Продолжают звучать сравнения между бунтами в Лондоне и бунтами в других европейских городах – вспоминают разбитые окна в Афинах и поджоги автомобилей в Париже. И, конечно, здесь есть свои параллели: первоначальная искра полицейского насилия, поколение, чувствующее себя забытым.
Но тогда разрушения были гораздо более значительными, и воровство было не главной проблемой. Однако в последние годы были и другие случаи массового мародерства и, возможно, нам стоит их обсудить. Нечто подобное происходило в Багдаде сразу после американского вторжения – поджоги и грабежи опустошили библиотеки и музеи. Также пострадали и промышленные здания. В 2004 году я посещала завод, который раньше производил холодильники. Рабочие вынесли оттуда все сколько-нибудь ценное, затем подожгли его с таким старанием, что после этого строение было больше похоже на узловатую скульптуру из листов металла.
В то время люди с кабельных каналов считали, что происходящее имеет самое непосредственное отношение к политике. Говорили, что это то, что случается, когда режим теряет доверие в глазах людей. После долгого периода наблюдения за тем, как Саддам Хуссейн и его сыновья присваивали все, что им хотелось, многие обычные иракцы чувствовали, что они и сами в праве прихватить чего-нибудь. Но Лондон – это же не Багдад, а британский премьер-министр Дэвид Кемерон – совсем не Саддам, так что, конечно, мы не можем извлечь ничего полезного из иракской истории.
Тогда, как насчет примера из демократической страны? Аргентина, 2001 год.Экономика прибывает в состоянии свободного падения и тысячи людей, живущих в трудных условиях в районах, которые были процветающими промышленными зонами в донеолиберальную эру, громят супермаркеты, которыми владеют иностранные компании. Они выходят оттуда, толкая перед собой тележки, наполнение товарами, которые стали для них непозволительной роскошью: одеждой, электроникой, мясом. Правительство объявляет «осадное положение», чтобы восстановить порядок, людям это не нравится, и они скидывают правительство.
Массовое мародерство в Аргентине получило название – – разграбление. Это важно с политической точки зрения, так как это же самое слово использовалось для описания того, что собственные элиты проделывали с этой страной, распродавая национальные активы в грубых коррупционных сделках, укрывая свои деньги в оффшорных зонах, при этом вынося на рассмотрение пакет мер жесткой экономии для общества. Аргентинцы понимали, что торговых центров не случилось бы без этого большего в масштабах всей страны и что настоящие бандиты находятся во власти. Но Англия – это не Латинская Америка, и бунты в ней не являются политическими – по крайней мере так нам продолжают говорить. Все эти беззакония происходят только из-за того, что непокорные детишки воспользовались преимуществами конкретной ситуации, чтобы присвоить чужое. И британское общество, как заявляет Кемерон, питает отвращение к такому поведению.
И это говорится на полном серьезе. Как будто никогда не было массового спасения банков, и за этим не последовали рекордные бонусы для топ-менеджеров. А затем экстренные саммиты больших восьмерки и двадцатки, на которых лидеры коллективно решили ни за что не наказывать банкиров и не предпринимать ничего, чтобы предотвратить подобные кризисы в будущем. Вместо этого все отправились домой, чтобы возложить жертвенное бремя на самых уязвимых. Они проделали это, увольняя работников государственного сектора, делая козлов отпущения из учителей, закрывая библиотеки, поднимая плату за обучение, отказываясь от соглашений с профсоюзами, быстренько проводя приватизацию общественных активов и понижая пенсии. И кто же теперь с экранов телевизора читает нам лекции о необходимости отказаться от всех этих «прав – привилегий»? Банкиры и менеджеры хедж-фондов, естественно.
Это уже в мировом масштабе, время великого отъема собственности. Подзадоренное этим патологическим представлением о своих привилегированных правах, разграбление происходит средь бела дня, так, как будто и скрывать-то нечего. Есть, правда, и какие-то неотвязные страхи. В начале июля Уолл Стрит Джорнал опубликовала результаты недавнего опроса, согласно которым 94% миллионеров боятся «насилия на улицах». Этот страх оказался весьма обоснованным.
Конечно, лондонские бунты не были политическим протестом. Но люди, которые грабили под покровом ночи, уж точно знали, что их же элиты обворовывают их при свете дня. Волны разграбления заразны. И тори правы, когда заявляют, что эти бунты не имели отношения к урезанию бюджета. Но они имели очень большое отношение к тем, кто оказался урезанным. Люди заперты в расширяющихся низах общества, откуда и до этого было лишь несколько путей побега: профсоюзная работа, хорошее образование, которое люди могли себе позволить. Теперь эти пути стремительно отрезаются. Урезание бюджета – это послание. В нем, целым сегментам общества, говорится: вы застряли там, где вы есть, точно так же, как эмигранты и беженцы, которых мы поворачиваем прочь от наших все более укрепленных границ.
Ответ Кемерона на бунты сделает это послание реальностью: выселение из государственного жилья, угрозы заблокировать средства коммуникации и возмутительные тюремные сроки (пять месяцев для женщины, получившей украденную пару шорт). Людям снова дают понять: исчезните и сделайте это потише.
На прошлогоднем «аскетическом саммите» большой двадцатки в Торонто протесты обернулись бунтами, множество полицейских машин было сожжено. Это, конечно, ничто по стандартам Лондона 2011, но, тем не менее, для нас, канадцев, и это было шоком. Самым большим поводом для споров тогда стало то, что правительство потратило 675 миллионов долларов на обеспечение безопасности саммита (и, тем не менее, поджоги не были предотвращены). В тот раз многие из нас отметили, что новый дорогостоящий арсенал полиции, в который вошли водяные пушки, звуковые пушки, слезоточивый газ и резиновые пули, был предназначен не просто для протестующих на улицах. В долгосрочной перспективе он нацелен на удержание в узде бедных, которым будет нечего терять в новую эру бюджетного аскетизма.
Это как раз то, чего Кемерон не понял: нельзя урезать финансирование полиции, когда ты резко урезаешь расходы на социальную сферу. Потому что, когда ты отнимаешь у людей то немногое, что они имели, в стремлении защитить интересы тех, кто имеет больше, чем кто-либо заслуживает, тебе стоит ожидать сопротивления: будь то организованные протесты или спонтанные волны мародерства. И это не политика. Это – физика.
17 августа
Опубликовано в Guardian
Наоми Кляйн
