Государство снова озаботилось нравственностью. Оппозиция тоже: ее эмоциональные лозунги «за ЧЕСТНЫЕ выборы», «долой жуликов и воров» демонстрируют пока еще наивный морализаторский подход. Но диалога не получается: ведь те сотни тысяч человек, выходящих на улицы Москвы и Питера в двадцатиградусный мороз, хотят наконец-то обсудить с властью заповедь «не укради!». Однако партия власти предпочитает перевести тему на более интересную «не прелюбодействуй!». Оказывается, патриотизм – только предпоследнее убежище негодяя: когда политическая система банкротится настолько, что даже самые ограниченные обыватели с трудом идентифицируют «государственные интересы» со своими собственными, разговоры про Госдеп теряют убедительность. И тогда элитам остается только лезть в постель и бить ниже пояса: подлинно последним прибежищем оказывается этика сексуальности.
Законопроект, о феерической абсурдности которого говорили все – от юристов до филологов, от поп-дивы Лолиты до железной леди Хиллари Клинтон, от Комитета за Рабочий Интернационал до «Яблока», был принят законодательным собранием Санкт-Петербурга во втором чтении. Речь идет о «Законе о пропаганде педофилии, мужеложества, лесбиянства, бисексуализма, трансгендерности среди несовершеннолетних». Кто только не склонял первую редакцию, впервые появившуюся на обсуждении питерского ЗакСа в конце ноября: поупражняться в сарказме позволяла уже одна только безграмотность терминов.«Мужеложество» еще в прошлом веке покинуло как юридические документы, так и медицинские тексты: явления, которые попытались поименовать законотворцы, на научном языке называется «гомосексуальность», а слова бисексуалИЗМ и никогда и не было. Закон безграмотен и с юридической точки зрения: если сама гомосексуальность не является нарушением закона, как может оказаться противозаконной ее «пропаганда»? В ужасе и защитники детей: теперь педофил, способный оплатить качественного адвоката, вполне может переформатировать уголовную статью «растление малолетних» на административную «пропаганда педофилии», и вместо срока получить штраф. Гомосексуалы оскорблены тем, что их прописали через запятую с педофилами: геи и лесбиянки строят отношения с взрослыми людьми на основе осознанного согласия. И были глубоко озадачены понятием «пропаганда»: речей о приоритете однополой любви над разнополой не слышно со времен Лукиана. Аргументация ЛГБТ-движений строится, наоборот, на детерминизме: «ориентацию не выбирают, поэтому стать гомо- или гетеросексуалом по своему хотению невозможно».
Аналогичные нормативные акты уже действуют в Рязанской, Архангельской, Костромской областях. На очереди Новосибирск и Петербург – колыбель революции, площадка Квир-Феста и признанная столица интеллигентской фронды. В ответ на инициативы единороса Виталия Милонова и Елены Бабич из ЛДПР, угрожающей превратить «культурную столицу в столицу духовную», осенью поднялась буря. Но гораздо более неожиданной и ценной оказалась не поддержка мейнстримных представителей «просвещенной общественности», а мощная волна снизу, прокатившаяся по лентам комментариев. «Мы знаем, что вы делаете – перед выборами нас дурите!» – гласил vox popule, припоминая властям все: и кризис, и ЕГЭ, и дороги, и сосульки.
Российские ЛГБТ привыкли к изоляции, к депрессивной атмосфере социального гетто. Привыкли не ждать поддержки ни от «просвещенных элит», ни от широких масс. Привыкли к тому, что когда их склоняют ультраправые и клерикалы, либералы и левые отмалчиваются. Но в ноябре стигма на обсуждение была снята: впервые сообщество ощутило поддержку общества. Второе чтение было отложено: казалось, что навсегда. Выборы прошли, закончившись Чистыми прудами и Болотной. Однако в начале февраля, во время массовых митингов, в Санкт-Петербурге законопроект «О запрете пропаганды» был принят во втором чтении. В ноябре казалось, что преследование ЛГБТ – средство отвлечь внимание от выборов. В феврале оказалось, что они – цель.
Упорство, с которым законопроект продвигается в Заксобрании СПб, заставляет думать, что следующим шагом будет либо Москва, либо сразу федеральный уровень.
Во время обсуждения законопроекта были приняты две поправки, внесенные депутатом Виталием Милоновым, одна из которых уточняла понятие "пропаганда", а вторая – размеры штрафов. Цена вопроса следующая: 5 тысяч рублей для физических лиц, 50 тысяч – для должностных, 500 тысяч – для юридических. Эти расценки назначены за "распространение информации, способной нанести вред нравственному и духовному развитию несовершеннолетних, в том числе сформировать у них искаженные представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных брачных отношений". На этот раз – все предельно ясно: запрещена не «пропаганда гомосексуализма», а агитация за равные права ЛГБТ и критика гомофобии. Под запрет попадает искусство, описывающие гомосексуальность иначе, чем «разврат»: отношения, в которых есть место эмоциональной привязанности и принятию индивидуальности партнера трудно признать «социально не равноценными». Рискуют волонтеры телефонов доверия и психологи, к которым обратится гомосексуальный подросток: если они скажут нечто более позитивное, чем «лечись и молись» – попадают под действие закона. Теоретически, под этот каток может попасть любой гей или лесбиянка, если ведет блог или вывешивает анкеты на сайте знакомств. Невозможно существовать в обществе, никак в нем не проявляясь: обязанность скрываться – это основной механизм, поддерживающий стигматизацию. И этот закон будет применен прежде всего против тех, кто бросает ей вызов: против ЛГБТ- активистов.
Статья УК «За мужеложество» была отменена, когда движения за права гомосексуалов, фактически, не было. Закон «О пропаганде гомосексуализма» принимается, потому что оно появилось. Архангельский «Ракурс», новосибирский «Пульсар», ЛГБТ-сеть и «Выход» в Санкт-Петербурге, «Радужная ассоциация» в Москве… Закон «О пропаганде» принимается для того, чтобы убрать их с улиц.
Питерский «Выход» известен как организатор ежегодного фестиваля квир-культуры, популярность которого переросла узкие рамки комьюнити. «Радужная ассоциация», объединившись с левыми и феминистками, провела в Москве серию уличных акций и организовала регулярное участие «радужной колонны» в массовых митингах – успешно обманывая мэрию и отбиваясь от ультраправых. Это – новое социальное движение: еще недостаточно многочисленное для российского Стоунвола, но уже способное поставить на повестку тему дискриминации. Которая всегда оказывается гораздо шире и значительно опасней: разговор о стигме всегда оказывается критикой полномочий власти.
Мир не может остаться прежним, но без гомофобии: и разговор о «специфических проблемах незначительного меньшинства» внезапно поднимает темы, важные для всех. Борьба с дискриминацией ЛГБТ на работе ставит под сомнение действующую систему трудовых отношений и сводится к правам работников. Вопрос об усыновлении детей однополыми парами поднимает вопрос о детских домах: неужели «психическому развитию ребенка» вредней пример нетипичных родителей, чем плохое питание и отсутствие личного пространства? Даже самая ограниченная и буржуазная аргументация в пользу регистрации однополых семей разоблачает экономику брака, рассеивая маскирующую дымовую завесу романтизма и религии. (Действительно, чем два однополых физ-лица, наживающих общую собственность, отличаются от двух разнополых физ-лиц, наживающих общую собственность?) А квир-теория доказывает отсутствие связи между биологическим полом и гендером, идентичностью и ориентацией. А если традиционно мужское/женское оказываются не природными данностями или метафизическими сущностями, а всего лишь социальными конструктами – то возникает вопрос, кто и зачем их сконструировал? В результате, «Вечная Женственность» предстает неиссякаемым источником бесплатного репродуктивного труда и залогом социальной пассивности половины населения. А гегемоническая маскулинность – способом убедить людей мужского пола выполнять полицейские функции в собственных домах. Именно поэтому любой власти важно, чтобы дети воспитывались в «традиционных брачных отношениях» – и даже представить не могли равноценных альтернатив. Те, кто включается в иерархию нуклеарной семьи прежде, чем начинает мыслить, легче признают любую власть чем-то неизбежным – вроде явления природы.
Сложная система из стигм и привилегий, где все разделены на группы, каждая из которых угнетается и дискриминируется по-своему, скрывает простоту и банальность социального паразитизма. Подлинным «меньшинством» оказываются те, кто обладает собственностью и властью: различия всех остальных, будь то пол, ориентация или национальность, оказываются непринципиальны на фоне общей угнетенности. Именно поэтому правительство, кресла под которым качаются, ударилось в морализаторство. Ограничивающий право на аборт закон Драганова, статья Путина «Россия: национальный вопрос», в которой слова «культура», «традиция» и «ценности» торчат из каждого абзаца, навязывание отечественным кинематографистам Кодекса Хейса, извлеченного из голливудского нафталина, законы о «Запрете пропаганды гомосексуализма»… Соглашаясь на мелкие политические уступки вроде видеокамер на участках и либерализации избирательного законодательства в отдаленном будущем, Путин готовит прочный идеологический фундамент для усиления диктатуры.
Анна Брюс
