Какой кризис мы переживаем?
Сегодня самый популярный вопрос – когда и чем кончится кризис? Ответ зависит от того, какой это кризис. Иными словами, переживаем ли мы аналог Великой депрессии или обычный кризис. Чтобы различать эти два типа кризиса, нужно обратиться к наследию выдающегося российского экономиста, неонародника Николая Дмитриевича Кондратьева.
Кондратьев и кризис 1920–1921 годов
Рыночное хозяйство развивается волнообразно. С разной периодичностью происходят кризисы той или иной глубины. Волны конъюнктуры, занимающие несколько десятилетий, исследовал Н.Д. Кондратьев, теперь они носят его имя. Волна состоит из «повышательной» фазы, когда конъюнктура благоприятна, и «понижательной», в конце которой экономику ждет более острый, чем обычно, кризис.
Отличая «свои» волны от более коротких, Кондратьев писал: «При этом мы считаем необходимым различать малые циклы (подъем, кризис, депрессия), захватывающие около 7–11 лет, и большие циклы, захватывающие от 40 до 50 лет».
Н. Кондратьев признает, что при построении модели длительных волн «мы игнорировали факт существования средних циклов и других колебаний конъюнктуры, которые значительно осложняют ход больших циклов». Это существенно ослабило кондратьевскую модель и, в частности, привело ученого к выводу, что в 1920 году происходит длительный перелом в движении конъюнктуры. Кондратьев писал, что «можно говорить в рассматриваемую эпоху о насыщении потребностей в масштабе мирового хозяйства».
Если кризис 1920–1921 годов оказался точкой перелома экономической динамики, то дальше должна была последовать длительная «понижательная» часть волны длительностью в два и более десятилетий. А наступил «бум». Но и он не стал началом волны длительностью в несколько десятилетий. Уже в 1929 году началась Великая депрессия. Получился какой-то «сбой в модели», Кондратьев ошибся с переломом конъюнктуры на несколько лет. Прокомментировать эту неудачу своей модели Кондратьев не успел – он попал под каток репрессий. Между тем эта ошибка Кондратьева серьезно компрометирует его модель. Чтобы успешно пользоваться кондратьевской методикой, нужно объяснить его ошибку.
Троичная волна
Чтобы понять, как развиваются экономические «волны», необходимо устранить «грубость» модели Кондратьева. Михаил Кожаринов, увязывая динамику конъюнктуры с предложенной мной фрактальной теорией социального развития1, предложил рассматривать «кондратьевскую» волну как совокупность малых волн, происходящих не случайно, а в определенном порядке. Действительно, обычные кризисы расположены на «кондратьевской» волне в определенном порядке. Они «поражают» середину повышательной и понижательной фаз «кондратьевского» цикла. Таким образом, можно выстроить более сложную, но достаточно гармоничную «трехгорбую» модель волны: 1) малая подъемная волна, завершаемая кризисом подъемной фазы, 2) пик большой волны (завершение подъема, максимум подъема, начало спада), который завершается кризисом ниспадающей фазы, 3) ниспадающая волна, завершающаяся кризисом, минимумом длинной волны. При этом ниспадающая волна тоже имеет свой максимум и может восприниматься современниками как «бум». Так и было после кризиса ниспадающей фазы 1920–1921 годов до Великой депрессии 1929–1933 годов. Точкой перелома в такой схеме является максимум (конъюнктура времен Первой мировой войны), а следующий за ним кризис (в нашем случае – кризис 1920–1921 годов) – «ямой» на пути от максимума к минимуму.
Если Первая мировая война оказалась пиком конъюнктуры, «троичная» форма волны требовала сначала кризиса меньшего порядка и лишь через некоторое время – Великой депрессии (симметричным кризису 1920–1921 годов был кризис 1900–1903 годов). К 1929 году возможности социальной системы «империализма» и емкость рынка волны 900–20-х годов были исчерпаны, не мог не начаться тяжелейший кризис.
«Кондратьевские» волны конъюнктуры – следствие соответствующих по длительности циклов социально-экономического развития, ограниченных кризисами. Такие социальные «кондратьевские» по длительности волны хронологически могут сдвигаться относительно циклов конъюнктуры, но в целом соответствуют им. Они состоят из триады малых волн, ограниченных кризисами. Например, после Наполеоновских войн, когда возникают новые «правила игры» для капитализма XIX века, можно выделить триаду 1818–1847 годов с внутренними кризисами 1825 и 1836 года (здесь датируются по началу), затем триаду 1848–1890 годов с важнейшими кризисами 1857 и 1873 года, и триаду 1890–1929 годов с кризисом 1900 и 1920 года. Хронологические рамки этих «триад», примерно соответствующих «кондратьевским» волнам, можно обсуждать, но все же важно, что они накладываются на важнейшие этапы развития буржуазного общества в XIX – начале ХХ века: 1) развитие либерального буржуазного общества под спудом сохранившихся абсолютистских режимов (до революции 1848 года); 2) завершение формирования национальных рынков и государств, переход к империалистической экспансии; 3) классический империализм, разделивший мир между несколькими государствами.
Кризис – это не сбой финансового механизма, а переналадка социально-экономической структуры индустриального общества под новые задачи, под новые потребности общества. Глубина кризиса зависит от того, насколько общество в состоянии осуществлять назревшие в нем перемены. Задержки с переменами ведут к углублению кризиса. Но беда в том, что когда требуются системные перемены, господствующая элита обычно не решается поступиться своими привилегиями. Перемены блокируются, нарастает социальный кризис, который тянет за собой экономический.
Старые потребности насыщаются, старые задачи выполнены, а технологии и мысль «капитанов индустрии» продолжают работать в прежнем направлении. Наступает перепроизводство, нарастают диспропорции, надуваются финансовые и биржевые пузыри, которым вскоре предстоит с треском лопнуть2.
Уровни кризисов
Если кризисы и волны тесно связаны с изменением социальной структуры, значит, переломы между волнами связаны с изменением социальных структур. Чем глубже переход – тем при прочих равных условиях острее кризис. Но «кондратьевские» волны, как мы видели, соответствуют по длительности меньшим периодам, чем, скажем, капиталистическая эпоха. Следовательно, это не самые большие волны, и между ними происходят не самые глубокие кризисы.
Кризис, начавшийся в 1929 году, завершал «кондратьевскую» волну эпохи классического империализма, но в то же время – еще большую волну доминирования в процессе модернизации стихийного (не управляемого государством) капитализма XIX – начала ХХ веков. Возможности этой социальной структуры были исчерпаны. Преодоление такого «межэпохального» кризиса могло быть достигнуто только переходом к новой социальной структуре в нескольких ведущих странах мира. Пока это не произошло, мир был обречен на разгул кризиса. Действительно, прекращение Великой депрессии связано с концом эпохи стихийного капитализма и переходом к широкомасштабному государственному регулированию экономики (ГМК и государственный «социализм»), связанному с формированием ВПК. Пока применялись меры из прежнего экономического арсенала, перелом произойти не мог. Для начала подъема общество должно было перестроиться, выдвинуть новые задачи, сформировать новые потребности. Только с 1933 года контуры новой политики в ее разных вариантах стали намечаться в США, Германии и СССР.
Если волны зависят от динамики социального (исторического) развития и связаны со сменой общественных формаций (не будем называть их именно общественно-экономическими), то можно выстроить иерархию кризисов и волн:
1. Волны длиной с формацию. Применительно к эпохе раннего модерна их называют «броделевскими», так как такие сверхдлинные волны обнаружил Ф. Бродель. Формация может развиваться быстрее, соответственно, и формационная волна может быть короче по времени, чем те, о которых писал Бродель. Формационная волна состоит из триады «кондратьевских». Межформационный переход связан с наиболее тяжелым кризисом, социальными и военными потрясениями.
2. «Кондратьевские» волны, связанные с основными этапами развития формации (например, классический империализм конца XIX – 20-х годов ХХ века), состоят из триады малых волн. Кризис этого уровня не столь сокрушителен, как Великая депрессия, но все же глубже обычного и требует существенных социальных перемен.
3. Малые волны ограничены обычными кризисами (например, волна 1858–1873 годов).
4. Еще меньшие колебания, отчасти связанные с малыми волнами по фрактальной логике, отчасти зависящие от внешних и субъективных воздействий (инерция социально-экономических процессов на этом уровне уже настолько низкая, что на ход событий серьезно влияет управленческий волюнтаризм).
Какой кризис мы сегодня переживаем? Спор ведется о том, является ли он аналогом Великой депрессии. Я бы ввел в дискуссию еще один уровень: возможно, речь идет о завершении «кондратьевской» волны, но еще не о завершении формации. То есть нынешний кризис существеннее обычного, требует изменения социальной структуры, но если это так, все же речь еще не идет о крахе социальной системы. Пока только о коррекции. Подобная ситуация сложилась, например, в 1968–1975 годы.
Сказанное еще не результат законченного исследования, а повод для обсуждения, для более внимательного изучения внутренней структуры волн и их связей со стадиями социального развития. Нынешний кризис важен еще и тем, что позволит уточнить картину циклов для XXI века. Впрочем, один вывод можно сделать уже сейчас: глубина кризиса и скорость его преодоления зависят от готовности общества меняться. Если перемены происходят опережающими темпами, то можно и кризис смягчить. А вот если социальные преобразования запаздывают или недостаточны, то мир скатывается к военной бойне. Так что с социальными преобразованиями лучше перестараться, чем опоздать.
1 См.: Кожаринов М. Попутный ветер будет завтра. М., 1999; Шубин А. Ритмы истории. Периодическая теория общественного развития. М., 1996 (www.soviethistory.ru/macrohist/r-1.html).
2 Подробнее см.: Шубин А.В. Мир на краю бездны. М., 2004.