Никто не любит люмпен-пролетариат. Само это слово, произносимое с нарочитым презрением, стало распространенным ругательством. Оно выражает как страх перед угрозой извне, так и опасение за собственную судьбу в среде «неудавшегося среднего класса». Люмпеном у нас пугали детей, а образ Шарикова надолго стал укором всем левым. Нелюбовь к люмпену, персонифицированная в неком донбасском гопничке, стала одним из катализаторов украинского Майдана. Во время экономического подъема сознание «почти среднего класса» зачастую отторгало самое себя, редуцируя понятие люмпена лишь до одиноких отщепенцев-алкоголиков и «плотно закрытых» уголовников.
Отныне же нам, по-видимому, придется иметь дело с резко возросшей массой люмпенизированного населения и преимущественно с молодыми его представителями.
«Для экономически активного населения характерна деквалификация (то есть потеря профессиональных навыков из-за невозможности работы по специальности), деградация, люмпенизация и даже дебилизация. При этом большинство молодежи вынуждено выполнять относительно примитивную работу в сфере торговли без всяких шансов на изменение профессиональной траектории», – писал недавно Игорь Юргенс, глава Российского президентского Института современного развития (ИнСоР). И последовавшие затем события на Манежке (и не только) достаточно хорошо проиллюстрировали этот процесс люмпенизации.
По мере того, как неолиберальные реформы набирают обороты в наших странах, все большее число подростков выпадает, фактически пополняя «люмпен-армию». Многие из них не могут уже рассчитывать на высшее образование или на достойную оплату труда.Таким образом, в ближайшее время давление молодого люмпен-пролетариата будет лишь возрастать, и отгородиться от его наплыва будет невозможно никакой «китайской стеной».
Вопросом «что делать с люмпеном?» задавались и Маркс с Энгельсом, и современные социологи и экономисты. Не производящий, но потребляющий класс всегда был головной болью полиции, наводняя благополучные города и создавая полукриминальные сообщества, относительно закрытые, мобильные, готовые в любой момент на самый непредсказуемый шаг.
Крестьяне разоренного поборами и неурожаем Иль-де-Франса заполняли Париж накануне Французской революции, а будучи выдворяемы за пределы города, немедленно возвращались, иногда входя в противоречие с ремесленниками пригородов, но чаще – с представителями «королевских силовых структур». А спустя полтора столетия на другом конце мира Мао писал: «Кроме всех вышеперечисленных классов, существует еще и достаточно большой люмпен-пролетариат, состоящий из крестьян, потерявших землю, ремесленников, не нашедших работу… И одним из наиболее трудных вопросов в Китае является вопрос «Что с ними делать?»… Храбрые бойцы, но склонные к деструктивности…» По словам Франца Фанона: «Они наиболее готовы к борьбе… и если не сражаются на стороне революции – они сражаются против нее».
«Формирование люмпен-пролетариата подчиняется определенной логике, и ни деятельность миссионеров, ни декреты центрального правительства не могут контролировать его рост. Люмпен-пролетариат – как орда крыс, их можно пнуть, можно бросить в них камень, но, несмотря на все усилия, они продолжают грызть корни дерева».
Многие пытались использовать потенциал люмпен-пролетариата, и многие проклинали его коварность. Свои отношения с ним пытались выстраивать латиноамериканские лидеры (как правые, так и левые). И зачастую свойственная латиноамериканской политике надежда на харизматичность лидера была продиктована именно изначальной ориентацией на люмпен-пролетариат, падкий на лидеров и героев, сентиментальный и жесткий, склонный быстро переключаться от любви к ненависти, от нарочито циничной бравады к духовным ценностям.
«В США – по словам Брюса Франклина («»), – безработная белая молодежь, лишавшаяся собственности, бросавшая разорившиеся ранчо южных штатов, стала благодатной почвой для расцвета наихудших форм расизма, национал-шовинизма и культа супермачо».
Не будем забывать и о массе баварских крестьян, после Первой мировой не вернувшихся на хуторки и фермы, а осевших в подвалах и на чердаках Мюнхена, стремясь успевать жить и неизбежно входя в конфликт с более организованной массой городского населения. Но если, по словам Юнгера, «массу достаточно распылить, то люмпен-пролетариат еще нужно отыскивать по их убежищам». Именно ему нацисты обещали жилье и недвижимость. Именно он затем «не оправдал надежд»…
Люмпен-пролетариат всегда был непростым объектом для анализа. С одной стороны, он включает в себя обнищавшее население, с другой – буржуазный по образу жизни криминалитет, являющийся неотъемлемой частью пауперизации.
«Мэри, одна из моих подруг, подсела на крэк. Ее дочь – проститутка. Сын недавно вышел из тюрьмы… Я никогда толком не понимала значения слова "люмпен"», – писала недавно американская коммунистка Роза Харрис из одного из «белых гетто».
Описывая жесткую будничность люмпена, отсутствие солидарности и постоянное стремление друг друга подставить, она все же не желает верить словам сына: «Люди здесь просто затраханы, они не заслуживают коммунизма, если бы он у них был, они бы его просрали».
Периодически возникающая работа роднит люмпена с пролетариатом, с другой стороны, к этим же людям в США левые периодически применяют термин «люмпен-буржуазия» (на основе их жизненных устремлений). Некоторые из них безработные, некоторые временно находят высокооплачиваемую работу, но нестабильность экономического положения не позволяет провести между ними четкую разделительную линию.
Между тем, у левых сейчас четко прослеживается боязнь дискредитации себя в глазах среднего класса, и люмпен-пролетариат фактически отдан на откуп правым. Возникает желание не работать с люмпеном, а либо игнорировать его присутствие, либо избавиться от него посредством апелляции к государственным силовым структурам. Такой путь фактически легитимизирует действующую власть.
Работать с люмпеном пытались в свое время «Черные пантеры», сам «костяк» которых изначально состоял именно из городского люмпен-пролетариата. Малкольм Икс, Элдридж Кливер и многие лидеры «Пантер» были «тюремными птахами». А уже затем «"Черные пантеры" смогли найти способ объединить люмпен-пролетариат и рабочий класс, развивая практические программы помощи. Начав формировать базу из люмпен-пролетарата, занимаясь защитой людей от полицейского насилия, "Пантеры" завоевали поддержку черных рабочих, а благодаря программам "Детские завтраки" и поддержку всего сообщества».
Но проблемой, решить которую «Пантерам» так и не удалось, стал уличный конфликт между белым и цветным люмпен-пролетариатом.
«Определенный слой белой молодежи лишился своих привилегий и сознательно принял субпролетарский стиль жизни «ребят улицы», который на первый взгляд напоминает стиль жизни большей части черной молодежи, которую та вынуждена вести. У тех и других нет собственности, они редко продают свой труд (иногда не могут, иногда не хотят)… но их схожесть друг с другом доказывает полиция, начавшая применять к белым «отщепенцам» систематический террор, ранее применявшийся лишь к цветным и самым беднейшим слоям белого населения».
Будет ли гнев люмпена направлен на полицию (как в мексиканских и бразильских пригородах) или же друг на друга (как в наших городах), зависит как от действий самого государства, так и от действий левых. Ведь в данной ситуации «потенциально возможны две формы конфликтов (и обе они имеют место): белые и цветные воюют между собой или обе группы воюют с полицией…. В этом драматически отражается классическая двойственность люмпен-пролетариата».
Без насилия как такового люмпен-пролетарат обойтись уже не может, оно применяется не только ради того, чтобы нанести кому-либо вред, но и ради ощущения собственной боли, подтверждающей собственное существование: «болит только живое».
«Каждый момент они способны двинуться по одному из путей: либо обратить свою ненависть на таких же жертв (империализма), на друг друга и на самих себя. Они могут надеть форму американского морского пехотинца и мочить вьетнамских крестьян, они могут охотиться за своими братьями и сестрами на улицах городов или наполнять свои вены ядом. Другой путь – их освобождение»…
Освобождение люмпен-пролетариата «Пантеры» видели в альянсе всех низов, всех «отщепенцев», направленном против полиции и капиталистической системы в целом. Агрессивный и нервозный люмпен может направить свой гнев, заняв либо «антибуржуйскую» позицию, либо «расистско-националистическую» – выбор не велик и зависит он в первую очередь от эмоционального ощущения от общения с представителями правых и левых сил. Люмпен-пролетариат очень чувствителен к фальши и воспринимает в качестве «идеологической основы» ту или иную позицию отнюдь не на основе доказательства ее истинности, а лишь реагируя на уверенность или убежденность самого агитатора. Работать с люмпен-пролетариатом левым просто придется, причем по возможности демонстрируя железобетонную, непробиваемую уверенность и отставив, так сказать, в сторону всяческую рефлексию.
Люмпен-пролетариат будет все больше определять социальный облик городов. Ликвидация рабочих мест будет выбивать огромные массы молодежи в маргинес, в частности в криминальные формы экономической деятельности. И судьба левых в скором времени будет определяться тем, насколько они смогут овладеть «эмоционально-ненормативным дискурсом» и выстроить свои отношения с обычной шпаной…
P.S.: «Необходимо помнить при этом и еще одну вещь: ни один класс не будет свободен, пока существует люмпен-пролетариат».
