии, к которой так легко допускают, так плохо учат и с которой так много требуют. Профессии, которая очень много значит для каждого из нас. Потому что если вы не запомнили кого-то из учителей, это не значит, что они на вас не повлияли. Потому что нулевое влияние учителя – отрицательный результат его работы. Что-то не раскрылось, чего-то не случилось, какие-то способности остались нереализованными, что-то, возможно, было потеряно навсегда.
Но есть еще и маленькие, но очень трудные победы, которые и делают эту профессию такой завораживающе привлекательной.
Я преподавала экономику в московской средней школе два учебных года в середине 90-х. Это время, помимо множества сложностей и огорчений, подарило мне несколько весьма весомых поводов гордиться собой.
Например, мне удалось не просто себя слушать криком или угрозами, а 30 подростков, которые несколько уроков пускали в меня бумажные самолетики, иногда даже поджигая их, – вот это была победа! И заинтересовала я их не чем-нибудь эдаким, а рассказом об общественно-экономических формациях. Это было в прославившемся на всю школу 9-м классе, в котором были собраны самые выдающиеся хулиганы, двоечники и бездельники. «Как вы их приструнили», – похвалила меня завуч, заглянув как-то ко мне на урок. «Я их заинтересовала», – сказала я и заплакала от радости и невыносимой почти усталости, которая давила на меня после каждого из этих уроков. После работы в этом классе у меня несколько лет сохранялась привычка внимательно осматривать стул или кресло, прежде чем сесть. Ребятки часто подкладывали кнопки на сидение, подпиливали ножки, мазали стул клеем (правда, последнее – уже у другого учителя). Я не попалась ни разу, но осторожности научилась.
После своего первого учебного года я работала воспитателем в школьном лагере. Однажды мне пришлось сопровождать детей младшей группы в бассейн. Сопровождающих должно было быть трое, но обе мои коллеги заболели, а дети уже настроились, принесли все необходимое для бассейна, да и сеанс был назначен. Никогда не думала, что довести до автобусной остановки 38 детей от 6 до 8 лет – такой тяжкий труд. Во-первых, они никак не строились в пары. Оказалось, что, несмотря на четное количество детей, по парам их разбить практически невозможно, потому что у них сложные внутренние отношения и соображения, кто и с кем может идти. Добрая половина девочек хотела идти в паре со мной, а с записным хулиганом и драчуном идти рядом не хотел никто. Кое-как разобравшись и поставив во главе колоны самых взрослых и послушных девочек, я взяла за руки хулигана и самого застенчивого мальчика, встала замыкающей, и мы тронулись. До остановки добрались без приключений, но ожидание автобуса превратилось для меня в пытку, поскольку нужно было удержать малышей на месте, а они не удерживались, да и вся орава на остановке не помещалась. Я поставила себе задачу минимум – не допускать детей на мостовую – и сосредоточилась на ее решении, не забывая при этом пересчитывать ребятишек. Никогда в жизни я столько не считала! По-моему, я посчитала в целом до миллиарда в тридцативосьмиричной системе исчисления. Автобуса мы ждали минут 15, и это были не самые легкие 15 минут в моей жизни.
В бассейне инструктора-воспитателя не оказалось, он тоже заболел. И мне предстояло помочь в раздевании и складывании одежды всем и не допустить, чтобы кто-нибудь прыгнул в воду без сигнала. Желающих это сделать было не меньше 38, и почти каждый второй попробовал свою мечту осуществить. В воде, несмотря на мой строжайший запрет, постарался хотя бы раз нырнуть, причем другие тут же бросались за ним – «Чтобы сказать ему, Аннавладимна, что нельзя нырять». Над водой поэтому одновременно торчало примерно вполовину меньше голов, чем нужно. Никогда я не плавала так быстро, не переставая при этом пересчитывать, поправлять тех, кто плавал самостоятельно, и следить за теми, кто плавать еще не умел и находился в специальном загончике-«лягушатнике». Для того чтобы привлечь внимание всех детей и, наконец, спокойно их пересчитать, я даже прыгнула (в первый и последний раз в жизни) головой вниз с небольшой вышки, заслужив восхищение и аплодисменты, во время которых и проверила «наличие присутствия». Одевание также оказалось весьма бурным, ознаменовалось ссорами и плачем. Две девочки, соединенные феном, как сиамские близнецы, громко ревели: они одновременно сушили волосы, вырывая друг у друга фен, вот волосы и запутались. Несмотря на мои титанические усилия по раскладыванию одежды купания, ее все равно оказалось меньше, чем детей. Хотя когда, наконец, все были одеты, на стульчиках сиротливо лежали несколько трусиков и носочков. Пришлось проверять, кто как одет, и надевать недостающее. Выходила я несколько пристыженная, ожидая выговора от персонала бассейна за то, что мы слишком долго возились. Однако врач и нянечка, сидевшие у выхода, одобрительно сказали: «Вот какая хорошая группа. Как организованно и тихо всё прошло, и вышли быстро». Я возгордилась.
В автобусе на обратном пути, однако, разыгралась драма. Одному из самых тихих и послушных мальчиков, полненькому крепышу в смешных круглых очках, выпал «счастливый» билет, и его одноклассница, белокурая красотка в огромных бантах велела мальчику съесть билетик «на удачу». Когда же он послушно сжевал бумажку, девочка воскликнула: «Зачем! Это просто так говорится, что надо съесть, бумагу есть нельзя. Теперь у тебя будет заворот кишок, и ты умрешь от взрыва в животе» «Взрыв» крепыша добил – и мальчик громко, самозабвенно зарыдал. Успокоить его нельзя было никакими способами. Некоторые детишки стали ему подвывать, другие смеялись, пассажиры смотрели осуждающе. Водитель потребовал прекратить шум. «Смотри, – сказала я в отчаянии, – я сейчас съем сразу несколько билетиков, чтобы доказать тебе, что это не опасно». Достала использованные билетики из сумочки (у меня всегда был запас) и съела. Страдалец от неожиданности замолчал, дети восхищенно смотрели на меня. «Девушка, я только теперь понял, что педагогика – это искусство!» – сказал один из пассажиров. Мы добрались до школы без приключений и потерь. Все 39. Дети были в восторге, но я похудела в этот день на три килограмма.
Примите мои «школьные рассказы» в качестве «новогоднего» подарка. 1 сентября почти для каждого что-то значило долгое время или значит до сих пор. И, в конце концов, по жизни все мы – учителя и ученики одновременно. И пока мы не открыли, как управлять появлением этого чуда «хороший учитель», остается надеяться, что он, как и положено чуду, возникнет вдруг, из ничего. И возникнет, конечно, под новый, учебный год. Так что с Новым годом!