1. Сам этот заголовок кажется банальностью. Коммунизм как политическая сила сегодня слаб как никогда.
2. Выражение «слабый коммунизм» претендует на другой смысл, хотя и не полностью отличный от слабости современного политического коммунизма. Оно предполагает, что еще даже до выхода на электоральную арену коммунизм должен быть слабым, чтобы заново обнаружить свое значимое присутствие среди других политических сил, с которыми он сталкивается в обществе.
3. Слабость, о которой я говорю, – это теоретическая слабость, необходимая для корректировки «метафизических» положений, характерных для коммунизма в его изначальной марксистской формулировке. Коммунизм должен стать теоретически «слабым» не потому, что он проиграл историческую битву с капитализмом. Я также не утверждаю, что будь Ленин или Сталин менее склонны к метафизике (в своих аппеляциях к законам истории, едва ли не священной миссии пролетариата, к экономическому развитию, гарантированному плановой экономикой), то реальный коммунизм, появившийся на свет благодаря Октябрьской революции, существовал бы до сих пор и, возможно, даже одержал бы победу над своими врагами.
4. Все случилось так, как случилось, в результате игры сил (и слабостей), несводимой к столь простым объянениям, берущим в расчет лишь теорию. Мысль о слабом коммунизме предполагает отказ не только от идеи Маркса, но и от ленинского определения коммунизма как «советской власти плюс электрификации» (если оно действительно было именно таким). Отказаться от них нужно для того, чтобы выработать определение коммунизма, более подходящее для сегодняшней ситуации (учитывая всю неопределенность, присущую этому словосочетанию).
5. Советский коммунизм был «метафизическим» потому, что был военным коммунизмом (направленным то против контрреволюции, то против Гитлера, то против империалистического капитализма). Кроме того, он был вынужден перенять многие черты капитализма, начиная со стремления к развитию любой ценой, которое при Сталине привело к введению многочисленных ограничений свободы. (Следует пояснить, что о метафизике я говорю строго в хайдеггеровском значении этого слова – как о насильственном навязывании, отсылающем к объективным основаниям: истине, человеческому идеалу, «естественным» законам общества, экономики и т.п.)
6. Вполне возможно, что текущий кризис капитализма представляет собой второй момент, дополняющий падение Берлинской стены. Реальный капитализм близится к своей дискредитации – так же как и реальный коммунизм в 1989 году. Это две стороны распада метафизики, то есть мира, центрированного вокруг капиталистической индустриализации (параллельной и спекулятивной) и ее коммунистического варианта. Рассматривать эти события как выражение распада метафизики – а эта перспектива может показаться слишком абстрактной – значит оценить весь их радикализм. Интерпретация падения Берлинской стены лишь в терминах требования свободы для жителей Восточной Европы или финансовой помощи банкам и корпорациям лишь как кризиса капитала ведет к бесполезным попыткам «исправить» два главных аспекта «метафизической» системы: традиционный гуманизм и техно-индустриальный капитализм.
7. Слабый коммунизм и есть то, что должно занять место двух этих жестких и авторитарных моделей. «Советская власть плюс электрификация» – таков лозунг коммунизма. Наступление коммунизма предполагает и добрую долю анархизма – от него и исходят идеи слабости. Бессмысленно думать о революции как о прямом, насильственном захвате власти – капитализм бесконечно сильнее этого.
8. С другой стороны, революционный идеал необходимо уберечь от разложения, которому он подвергается при «демократических» режимах. История европейских левых в последние годы (особенно в Италии) показывает, что, как только левые попадают во власть, они неизбежно утрачивают всю свою преобразующую энергию. Левые нуждаются в поддержке и средствах на избирательные кампании, но они также вынуждены идти на компромиссы, чтобы достигнуть хороших электоральных результатов. И мы должны проанализировать этот опыт, не обращаясь к какой-либо догматической революционной теории. Формальная демократия всегда ставит оппозицию в такое положение, при котором она рискует стать сообщником власти, как это постоянно происходило с профсоюзами. В итоге левых теперь призывают принять участие в спасении банков, то есть капиталистической системы, – якобы ради блага рабочих. Сегодня проблема коммунизма заключается в том, чтобы найти форму субверсивного политического действия, не предполагающую отказа от преимуществ либерального и демократического общества. Улицы и парламент, к примеру, могут действовать в тандеме. Нас слишком долго сдерживал миф о демократии.
9. Нам нужны недисциплинированные социальные практики, которые бы разделяли с анархизмом его отказ от создания системы, четкого устройства, позитивной «реалистической» модели, соответствующей традиционным политическим методам, например стремлению к победе на выборах (неужели кто-то в них до сих пор верит?). Коммунизм должен иметь смелость быть «призраком» – если он желает восстановить свою подлинную реальность.
Перевод с английского выполнен по изданию: The Idea of Communism (ed. by C. Douzinas, S. Zizek). L., NY.: Verso, 2010. Pp. 205-207.
Перевод Дмитрия Потемкина
Джанни Ваттимо