Что общего между студенткой петербургского колледжа, командиром таджикского ОМОНа и лондонскими школьницами? Все они бросили привычную реальность для того, чтобы бороться за идеи нового халифата. Количество иностранных добровольцев в ИГИЛ давно перевалило за 20 тысяч и продолжает расти. С тех пор, как полтора года назад исламское государство стало кошмаром современной цивилизации, маршрут хиджры из благополучной Европы прямиком в бурлящий ближневосточный котёл был описан многократно. Соцсети – проповеди в мечетях – авиабилет в Турцию – вместе с гостеприимным эмиссаром халифата или сотрудниками турецких спецслужб через сирийскую границу. Но это всё география. Куда важнее найти путь внутреннего паломничества из уютного дома с газоном, родительской квартиры, приличного общежития столичного вуза в объятия дальнего Мордора. В чём причина невыносимого зуда, превращающего мальчиков и девочек из приличных семей и даже респектабельных яппи среднего возраста в охотников за головами кяфиров?
В поисках потерянного «Я»
Всего за какие-то полвека западный человек шагнул в мир иллюзий, превратившись из решительного хозяина собственной судьбы в марионетку в руках непонятной ему силы. Индустриальное развитие казалось безграничным – в бездушности конвейера, суровости пейзажей промышленной окраины виделись то утопия, то антиутопия. Но все – и король проката, и слесарь, и конторщик-счетовод в серых нарукавниках, – ненавидя друг друга, ощущали себя солдатами великой армии, подчиняющей хаос природы стальному порядку рукотворных машин. Мир жил от звонка до звонка, и завод с его распорядком и штатной иерархией стал образом Вселенной.
Жажда сделать мир-в-себе миром-для-себя не давала покоя. Развитие индустрии несло дух борьбы: если можно переделать природу, значит, возможно переделать и социальную реальность. Марксизм сделал каждого гражданином своего класса, борьба партий стала движущей силой истории, а политика – делом масс. Революции не рождались в пробирках заговоров, а были великим народным творчеством.
Дух времени выливался в произведения искусства, раз и навсегда сломавшего силу канона. О новом мире свидетельствовали полотна кубистов и экспрессионистов, ужас перед ревущей эпохой навсегда запечатлелся в «Крике» и «Гернике». «Фонтан» Дюшана был реальным бунтом против убивающего рационализма Первой мировой, а советские парады физкультурников утверждали преобразование человеческого духа вслед за преобразованием окружающей действительности.
Но будущее так и не наступило. Наступила постсовременность. Во второй половине века ведущие позиции окончательно захватил спекулятивный капитал. Успех оказался связан не с участием в развитии производства, а с доступом к информации о финансовом рынке. Капитализм выродился в производство фиктивных денежных знаков и в воспроизводство фиктивных социальных связей. Технический прогресс свёлся к продвижению на рынок новых гаджетов, а общественный – к росту потребления в кредит. Ги Дебор оказался пророком всепобеждающего общества спектакля.
Политика отказалась от публичности, уступив место политтехнологиям.
С Каддафи и Фиделем Кастро ушла эпоха вождей. Массам оставили только шоу, где марионетки играют левых и правых. При этом каждая из них проходит жёсткий кастинг у одних и тех же режиссёров. Цветные и фруктовые «революции» проходят по много раз откатанному сценарию. Это кульминация шоу: массы получают иллюзию значимости, не замечая, что у них отнимают остатки суверенитета.
Нетворческая эпоха привела к умиранию искусства в конвульсиях и гримасах постмодерна, способного лишь без конца комбинировать прошлые тексты, играть с культурными кодами, не привнося ничего нового. Эпоха великих модернистских экспериментов ушла безвозвратно: любой эпатаж обязан быть коммерчески или политически оправдан. Скульптура беременной Ким Кардашян как «символ плодородия», Пауло Коэльо как провозвестник библейских истин, Пётр Павленский в коконе из колючей проволоки заметны лишь потому, что вписаны в бизнес- или политпроект.
Гражданин общества спектакля испытывает непрерывное беспокойство. В эпоху постмодерна было утрачено представление об объективной действительности, а, следовательно, и об объективных критериях личности. Творческое преобразование реальности оказалось заменено продуцированием рекламных образов, потребительские ценности определяются не рационально осознанными потребностями, а искусственно формируемыми представлениями о моде. Индивид более не способен сформировать устойчивую идентичность, опираясь на ценности, а вынужден сопоставлять свою «самость» с медиа-образами и имиджевыми характеристиками, которые обеспечивают лишь временное удовлетворение потребности в самоопределении. Кризис идентичности приобретает всеобщий и хронический характер. От него страдают как маргиналы, не способные сформировать собственный имидж, так и активные представители общества, теряющиеся в многообразии масок. Традиционные связи между людьми разрушены: вслед за патриархальной стремительно исчезает и сформировавшаяся в индустриальную эпоху нуклеарная, партнёрская семья. А корпоративная идентичность с пением гимнов компании и тимбилдингом – замена никудышная.
Не удивительно, что всё больше мятущихся между семулякрами постсовременности европейцев решаются на побег, чтобы обрести самих себя, вернуть достоинство, нащупать растворяющийся смысл существования. Радикальный ислам формулирует свои ценности предельно чётко, картина бытия рисуется резкими мазками. Братство по оружию, объединённое верой в Творца, кажется, бросает вызов идущей с Запада энтропии смыслов. И чем гуще чёрные краски в СМИ, тем сильнее влекут чёрные знамёна нового халифата.
Казнь как шоу
Но таким образом оказывается, что ИГИЛ появилось и развивается не как внешняя сила и альтернатива, а как естественный продукт сегодняшнего состояния западной цивилизации. И не столько в историческом аспекте – достаточно учесть роль британских спецслужб в становлении современного радикального ислама и борьбу США со светскими режимами на Ближнем Востоке – сколько в мировоззренческом. Исламское государство активно противопоставляет своё учение остальным течениям ислама, в том числе и саудовским ваххабитам. При этом большинство активистов ИГИЛ составляют не иракцы и сирийцы, а приезжие мусульмане-фундаменталисты. Между тем, есть принципиальная разница между идентичностью мусульман в традиционных мусульманских обществах, когда ислам воспринимается как привычная норма жизни, и идентичностью мусульман в странах Запада, религиозность которых способствует внутренним и внешним конфликтам. Как замечал Фрэнсис Фукуяма, «в Саудовской Аравии никогда бы не возник вопрос, «харам» ли пожимать руку женщине-профессору, потому что такой социальной группы там просто не существует». Самоощущение европейских мусульман строится на противопоставлении себя и своей группы чуждому окружению. Так же и ИГИЛ представляется «островком духа» в разлагающемся мире.
ИГИЛ – полноценный продукт общества спектакля. Новый халифат разворачивается одновременно на реальном Ближнем Востоке и в виртуальном пространстве.
Медиагентства «Аль-Фуркан», «Итисаам», «Аль-Хайят», журналы «Dabiq», «Islamic State Report» и другие СМИ ИГИЛ работают по высшим профессиональным стандартам. Ролики с казнями западных граждан стали неотразимой атакой на массовое сознание, устрашая и привлекая многих. Казнь превращается в шоу для миллионов. Пожалуй, это кульминация всепоглощающей, убивающей жизнь театральности. Пропагандистские видеоролики, например, трейлер к фильму «Пламя войны», сделаны по канонам релизов голливудских блокбастеров и компьютерных игр. Талантам на службе ИГИЛ не пришлось прикладывать особых усилий, чтобы ввести насилие в моду – за них это уже сделала западная массовая культура. Осталось немного: развернуть шутер и боевик в реальном мире, а вернее, превратить реальный мир в шутер и боевик. Аудитория и кассовые сборы обеспечены. Нашиды о джихаде стали неотъемлемой частью западной молодёжной субкультуры, а скрытое маской лицо – самым привлекательным медиаобразом. Но, пожалуй, настоящим новым словом в медиавойне стала работа в социальных сетях. В отличие от оранжевых Интернет-революционеров, пропагандисты ИГИЛ действуют нешаблонно. Твиттер-трансляции боёв, посты с котиками-«мяуджехеддинами», готовность в любой момент вступить в беседу с заинтересованным пользователем, интернет-магазины с футболками, флагами и прочей атрибутикой – технологии создания жизненного стиля доведены до совершенства. Массовые кампании по рассылке сообщений позволяют каждому приобщиться к информационному «джихаду».
Фундаментализм – органичная форма постмодернистского мировоззрения, реакция на разнообразный религиозный фастфуд, вроде эмерджентной церкви, религии нью-эйдж или родноверия. Фундаментализм принципиально отличается от консерватизма эпохи модерна, проявляет себя исключительно как реакция на вызов и не способен развивать серьёзные социальные, политические, философские альтернативы. Радикально отказываясь признавать требования исторической ситуации, фундаментализм разрывает связь религиозного дискурса с актуальной социальной реальностью, разрушая тем самым живую религиозную традицию. Как отмечает протестантский теолог Пауль Тиллих, «фундаментализму не удается вступить в контакт с современной ситуацией – не потому, что он говорит вне всякой ситуации, а потому, что он говорит с позиции такой ситуации, которая уже в прошлом… Он уничтожает естественное и искреннее стремление к поиску истины, разрушает совесть своих мыслящих приверженцев и превращает их в фанатиков…» Но попытка возрождения ценностей, характерных для средневекового общества, в постиндустриальную эпоху обречена на провал. В результате получается не живое средневековое общество с органичной, воплощающей идеал служения иерархией и пронизывающей культуру духовностью, а химера, отрицающая действительность и оттого кровавая.
Последняя иллюзия
Именно потому боевики ИГИЛ с таким упоением уничтожают древние памятники, суннитские мечети, мавзолеи мусульманских праведников в Пальмире. Их борьба – не только борьба с искажениями учения пророка, это война с прошлым, настоящим и будущим, разрушение несовершенной действительности во имя иллюзии. Год назад Абу Тураб аль-Мугадасси, входящий в верхушку ИГИЛ, публично пообещал разрушить Каабу. Запущен механизм самоуничтожения ислама во имя мертвяще стерильной чистоты учения, а вместе с этим механизм уничтожения всей цивилизации.
Такое уже было под луной. В пору вспомнить учение Льва Гумилёва об антисистемах — главной угрозе в истории человечества. Представляя материальный мир воплощением греха, не в силах вынести тяготы жизни и осознать противоречия, из которых соткана реальность, манихеи, павликиане, богомилы, альбигойцы бросали вызов действительности, отрекались от неё во имя чистой духовности. В результате проливались моря крови. Пример подобной антисистемы, химеры в исламской истории – исмаилитство, в XI-XIII веках наводившее ужас не только на Ближний Восток, но и на Европу. Именно исмаилиты – родоначальники движения убийц-смертников. Ассасина, увидевшего в наркотическом сне райские сады, остановить было невозможно, месть «горных шейхов» била без промаха. Секта развернула настоящий геноцид, убивая любого самостоятельного светского или духовного лидера. Да, конечно, с точки зрения религиозной идеологии ИГИЛ чуждо этим мистическим движениями и жестоко расправляется с теми же исмаилитами. Но общим остаётся главное – нежелание мириться со сложностью бытия, представление о греховности человеческой цивилизации, крайний фанатизм.
То, что бомбардировки позиций ИГИЛ не принесут победы, было понятно сразу. ИГИЛ не победить на поле боя.
Или победа окажется мнимой: вскоре в любой точке земного шара появится новое, ещё более страшное воплощение того же чудовища. ИГИЛ вообще непобедимо, если смотреть на него как на внешнюю угрозу для цивилизации. На главные вызовы можно ответить, только направив взор внутрь себя. ИГИЛ – Аттила, бич Божий, наказание за грех бессмысленного постсовременного существования, кульминация бессмысленности, «чёрная дыра», в которой исчезают безвозвратно ценности, бывшие краеугольным камнем храма человеческой истории. Единственный выход – напряжённый поиск новых смыслов, очищение и перерождение глобального общества.
Только прекратив паразитировать на прошлом и будущем, сделав творческое преобразование мира главным делом цивилизации, можно воткнуть осиновый кол в сердцевину постмодерна, который всего за полвека прошёл путь от оргий хиппи до публичного отрезания голов.
