Многополярный мир: шаг к справедливости
или новый виток империализма?
«Новая эра»
После начала специальной военной операции на Украине в риторике российского руководства прочно закрепилась идиома «многополярный мир». Рассматриваемый как альтернатива строго иерархической системе международных отношений под главенством США, он всё чаще предстаёт в официальной пропаганде как главная цель усилий Москвы на глобальной арене. При этом многополярности априори придаётся характер более справедливого мироустройства, учитывающего интересы всех народов и стран.
В изображении российских СМИ многополярный мир представляется противоположностью, антитезой существующего глобального порядка. В массовое сознание внедряется мысль о том, что это устройство гарантирует справедливость в противовес неравенству, суверенитет и самостоятельный выбор пути развития в противовес гегемонизму, защиту «здоровых ценностей» в противовес «извращениям».
Схожая тональность присутствует в риторике лидеров других стран. Так, президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган в 2021 году издал написанную им книгу с говорящим названием «Более справедливый мир возможен». Заявив, что в настоящее время рождается новый миропорядок, он предложил «построить более справедливую архитектуру глобального управления». Первым шагом к этому должна стать реформа ООН, которая, утверждает Эрдоган, сейчас подчинена интересам пяти постоянных членов Совета безопасности (См. https://mediamax.am/ru/news/society/44553/).
Внести серьёзные коррективы в систему международных отношений требует премьер-министр Индии Нарендра Моди. «Мы, глобальный Юг, имеем самые большие ставки в будущем. В наших странах проживает три четверти человечества, и у нас должен быть эквивалентный этому голос. А поскольку восьмидесятилетняя модель глобального управления меняется медленно, мы должны ускорить формирование нового порядка», — заявил он в январе 2023 года на «Саммите глобального Юга» (См. https://indianexpress.com/article/india/global-south-summit-world-in-crisis-let-us-shape-emerging-order-pm-modi-tells-global-south-8378867/ ).
С сожалением приходится констатировать, что столь некритичную, оторванную от классового подхода характеристику происходящих на мировой арене событий подхватили и некоторые представители левых сил. Фактически это означает дрейф на позиции т.н. цивилизационного подхода. С помощью последнего западная политическая наука на протяжении десятилетий пыталась опровергнуть исторический материализм. Развитию производительных сил как основы общественных отношений, классовому антагонизму и проистекающей из этого смене общественно-экономических формаций противопоставляются многообразие локальных, сильно отличающихся друг от друга цивилизаций.
Марксизм тоже признаёт, хотя и без подобной абсолютизации, уникальность каждого общества. Она проистекает из неодинакового уровня экономического, политического, культурного развития, исторических и национальных особенностей. Как подчёркивал В.И.Ленин, марксистская теория «…даёт лишь общие руководящие положения, которые применяются в частности к Англии иначе, чем к Франции, к Франции иначе, чем к Германии, к Германии иначе, чем к России» (ПСС. Т.4. С. 184).
Но особенность цивилизационного подхода состоит в том, что основным критерием каждой цивилизации провозглашаются не социально-экономические, а природно-культурные факторы – религия, мировоззрение, географические особенности. Весь исторический процесс в конце концов сводится к противостоянию различных цивилизаций, в то время как классовые противоречия тщательно затушёвывается.
Правящим кругам это даёт широчайший простор для манипулирования общественным сознанием. Спекуляции на «культурных особенностях» и «межцивилизационных различиях» позволяют отвлечь внимание трудящихся от куда более насущных проблем. «Родной» эксплуататор при таком раскладе становится верным союзником угнетаемой массы в защите от «чужаков», а любая социальная борьба автоматически клеймится как «предательство нации».
Разумеется, при этом важно не впадать в другую крайность, игнорируя существование в мире межгосударственных противоречий. Последние являются неотъемлемой частью всех антагонистических, классовых обществ. Особенно ярко это проявляется в эпоху империализма, когда капиталистические державы вступают в ожесточённую борьбу за политический и экономический раздел мира.
«Великий передел» XXI века
Выходят ли нынешние события в мире за рамки отличительных черт империализма, выведенных Лениным больше ста лет назад? Отнюдь. Размывание гегемонии евроатлантического центра мировой капиталистической системы – явление, которое невозможно отрицать. Водоразделом в этом процессе можно считать глобальный финансовый кризис 2008 года, заметно пошатнувший позиции традиционных «тяжеловесов» и давший толчок к появлению в капиталистической «лиге» новых амбициозных игроков.
Доля ВВП США в мировом ВВП снизилась с 32% в 2001 году до 21% в 2001 году, в глобальном товарном экспорте их доля рухнула с 13,7% до 8% всего за три года – с 2008 по 2011, и с тех пор не превышает 10%. Помимо этого, Вашингтон уступил роль лидера мировой обрабатывающей промышленности, а в 2021 году впервые более чем за столетие сместился с первого места среди стран по объёму расходов на научные исследования и разработки (НИОКР). Они составили у США 599 млрд долл., в то время у Китая – 622 млрд. Показательно, что ещё в 2010 году вклад Соединённых Штатов в мировые расходы на НИОКР составлял 33%, а Китая – 12%. Сейчас это соотношение составляет 24,5 и 25,5% соответственно (См. https://www.rdworldonline.com/2021-global-rd-funding-forecast-released/).
США пока сохраняют за собой позиции финансового центра. На них приходится более 50% общей стоимости мирового фондового рынка. Но и здесь заметны изменения. Например, Китай вышел на третье место, потеснив Японию.
Китай – не единственный участник «великого передела». Например, в 2003 году в рейтинг 500 крупнейших ТНК по размерам капитализации, ежегодно составляемый газетой Financial Times, были включены только 12 компаний стран БРИКС. К 2018 году число таковых увеличилось до 74 (из них 45 китайских), а количество ТНК из стран «Большой семёрки» сократилось с 393 до 329. Если же использовать методологию, в которой за основу берётся размер дохода, количество ТНК стран БРИКС составило 129, а «Большой семёрки» – 280 (См.: Кузнецов А.В. Россия и финансовый мир: на пороге системных трансформаций // Проблемы постсоветского пространства. 2020 г. №2. С. 194).
Ослабление экономическое неизбежно влечёт за собой ослабление политическое, ведь, как указывал Ленин, раздел мира происходит «по капиталу», «по силе». Ряд стран и даже регионов демонстрируют нежелание подчиняться диктату капиталистического центра во главе с США. Впрочем, как мы увидим ниже, стремление к автономии вовсе не обязательно означает разрыв с капитализмом.
При всей драматичности и грандиозности этого смещения для ныне живущего поколения в разрезе истории оно не является уникальным. Нечто похожее происходило, например, на рубеже XIX и XX веков, когда бесспорный лидер буржуазного мира – Британская империя – вынуждена была отдать пальму первенства Германии, а затем США.
Капиталистический мир был и будет ареной конкуренции, триумфа сильных и беспощадной расправы над слабыми. Однако в определённых исторических условиях «период мирных союзов» даёт более или менее продолжительную передышку «периоду войн». Именно это произошло в послевоенную эпоху, когда капитализм сплотился вокруг «североамериканского полюса». Причин здесь несколько. Во-первых, ослабление европейских капиталистических держав в результате двух мировых войн и параллельное с этим возвышение США. Во-вторых, установление Советской власти и превращение СССР по итогам Второй мировой войны в мировую державу. Из-за страха перед «красной опасностью» европейская буржуазия добровольно встала под американский «зонтик», отказавшись от части суверенитета в обмен на обеспечение своей безопасности.
После разрушения СССР неравноправный союз сохранился, поддерживаемый экономическим и военно-политическим могуществом Соединённых Штатов и такими пропагандистскими «скрепами», как «угроза международного терроризма», «возвышение Китая» и «российский ревизионизм». Но даже в этом однополярном мире противоречия не были полностью сглажены, то и дело прорываясь на поверхность. Здесь можно вспомнить выход Франции из военной организации НАТО в 1966 году, отказ Германии и Франции поддержать вторжение в Ирак в 2003 году и т.д.
В начале XXI века появились и стали укрепляться новые «центры», претендующие на более или менее заметную самостоятельность от американского «гегемона». Среди этих стран можно выделить Турцию, Индию, Японию, Бразилию, Саудовскую Аравию, Россию. Многие из них за последние десятилетия поднялись вверх по «глобальной пирамиде». Например, Индия, чей ВВП (по паритету покупательной способности) вырос с 962 млрд долл. в 1990 году до 11,7 трлн в 2022 году, переместилась с 10-го места в мировой экономике на 3-е.
ВВП (по ППС) Турции увеличился за тот же промежуток с 397 млрд до 3,3 трлн долл., что позволило ей «подрасти» с 17-го до 11-го места. Показатели России, достигнув «дна» в 1998 году (1,3 трлн долл., 10-е место), тоже выросли и теперь составляют 4,6 трлн долл. (6-е место). Другие страны (Саудовская Аравия, Япония, Бразилия) примерно сохранили свои позиции, но изменения в мировой экономике и политике толкают их буржуазию к более смелому требованию своих «кусков пирога».
Является ли данный процесс ослаблением капитализма, способствует ли он крушению этого строя? Или же происходит простое «перераспределение сил», тогда как капиталистическая система в её империалистической фазе пока остаётся незыблемой?
Концентрация производства и капитала
Данный процесс В.И. Ленин считал главной отличительной чертой империалистической стадии. Он указывал, что картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни, а крупные части последней «изъяты, как общее правило, из свободной конкуренции». Согласно ленинскому объяснению, «концентрация, на известной ступени её развития, сама собою подводит, можно сказать, вплотную к монополии. Ибо нескольким десяткам гигантских предприятий легко прийти к соглашению между собою, а с другой стороны затруднение конкуренции, тенденция к монополии порождается именно крупным размером предприятий. Это превращение конкуренции в монополию представляет из себя одно из важнейших явлений – если не важнейшее – в экономике новейшего капитализма» (ПСС. Т. 27. С. 311–312).
Ленин подчёркивал, что на общую тенденцию образования монополий не влияет, какой тактики придерживается то или иное буржуазное государство. По его словам, «различия между отдельными капиталистическими странами, например, в отношении протекционизма или свободной торговли, обусловливают лишь несущественные различия в форме монополий или во времени появления их, а порождение монополии концентрацией производства вообще является общим и основным законом современной стадии развития капитализма» (См.: ПСС. Т. 27. С. 315).
В современной экономической науке для определения степени концентрации рынка используется индекс Херфиндаля–Хиршмана (Herfindahl–Hirschman Index, HHI). Базируясь на данных об отношении объёма продаж компании к объёму всех продаж отрасли, он показывает, какую долю занимают продавцы на данном рынке. HHI менее 0,01 указывает на высоконкурентную отрасль, HHI более 0,25 свидетельствует о высокой концентрации, а выше 0,6 – о монополии. Данный индекс также применяется для анализа концентрации рабочей силы на крупнейших предприятиях.
Другой метод исследования – индекс концентрации CR, показывающий, какая доля рынка (в процентах) приходится на заданное количество самых крупных игроков. Например, при CR3 речь идёт о трёх компаниях, при CR4 – о четырёх и т.д.
В обрабатывающей промышленности Турции в 1980-е годы CR4 составлял почти 60, то есть четыре крупных компании контролировали практически две трети производства. В 1990-е годы и первой половине 2000-х годов уровень концентрации снизился, но примерно с 2005 года вернулся на траекторию роста (См.: Ozhan M. The Concentration-Profitability Relationship in Turkish Industry // European Journal of Economics and Business Studies. Сентябрь-декабрь 2015 г. С. 172–184).
Так, в производстве легковых автомобилей индекс CR4 сократился до 89 в 2006 году и вновь вырос до 96 в 2009-м. CR8 и вовсе составил 99,8. В свою очередь, индекс Херфиндаля–Хиршмана увеличился в 2005–2010 годах с 0,27 до 0,3, что говорит о высокой степени концентрации. Аналогичные тенденции, хотя и не столь яркие, характерны для других отраслей. В фармацевтической промышленности Турции CR4 в 2013–2016 годах увеличился с 19 до 20.
Статистика также фиксирует высокую концентрацию рабочей силы на крупных предприятиях. В промышленности на 20 ведущих компаний приходится 65% производства и около 60% рабочей силы. В сфере услуг эти показатели составляют, соответственно, 45% и 35%, в строительстве – 25% и 20%. Если в строительстве пока сохраняется высокая конкурентная среда, то в промышленности и сфере услуг в последние годы заметно нарастает концентрация. Также крупные предприятия привлекают всё больше инвестиций. В среднем на долю четвёрки крупнейших предприятий в каждой отрасли промышленности приходится более 40% вложений отечественного происхождения и свыше 70% — зарубежного (См. https://www.tcmb.gov.tr/wps/wcm/connect/e5328677-8a20-4ca8-9b31-53b6c881ffcf/wp1930.pdf). Число слияний и поглощений (более 300) в турецкой экономике в 2021 году достигло семилетнего максимума, сумма сделок составила 15 млрд долл. Среди заметных слияний и поглощений последних лет можно выделить покупку нефтегазовой компанией SOCAR Turkey Enerji AS активов портового оператора Petlim Limancilik Ticaret AS, приобретение лидером пищевой промышленности Ülker Group компании Turyağ, специализирующейся на производстве растительного масла, маргарина и т.п.
Характерной чертой экономического развития Турции является усиление роли конгломератов – объединений фирм, работающих в разных отраслях, но принадлежащих одному владельцу. Крупнейший из них – финансовая и промышленная группа Sabanci Holding, контролируемая семьёй Сабанджи. Конгломерат владеет банками, страховыми и инвестиционными компаниями, активами в цементной промышленности, энергетике, розничной торговле. Другая группа – Cengiz Holding – объединяет компании, работающие в энергетике, горнорудной промышленности, строительстве, туризме, издательской деятельности и т.д. Владелец конгломерата – Мехмет Ченгиз.
В Индии к отраслям с наивысшей монополизацией относятся (в скобках – индексы CR4 и Херфиндаля–Хиршмана): табачная промышленность (93; 0,6), компьютерная индустрия (86; 0,4), а также нефтепереработка, выпуск средств связи, фармацевтика. Например, лидер табачной отрасли ITC Ltd за 1990–2017 годы увеличил свою долю на рынке с 67 до 85%. В производстве компьютеров и периферийного оборудования две ведущие компании – Moser Baer и TE Connectivity India контролируют 81% рынка. В нефтеперерабатывающей промышленности монополистами являются Индийская нефтяная корпорация, компании Reliance Industries, Bharat Petroleum и Hindustan Petroleum, вместе обеспечивающие почти 70% продаж. Либерализация экономики привела к снижению влияния госкомпаний и параллельному развитию частного бизнеса. Так, частная Reliance Industries увеличила свою долю за тридцать лет с 5 до 20%.
Высокими темпами растёт концентрация в производстве средств связи. Индекс Херфиндаля–Хиршмана увеличился здесь за последние годы с 0,24 до 0,37, а индекс CR4 достиг 78. Лидерами сектора являются компании Samsung India, Nokia Solutions и Bharat Dynamics, владеющие более чем 80-процентной долей рынка. В фармацевтической промышленности четыре ведущие компании сосредоточили в своих руках 77% суммарной стоимости активов. Самый крупный игрок на этом поле – входящая в промышленную группу Poonawalla Investment and Industries компания «Институт сыворотки Индии» увеличила долю на рынке с 28% в 2005 году до 40% в 2017 году. Другая компания – Syngene International – за тот же период нарастила свою долю с 3 до 12%.
В цементной промышленности более половины рынка держит в своих руках компания Jaypee, вместе с рядом других фирм (Ramco Industries Ltd., Everest Industries Ltd. и др.) создавшая картель. Антимонопольные органы обвинили компании в сговоре относительно ценообразования и объёмов производства, но серьёзных последствий это не имело (См.: Saraswathy B. Economic Reforms and Market Competition in India: https://isid.org.in/wp-content/uploads/2022/07/WP216.pdf).
В последние несколько лет степень концентрации в индийской экономики ещё более возросла. Это показывает исследование, проведённое в конце 2021 года и затронувшее 2863 компании из 20 ведущих отраслей. Установлено, что в трети отраслей пятёрка компаний-лидеров получала свыше 90% прибыли. В целом же на пять крупнейших фирм страны пришлось 21% всей прибыли – по сравнению с 17% шестью годами ранее. Если же рассмотреть 20 самых крупных компаний Индии, то они генерировали 14% всех корпоративных прибылей в 1990 году, 30% в 2010 году и 70% в 2019 году. Секторами, где монополизация идёт особенно активно, стали энергетика, строительство, инфраструктура. В числе главных причин разорения мелких производителей специалисты называют пандемию, налоговую и денежную реформы правительства Нарендры Моди (См.: Echoes of oligopoly as big firms get bigger: https://www.livemint.com/companies/news/india-inc-sees-rising-dominance-of-a-select-few-as-pandemic-favours-the-big-guns-11632119343621.html).
Механизмы концентрации хорошо видны на примере телекоммуникационной сферы. В посвящённом этой теме материале читаем: «Всё началось с ценовой войны 2016 года, когда игроки стали снижать тарифы на передачу данных, чтобы сохранить клиентов и увеличить долю рынка. Это привело к тому, что многие мелкие игроки ушли, учитывая их ограниченную финансовую мощь, а крупные игроки извлекли выгоду из возможности получить долю рынка и купить активы со скидкой. Ключевые сделки последующих лет включали приобретение компанией Bharti Airtel компании Telenor и оператора беспроводной связи Tata group. Vodafone и Idea объединились, чтобы противостоять конкуренции со стороны Airtel и Reliance Jio. Рынок, на котором когда-то было почти десять игроков, теперь работает всего с тремя игроками» (См.: Indian Telecom Industry – Oligopoly to Duopoly: https://www.linkedin.com/pulse/indian-telecom-industry-oligopoly-duopoly-aakash-agarwal).
После начавшейся в 1990-е годы ускоренной приватизации всё большую роль в индийской экономике играют конгломераты. Одно из таких объединений – Adani Group – принадлежит богатейшему жителю Индии Гаутаму Адани и включает компании, занимающиеся производством и передачей электроэнергии, добычей полезных ископаемых, управлением аэропортами и морскими портами, производством продуктов питания, дорожным строительством, предоставлением финансовых услуг и т.д. Рыночная капитализация Adani Group, составлявшая в апреле 2021 года 100 млрд долл., в ноябре 2022 года достигла 280 млрд долл. В начале 2023 года конгломерат оказался в центре международного скандала, связанного с коррупцией и спекуляциями, но всё равно остаётся ведущим игроком экономики страны.
Владельцем другого конгломерата – Tata Group – является семья Тата. Активы группы имеются в таких отраслях, как автомобильная, аэрокосмическая, электронная, цементная, ювелирная промышленность, металлургия, гостиничный бизнес, розничные продажи, операции с недвижимостью и т.д. Количество занятых работников на фирмах конгломерата достигло 935 тыс. (650 тыс. в 2015 году), а доходы группы в 2022 году составили 128 млрд долл.
Хозяином третьего крупнейшего конгломерата – Reliance Industries Limited – является Мукеш Амбани и его семья. Его активы оцениваются в 190 млрд долл., доходы в 2022 году составили 87 млрд долл., увеличившись втрое за последнее десятилетие, а число работников составляет более 340 тыс. (61 тыс. в 2010 году, 98 тыс. в 2015 году, 196 тыс. в 2020 году). Конгломерат владеет компаниями в нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности, телекоммуникационной и издательской сферах, розничной торговле и т.д.
Пример Индии, где концентрация приобрела особенное ускорение в последние годы, прекрасно иллюстрирует взаимосвязь, установленную Лениным: «кризисы – всякого рода, экономические чаще всего, но не одни только экономические – в свою очередь в громадных размерах усиливают тенденцию к концентрации и к монополии… Падение цен, понижение спроса привели эти «чистые» [т.е. мелкие – С.К.] предприятия в такое бедственное положение, которое либо вовсе не коснулось комбинированных гигантских предприятий, либо затронуло их на совсем короткое время» (См.: ПСС. Т. 27. С. 325). Пандемия, вызванный украинским конфликтом рост цен на энергоносители и продовольствие, а также правительственные меры вроде денежной реформы 2016 года привели к разорению массы мелких производителей и способствовали расцвету корпораций и конгломератов.
В Японии процесс концентрации хорошо виден на примере сталелитейной промышленности. Ведущими производителями здесь являются Nippon Steel Group и JFE Steel, созданная благодаря слиянию в 2002 году компаний Japan steel pipe и Kawasaki iron. Индекс CR1, то есть доля рынка, которой владеет одна крупнейшая компания (Nippon Steel Group), вырос с 26 в 2001 году до 47 в 2018 году, а CR2 – соответственно с 46 до 75. Другими словами, две корпорации контролируют три четверти производства стали (См.: Comparative Study on Industrial Concentration Degree of China, Japan, USA, Korea Steel Industry: https://www.e3s-conferences.org/articles/e3sconf/pdf/2021/11/e3sconf_netid2021_02002.pdf).
Схожая картина характерна для большинства других отраслей, где две трети доходов приходится на 20 фирм и менее. Наибольшая концентрация сложилась в энергетике, электронной, текстильной промышленности, распределении газа, телекоммуникационной сфере. Здесь две трети прибыли получают шесть компаний и меньше. Эти процессы получили ускорение в ходе проведения так называемой «абэномики» – программы экономических реформ премьер-министра (в 2012–2020 годах) Синдзо Абэ. Она предусматривала снижение корпоративных налогов, стимулирование инвестиций в частный сектор и т.д. (См. Asano A., Tyers R. Japan’s Oligopolies: Potential Gains from Third. Arrow Reforms:
Посмотрим на изменение индекса CR3 для ряда отраслей. В цементной промышленности он увеличился в 1993–2014 годах с 44 до 69, в производстве полипропилена – с 65 (2002) до 87 (2014), бензина – с 56 (2009) до 64 (2014), аккумуляторов – с 72 (2004) до 83 (2014).
Как и в других капиталистических странах, в Японии велика роль конгломератов, или дзайбацу. Самые крупные из них: «Митсубиси» (автомобильная, химическая, горнодобывающая, электронная, пищевая промышленность, финансово-банковская сфера), «Ниссан» (автомобилестроение, электроника, строительство, производство промышленного оборудования, телекоммуникационная сфера, финансовые услуги), «Мицуи» (добыча нефти и газа, пищевая промышленность, розничная торговля, финансовые услуги, операции с недвижимостью).
Стабильно растёт ежегодный объём сделок по слиянию и поглощению. В 2021 году только на внутреннем рынке они были заключены на сумму более 100 млрд долл. – на 25 млрд больше, чем годом ранее. Больше всего сделок произошло в финансовом и технологическом секторах. Если в 1990-е годы совершалось в среднем 200–300 слияний и поглощений, то в первое десятилетие нового века их число превысило 1 тыс., а к концу 2010-х годов достигло 3 тыс.
Развитие капитализма в современной России, включая процессы концентрации производства и капитала, имело существенные отличия от большинства других буржуазных стран. Если в последних главную тенденцию экономики можно в общей форме представить как путь от конкурирующих между собой разрозненных предприятий к олигополиям и монополиям, то вступившая на рыночный путь Россия имела предшественницей Советский Союз с его плановой экономикой. Это наложило заметный отпечаток на последующее развитие. Например, в нефтегазовой сфере сохранилась высокая степень централизации. Такие «гиганты», как «Газпром» или «Роснефть», несмотря на появление более мелких конкурентов, остались главными игроками в отрасли. В других сферах – металлургии, цементной промышленности, розничной торговле и т.д. – приватизация 1990-х годов привела к дроблению и появлению множества хозяйствующих субъектов. Однако закономерности капиталистического развития быстро взяли верх, приведя к укрупнению производства. На первом этапе этот процесс включал поглощение трейдеров, снабженческих фирм и т.п., затем настал черёд полноценного буржуазного «отбора», когда мелкие фирмы не выдерживали конкуренции со стороны более крупных.
Это хорошо видно на примере металлургической промышленности. В чёрной металлургии в 1996 году четыре крупнейших компании контролировали менее 40% рынка, а к 2004 году – уже более 60%. В цветной металлургии концентрация (используя тот же индекс CR4) шла ещё активнее – с 38 до 92 за тот же период времени (См.: Шамраева И.С. Усиление концентрации металлургической промышленности России // Вестник Омского университета. Серия «Экономика». 2006 г. №1. С. 80–82).
В цементной промышленности индекс CR3 вырос в 1992–2005 годах с 18 до 65, а CR8 – с 42 до 94. Другими словами, восемь крупнейших производителей, в начале 1990-х годов владевшие менее чем половиной рынка, почти не оставили места конкурентам. Крупнейшая компания отрасли – АО «Евроцемент Груп» – владеет сегодня 16 заводами и контролирует треть российского рынка.
Нынешний уровень концентрации (данные за 2021 год) по ряду отраслей представлен в следующей таблице.
Сектор/отрасль | Весь рынок,
млрд руб. в год |
Выручка
4 крупнейших компаний |
Индекс концентрации CR4 |
Биржи | 63 | 63 | 100 |
Производство удобрений | 1060 | 1015 | 98 |
Телекоммуникации | 2000 | 1950 | 97 |
Газ | 8300 | 7350 | 89 |
Цветная металлургия | 2800 | 2350 | 84 |
Розничная торговля | 6000 | 4900 | 82 |
Авиаперевозки | 920 | 720 | 78 |
Банки | 10300 | 7360 | 72 |
Нефть | 19100 | 13200 | 69 |
Чёрная металлургия | 5500 | 2400 | 44 |
Рассмотрим уровень концентрации на примере ряда отраслей. Среди производителей стали доминируют несколько вертикально и горизонтально интегрированных холдингов: группа НЛМК (главный актив – Новолипецкий металлургический комбинат, основной владелец – Владимир Лисин), группа ММК (главный актив – Магнитогорский металлургический комбинат, основной владелец – Виктор Рашников), а также «Евраз», «Северсталь», «Металлоинвест» и «Мечел». По состоянию на 2019 год они в совокупности произвели более 50 млн тонн стали из совокупного производства 78 млн тонн.
В посвящённом вопросу исследовании отмечается: «Высокие барьеры входа в отрасль, связанные с сильным влиянием эффекта экономии от масштаба, а также с высокой стоимостью и немобильностью основных фондов, фактически закрывают доступ в отрасль для малых и средних предприятий, что наряду с уже устоявшимся положением её основных участников, позволяет признать рынок стали в России олигополистическим. Итак, в настоящий момент на рынке стали всё ещё происходит процесс вертикальной интеграции в виде поглощения компаний более крупными холдингами. Например, выкуп металлургического предприятия ООО «Парус» трубной металлургической компанией в 2020 г.» (Сагинашвили Д.Г., Рябова В.Д., Закирова М.И. Анализ отрасли сталелитейной промышленности в России // Вестник Владимирского государственного университета. 2021 г. №8. С. 81–88)
В промышленности минеральных удобрений самым конкурентным сегментом является производство азотных удобрений. Однако даже здесь уровень концентрации является достаточно весомым. На долю основного производителя – компании «Еврохим» – приходится 28,6% от общего объёма выработки продукции. Топ-3 компаний-производителей («Еврохим», «Акрон» и «Уралхим») обеспечивают уже 64,4% производства азотных удобрений.
Ещё большая монополизация характерна для других сегментов. Основной производитель калийных удобрений «Уралкалий» имеет 82-процентную долю рынка, а основной игрок в выпуске фосфорных удобрений «Фосагро» сконцентрировал более 60% производства. Эта же компания имеет лидирующие позиции (43% рынка) в сегменте сложных удобрений (См. Богачёв А.И. Российский рынок минеральных удобрений: особенности функционирования в новых реалиях и метаморфозы развития // Вестник аграрной науки. 2022 г. № 3. С. 81).
Добычу нефти и газового конденсата в России по состоянию на начало 2019 года осуществляли 290 организаций. При этом свыше ста из них входят в структуру 11 вертикально интегрированных компаний, на долю которых приходится суммарно более 85% всей нефтедобычи. Конкурентные преимущества крупного производства приводят к тому, что почти весь объём дизельного топлива (свыше 92%) выпускается на нефтеперерабатывающих заводах данных вертикально интегрированных компаний. Как и в цементной промышленности, здесь присутствуют согласованные действия, причём с участием государства. Примером является заключённое в 2011 году соглашение, участниками которого стали 12 нефтяных компаний, Федеральная антимонопольная служба, Федеральная служба по экологическому, технологическому и атомному надзору и ряд других госструктур. Эксперты называют это одним из инструментов административной монополии, когда компетентные органы признают контроль компаний на рынке и соглашаются на их согласованные действия (См. https://magazine.neftegaz.ru/articles/gosregulirovanie/482262-uroven-monopolizatsii-neftyanogo-rynka-v-rossii-i-kitae-pravovye-instrumenty-dlya-sozdaniya-konkuren/).
Одним из лидеров по степени концентрации является рынок сотовой связи. Он почти на 100% поделен между четырьмя игроками: МТС, «МегаФон», «Билайн» и «Теле2». По итогам 2022 года количество их абонентов составило, соответственно, 80, 75, 48 и 47 млн. И процесс монополизации далёк от завершения. Например, компания «Ростелеком», владеющая брендом «Теле2», ведёт переговоры о покупке «МегаФона» с его владельцем – USM Group Алишера Усманова. Потенциальная сумма сделки – более 600 млрд рублей.
Не менее стремительными темпами происходит концентрация сферы розничной торговли. Только с 2015 по 2018 год «армия» региональных торговых сетей сократилась с 700 компаний, владевших 18 тыс. магазинами, до 400 компаний с 15 тыс. магазинами. За тот же отрезок времени количество магазинов федеральных сетей выросло почти вдвое – с 26 до 45 тыс. (См.: Продуктовый ретейл в РФ продолжит укрупняться: https://regnum.ru/news/3275080.html).
Процесс характеризуется не только поглощением мелких компаний крупными, но и слиянием федеральных сетей. Например, за последние два года сеть магазинов «Лента» (владелец – хозяин «Северстали» Алексей Мордашов) купила сеть «Билла Россия» (161 супермаркет, преимущественно в Москве и Московской области), пермскую торговую сеть «Семья» и сеть интернет-торговли «Утконос». В свою очередь, «Магнит» за 88 млрд руб. приобрёл сеть магазинов «Дикси» (2447 магазинов), а компания X5 Retail Group – сеть кухонь «Много лосося».
После этого ведущими игроками отрасли стали X5 Retail Group (сети магазинов «Пятёрочка», «Перекрёсток», «Карусель»; принадлежит бизнес-группе «Альфа» Михаила Фридмана), «Лента» и «Магнит» (крупный пакет акций – у банка ВТБ) (См.: Олигархи монополизируют торговые сети ради сверхприбыли: https://versia.ru/oligarxi-monopoliziruyut-torgovye-seti-radi-sverxpribylej).
Рынок слияний и поглощений в России остаётся крупным, несмотря на санкции и внешнеполитические потрясения. В первой половине 2022 года суммарный объём сделок превысил 18 млрд долл., превысив аналогичный показатель предыдущего года на 5,6%. Хотя общее число сделок сократилось на 26% – до 217, средний размер соглашений увеличился в 1,7 раза, до 64 млн долл. Больше всего слияний и поглощений произошло в строительстве и девелопменте (бизнесе в сфере недвижимости). В целом данный рынок демонстрирует возвращение на «траекторию роста» после сокращения 2014–2019 годов, когда сделок заключалось в среднем на 22–25 млрд долл. ежегодно (для сравнения: в 2012 году слияния и поглощения произошли на сумму 117 млрд долл.). Среди крупнейших сделок последних лет – приобретение нефтегазохимической компанией «Сибур» холдинга «Таиф» (владелец компаний «Нижнекамскнефтехим», «Казаньоргсинтез» и т.д.) за 4 млрд долл., покупка группой компаний «Русинвест» Антипинского НПЗ и Трубной металлургической компанией – Челябинского трубопрокатного завода.
Типичная для капиталистических стран форма концентрации – крупные многоотраслевые консорциумы или конгломераты – характерны и для России. Например, «Альфа-Групп» (владельцы – Михаил Фридман, Герман Хан, Алексей Кузьмичёв) имеет активы в таких сферах, как финансовые услуги, страхование, инвестиции, розничная торговля, телекоммуникации, водоснабжение, девелопмент и т.д. Общее число сотрудников составляет 400 тыс. Бизнес-группа «Ренова» (Виктор Вексельберг) владеет активами в нефте- и газодобыче, цветной металлургии, химической промышленности, машиностроении, телекоммуникационной сфере и т.д. Холдинг «Интеррос» (Владимир Потанин) сосредоточил под своим контролем мощности в металлургии и горнодобывающей промышленности (ГМК «Норильский никель»), финансовой сфере («Росбанк», «Тинькофф банк»), имеет интересы в девелопменте, туризме, транспорте и логистике, СМИ и т.д. Многие группы имеют значительные зарубежные активы.
В Бразилии индекс CR4 для обрабатывающей промышленности вырос в 2007–2016 годах с 19 до 24, для пищевой промышленности – с 17 до 23 в 2005–2013 годах. Велик уровень концентрации в сельскохозяйственном производстве. Индекс CR4 для продаж семян кукурузы составляет 97, сои – 82. Три производителя говядины – JBS, Minerva и Marfrig – контролируют треть рынка (См. Corporate power in the food system: http://marita-wiggerthale.de/mediapool/16/163463/data/Corporate_power_food_system_Jan_2021_1_.pdf). Уровень концентрации в основных отраслях бразильской экономики существенно ниже, чем в рассмотренных выше странах, но и здесь налицо процесс укрупнения производств.
Среди крупнейших бразильских конгломератов следует назвать, во-первых, холдинговую компанию Itaúsa, контролирующую активы в металлургии, химической промышленности, финансовом секторе и т.д. Число занятых работников приближается к 130 тыс. Принадлежит конгломерат семьям Сетубал и Вильела. Во-вторых, Ultrapar, владеющую компаниями в энергетике, химической промышленности, фармацевтике и т.д.
Характерной чертой экономики Саудовской Аравии является высокая концентрация производств, находящихся в собственности государства (читай: королевской династии). Например, нефтегазовая корпорация Saudi Aramco, являющаяся крупнейшей компанией мира по рыночной капитализации, контролирует большую часть добычи нефти и газа, их транспортировку (по трубопроводам и морским путём), переработку. Корпорации принадлежат нефтеперерабатывающие заводы, нефтехимические производства. Группа компаний SABIC, также находящаяся под контролем государства, занимается производством удобрений, металлов, промышленных полимеров.
Образование финансового капитала
Уделяя большое внимание новой роли банков как характерной черте перехода капитализма к империалистической стадии, В.И. Ленин отмечал, что «по мере развития банкового дела и концентрации его в немногих учреждениях, банки перерастают из скромной роли посредников в всесильных монополистов, распоряжающихся почти всем денежным капиталом всей совокупности капиталистов и мелких хозяев, а также большею частью средств производства и источников сырья в данной стране и в целом ряде стран. Это превращение многочисленных скромных посредников в горстку монополистов составляет один из основных процессов перерастания капитализма в капиталистический империализм» (ПСС. Т. 27. С. 326). Кроме того, Ленин обращал внимание на перерастание банков в учреждения «универсального характера» (См.: Там же. С. 337–340).
В начале работы мы отмечали продолжающееся доминирование в финансовой сфере западного капитала. Однако страны, стремящиеся вырваться из-под опеки Запада, пытаются создать собственные финансовые центры. Там понимают, что без этого невозможно ни достичь автономии в рамках глобальной капиталистической системы, ни получить свою сферу влияния из числа зависимых экономик.
В Турции толчок концентрации банковского дела дал кризис конца 1990-х – начала 2000-х годов, когда из-за роста процентных ставок, обесценивания национальной валюты – лиры – и общего снижения экономической активности ряд финансовых учреждений либо разорился, либо слился с более крупными. При этом процесс слияний и поглощений напрямую поощрялся государством, в том числе через систему налоговых льгот. В результате общее число банковских учреждений сократилось с 61 в 2001 году до 47 в 2005 году, а коммерческих банков – с 46 до 34. Уровень концентрации виден по динамике индексов CR3 и CR5. Первый (то есть доля трёх крупнейших банков в финансовом рынке) вырос в 2001–2005 годах с 37 до 46, второй – с 48 до 53 (См. Concentration, Competition, Efficiency and Profitability of the Turkish Banking Sector in the Post-Crises Period: https://www.researchgate.net/publication/24114456_Concentration_Competition_Efficiency_and_Profitability_of_the_Turkish_Banking_Sector_in_the_Post-Crises_Period).
В последующие годы процесс концентрации продолжился. К началу следующего десятилетия общее количество банков в Турции уменьшилось до 45, а индексы CR3 и CR5 (по распределению депозитов) достигли, соответственно, 47 и 67. На протяжении 2010-х годов тенденции были неоднозначными. Если крупнейшие пять банков примерно сохранили достигнутую в начале десятилетия планку (59% активов, 66% депозитов, 60% выданных кредитов), то десятка ведущих игроков укрепила позиции. По указанным показателям их доля достигла 90%.
Ещё одним заметным изменением стало снижение роли филиалов иностранных банков. По состоянию на 2020 год активы только одного из них (из общего числа 21) превышали 40 млрд долл., в то время как среди собственно турецких банков таковых было шесть.
Крупнейший коммерческий банк Турции «Зираат Банк» имеет активы 127 млрд долл. (17% всех активов финансовых учреждений страны; 79 млрд долл. в 2010 году), 25 тыс. сотрудников (23 тыс. в 2010 году), сеть из 1,8 тыс. отделений в Турции (1,4 тыс. в 2010 году) и филиалы в 18 странах мира (России, Казахстане, Азербайджане, Грузии, Боснии и Герцеговине и т.д.).
Второй по значимости «Вакиф Банк» располагает активами в 94 млрд долл. (33 млрд долл. в 2010 году), имеет 17 тыс. сотрудников (11 тыс. в 2010 году), более 900 отделений внутри страны (636 в 2010 году), филиалы в Германии, Австрии, Северном Кипре.
Третий – «Халкбанк» — имеет активы в 92 млрд долл. (36 млрд долл. в 2010 году), свыше 20 тыс. работников (13,5 тыс. в 2010 году), более 1 тыс. отделений в стране (700 в 2010 году), филиалы в Бахрейне, Северной Македонии, Северном Кипре (См.: Banks in Turkey 2020:
https://www.tbb.org.tr/en/Content/Upload/Dokuman/189/Banks_in_Turkey_2020.pdf).
На примере Турции (и, как увидим ниже, других стран) подтверждается превращение банков в учреждения универсального характера. Так, в составе «Зираат Банка» есть дочерние банки (Ziraat Katılım Bankası A.Ş. и др.), страховая компания (Ziraat Sigorta A.Ş.), пенсионный фонд (Ziraat Hayat ve Emeklilik A.Ş.), инвестиционный фонд (Ziraat Portföy Yönetimi A.Ş.), девелоперская компания (Ziraat GYO A.Ş.) и такие подразделения, как Ziraat Teknoloji A.Ş. (разработка приложений, консультационные услуги для финансового сектора и т.д.). Через компанию Ziraat Portföy Yönetimi A.Ş. «Зираат Банк» имеет 23 паевых инвестиционных фонда, 9 биржевых фондов, 43 пенсионных паевых инвестфонда и более сотни индивидуальных инвестиционных портфелей. Аналогичными «сетями», пусть и меньшего масштаба, владеют остальные банки.
В Индии в 1990-е годы, после либерализации экономики и снятия ряда барьеров для иностранного капитала, число коммерческих банков заметно возросло. В следующем десятилетии объективные законы рыночной экономики привели к усилению концентрации. По состоянию на 2019 год в стране произошло 37 слияний и поглощений в банковской сфере.
Всплеск концентрации банковского капитала начался после прихода к власти правой «Бхаратия джаната парти» в 2014 году. Вызванное экономическими потрясениями и неолиберальными реформами разорение мелких компаний затронуло и финансовый сектор. Индекс CR3 в результате увеличился с 28,8 в 2012 году до 41 в 2021 году. (См.: India: Banking system concentration:
https://www.theglobaleconomy.com/India/banking_system_concentration/).
Процесс укрупнения характерен как для банков государственного сектора, так и банков в частной собственности. В первом число организаций снизилось в 2000–2019 годах с 27 до 12, а индекс CR5 вырос с 63 до 82. Во втором количество банков за тот же период сократилось с 27 до 21, а концентрация по индексу CR5 выросла с 65 до 77. Самым успешным оказался HDFC Bank, чья доля увеличилась с 6 до 26,4%, схожий рывок (с 5 до 16%) продемонстрировал Axis Bank.
Япония также не выбивается из числа рассматриваемых нами стран. Суммарная доля капитализации, приходящаяся на три крупнейших банка, увеличилась с 32,2% в 2000 году до 46,3% в 2021 году. Несмотря на многочисленность финансовых учреждений – их количество составляет около 2 тыс. – ядром кредитно-банковской системы выступают несколько так называемых городских банков. Три из них – MUFG Bank, «Мидзухо» и SMBC – обычно именуются «мегабанками».
Особенностью экономической системы Японии является, как уже говорилось, существование финансово-промышленных групп. Во главе каждой из них стоит крупный частный коммерческий банк, а вокруг него группируются промышленные компании. Например, крупнейший MUFG Bank был создан в 2006 году в результате слияния «Банка Токио – Митсубиси» и UFJ Bank Ltd. Он служит основным розничным, корпоративным и инвестиционно-банковским подразделением конгломерата «Митсубиси». Его капитализация на сегодняшний день превышает 3 трлн долл. (2,2 трлн в 2010 году), здесь трудится 29 тыс. сотрудников (79 тыс. в 2010 году; сокращение связано с автоматизацией многих процессов), у банка имеется 477 отделений внутри страны и 103 за границей (соответственно 726 и 81 в 2010 году). Внутри Японии дочерними компаниями MUFG Bank являются холдинговая компания Senshu Ikeda Holdings Inc, онлайн-компания по ценным бумагам Kabucom Securities Co. и т.д. Среди зарубежных активов можно назвать американский банковский холдинг UnionBanCal Corporation, таиландский банк Krungsri, индонезийский банк Danamon и т.д.
В России, как отмечают исследования на эту тему, наблюдалось несколько волн концентрации банковского капитала. Значительное число банков прекратило своё существование во второй половине 1990-х годов как в результате банкротства, так и в результате поглощений. Только с 1999 по 2003 год число действующих банков сократилось на 162. Негативные последствия дефолта 1998 года были преодолены только в начале следующего десятилетия, когда количество новых зарегистрированных банков превысило число учреждений, ликвидированных в результате отзыва лицензии.
Всплеск слияний и поглощений пришёлся на середину и вторую половину 2000-х годов. Если в 2004 году было зарегистрировано 93 сделки на общую сумму 825 млн долл., то в 2006 году – 99 сделок на 4,4 млрд долл. Наибольшую активность на рынке слияний и поглощений проявляли крупные государственные и частные банки, заинтересованные в консолидации активов (Газпромбанк, Связь-Банк и др.). В результате последовательной серии сделок в банковском секторе России сформировались несколько крупных игроков, например, группы Росбанка и «Уралсиба». По итогам слияний и присоединений «Русского народного банка», Сибакадембанка, Кузбасского транспортного банка, Уралвнешторгбанка, Эталонбанка и Желдорбанка появилась группа УРСА Банка.
В целом на протяжении многих лет Центробанк проводит «чистку» банковского рынка путём повышения требований к объёмам капитала. Например, в начале 2000-х годов минимальный размер уставного капитала не превышал 5 млн евро, а в 2018 года минимальный размер уставного капитала для банка с базовой лицензией равнялся 300 млн руб., с универсальной – 1 млрд руб.
Во втором десятилетии XXI века процесс концентрации продолжился. Роль банковского капитала в экономической системе страны последовательно увеличивается. Если в 2000 году отношение активов банковского сектора к ВВП РФ составляло 32,6%, то в начале 2019 года этот показатель составил уже 90,6%. Более половины активов кредитных организаций занимают кредиты, из них 2/3 – корпоративные, а 1/3 – розничные (См. https://tiec.mgimo.ru/2020/2020-02/russian-market-banking-services-analysis).
Подтверждением ленинских выводов стало срастание уже в 1990-е годы банковского капитала с промышленным и появление финансового капитала. Инвестиционной компании АФК «Система» принадлежат МТС-банк, ведущий телекоммуникационный оператор России и ряда стран СНГ МТС, Сегежский и Сокольский целлюлозно-бумажные комбинаты, фармацевтическую компанию «Биннофарм», сеть магазинов «Детский мир», сеть частных клиник «Медси», агрохолдинг «Степь» и т.д. Крупными финансово-промышленными группами являются также группа «Газпром», группа USM, «Альфа-групп» и ряд других.
В Саудовской Аравии в последние годы отмечена ускоренная концентрация банковской деятельности. Индекс CR3 по активам увеличился с 54 в 2016 году до 73 в 2021 году. Крупнейший коммерческий банк – Саудовский национальный банк – образовался в 2021 году путём слияния Национального коммерческого банка и финансовой группы «Самба». Число отделений превышает 500, его дочерние компании работают в восьми странах мира, банк владеет крупным пакетом акций международной инвестиционной компании Credit Suisse Group AF. Общие активы составляют 244 млрд долл. (116 млрд у Национального коммерческого банка в 2018 году), число сотрудников – 14 тыс.
В банковском секторе Бразилии индекс CR3 увеличился с 49 в 2012 году до 71 в 2021 году, что немного ниже пикового значения, достигнутого в 2016 году (75). 80% суммарных активов банковского сектора контролируют пять учреждений – государственные Banco do Brasil и Caixa и частные Itaú Unibanco, Bradesco и Santander Brasil (См.: Banking concentration returns to the spotlight in Brazil: https://www.bnamericas.com/en/features/banking-concentration-returns-to-the-spotlight-in-brazil).
При этом если в период правления Партии Труда (2003–2016 годы) возрастала роль государственных банков, то затем наилучшие показатели развития стали демонстрировать частные организации. Как и в других странах, банки в Бразилии являются «финансовыми супермаркетами», занимаясь инвестиционной, страховой, девелоперской деятельностью внутри страны и за рубежом. Например, Banco do Brasil является стержнем целого конгломерата, в который входят банки Banco Votorantim (Бразилия), Banco Patagonia (Аргентина), Banco do Brasil Americas (США), страховая компания BB Seguridade, технологическая компания BB Tecnologia e Serviços и т.д.
Нарастание вывоза капитала
Согласно ленинской характеристике, этот процесс является отличительной чертой монополистической стадии – в отличие от присущего фазе свободной конкуренции вывоза товаров. Формы вывоза капитала могут быть различными. Это и инвестиции в иностранную экономику, и займы (государственные и частные). За последние три десятилетия растущие экономики серьёзно потеснили традиционных лидеров. Если в 2000 году развивающиеся страны были источником 8% общего объёма прямых иностранных инвестиций, то к 2014 году показатель вырос до 42%.
Начнём с Турции. В 2001 году объём накопленных прямых инвестиций турецких компаний за рубежом составлял 3,7 млрд долл. Через десять лет, в 2011 году, их сумма увеличилась до 26 млрд., а в 2020 году составила 43,9 млрд долл. Количество стран, имеющих турецкие инвестиции, выросло за десятилетие со 103 до 124 (См.: Turkish entrepreneurs’ investments abroad reach $44 billion: https://www.dailysabah.com/business/economy/turkish-entrepreneurs-investments-abroad-reach-44-billion).
Из общего объёма турецких инвестиций 72% процента приходится на сферу услуг, 26% — на промышленность, 2% — на сельскохозяйственный сектор. Наиболее привлекательными сферами для турецкого капитала за рубежом являются строительство, лёгкая и пищевая промышленность, металлургия, а также финансы и страхование. Например, в 2022 году турецкие подрядчики получили за рубежом 454 проекта на сумму 17,8 млрд долл. Крупнейшим рынком для строительных компаний стала Россия, далее следуют Азербайджан и Ирак. Россия лидирует в этом списке уже несколько лет. Например, в 2021 году турецкие подрядчики получили в России проекты на 11 млрд долл., но затем эта цифра снизилась из-за событий на Украине. (См.: Турецкие подрядчики в 2022 году заработали за рубежом почти $18 млрд: https://rossaprimavera.ru/news/92d08bcb).
В целом наибольшие объёмы турецких ПИИ накоплены в России, Германии, США, Индонезии, Пакистане. Велик приток капитала из Турции в такие постсоветские страны, как Азербайджан, Казахстан, Киргизия. К настоящему моменту у Анкары подписаны соглашения о свободной торговле с 22 странами. Это Азербайджан, Украина, Албания, Судан, Пакистан, Марокко и др. (См.: Kilicaslan Y., Onder G. и др. Why do Turkish firms go abroad to invest?
https://www.researchgate.net/publication/338886723_Why_Do_Turkish_Firms_Go_Abroad_to_Invest).
Важность этого инструмента при империализме подчёркивал ещё Ленин. «…ни один из денежных рынков не решается отказать в займе, из боязни, что сосед предупредит его, согласится на заём, а вместе с тем обеспечит себе известные услуги за услуги. При такого рода международных сделках почти всегда кое-что перепадает в пользу кредитора: уступка в торговом договоре, угольная станция, постройка гавани, жирная концессия, заказ на пушки. Самая обычная вещь: условием займа ставится расходование части его на покупку продуктов кредитующей страны, особенно на предметы вооружения, на суда и т.д.», – писал он (См.: ПСС. Т. 27. С. 362–363).
Ленинские выводы находят подтверждения и в наши дни. Азербайджан, являющийся крупным получателем турецкой помощи, вступил в военно-политический союз с Анкарой. Казахстан и Киргизия закупают турецкие беспилотники и другие вооружения. Яркий пример «долговой дипломатии» демонстрируют ливийско-турецкие отношения. Имея многомиллиардный долг перед Анкарой, базирующееся в Триполи «правительство национального единства» фактически передало Турции право на разведку и добычу шельфовых месторождений нефти и газа, а также позволило «партнёрам» разместить крупный военный контингент.
Вывоз капитала из Индии в последние два десятилетия также идёт по нарастающей, хотя и с некоторыми «волнами». Всплеск инвестиций пришёлся на мировой финансовый кризис. Если в среднем в мире они упали почти на 20%, то индийские вложения за границей существенно увеличились. Во многом это было связано со скупкой подешевевших активов. В 2000 году накопленные прямые инвестиции Индии за рубежом составляли всего 1,8 млрд долл. К 2009 году они выросли до 77 млрд, а в 2013 году достигли 120 миллиардов. В целом наиболее привлекательными отраслями для индийского капитала выступают финансы, бизнес и страхование (почти 40% инвестиций), промышленное производство (27%), торговля, гостиничный и ресторанный бизнес (16%).
Вывоз капитала облегчают соглашения о свободной торговле. По состоянию на 2022 год Индия подписала их с 13 странами, преимущественно из Южной и Юго-Восточной Азии: Шри-Ланкой, Непалом, Бангладеш, Таиландом, Сингапуром и др. (См.: India overseas investments: https://www.ibef.org/blogs/india-s-overseas-investments).
Всё более активно пользуется Индия «долговой дипломатией». Например, за два последних года она выделила кредиты на сумму 3,5 млрд долл. страдающей от кризиса Шри-Ланке, 100 млн долл. предоставлено в 2022 году Мальдивам на реализацию инфраструктурных проектов, в 2020 году кредит размером 190 млн долл. получила Россия. Кредитная линия в объёме 448 млн долл. предоставлена индийским «Эксимбанком» Узбекистану. Всего же, как заявили в Нью-Дели, страна готова предоставить на осуществление совместных проектов в регионе 1 млрд долл. Эта «помощь» также не является безвозмездной. Например, финансируя Шри-Ланку, индийские власти требуют от её властей свести к минимуму контакты с Китаем.
В отличие от Турции и Индии, Япония является давним игроком на мировой финансовой арене. Это не мешает ей ставить новые рекорды. В 2018 году впервые за почти 30 лет Япония стала крупнейшим в мире источником прямых иностранных инвестиций. Рост продолжился в следующем году, когда японский капитал вложил за рубежом 250 млрд долл. (17% мировых ПИИ). Для сравнения: в 2005 году объём зарубежных инвестиций был менее 50 млрд долл., а в течение последующих десяти лет составлял в среднем 100–130 млрд долл. В последнее время растёт доля Азиатско-Тихоокеанского региона и Африки. Так, накопленные инвестиции Японии в африканские страны составили в 2017 году 9 млрд долл. – в семь раз меньше, чем соответствующие показатели Китая. Однако, как было объявлено в августе 2022 года, в течение ближайших трёх лет Токио вложит в развитие «чёрного континента» 30 млрд долл. (См.: Япония выделит на развитие стран Африки $30 млрд: https://kz.kursiv.media/2022-08-27/yaponiya-vydelit-na-razvitie-stran-afriki-30-mlrd/). Мотивы здесь преимущественно геополитические: Япония и её союзники стремятся ограничить влияние КНР и инициативы «Один пояс, один путь».
Превращение России в крупного участника международного движения капитала пришлось на 2000-е годы. Высокие цены на сырьевые товары привели к росту экономики, расширению внешнеэкономических связей и увеличению масштабов трансграничных финансовых потоков. Если в 1995 году Россия, по данным Конференции ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД), занимала 35-е место по накопленному объёму экспортированных прямых иностранных инвестиций, а в 2000 году – 30-е, то уже в 2007 году страна поднялась на 13-е место. Их суммарный размер в 1995–2007 годах вырос в 109 раз, до 364 млрд долл.
В 2009 году вследствие глобального кризиса показатели снизились, но затем снова стали демонстрировать впечатляющий рост, продолжавшийся примерно до середины 2010-х годов. В это время по сумме вывоза капитала и его отношению к ВВП Россия уверенно опережала все развивающиеся страны за исключением Китая. По объёму текущих ПИИ за рубежом страна занимала 6-е место в мире в 2013 году (95 млрд долл.) и 7-е в 2014-м (57 млрд долл.).
Затем началась вызванная падением сырьевых цен стагнация, оттеснившая Россию во вторую десятку государств. Однако объём инвестиций остаётся высоким. Например, в 2017 году накопленные зарубежные ПИИ достигли 389 млрд долл., а в 2019 году – 407 млрд долл., став наивысшими для современной истории РФ. В последние годы рост несколько раз сменялся снижением. Свою роль здесь играет внешнеэкономическая конъюнктура, влияющая на колебания курса рубля. Так, в 2018–2020 годах накопленные российские ПИИ в рублёвом выражении выросли на 21%, а в долларовом выражении сократились на 1% (См. Кузнецов А.В. Прямые инвестиции из России за рубеж: изменения с 2018 года // Общественные науки и современность. 2021 г. №1. С. 5–15). По данным ЮНКТАД, в 2021 году текущие зарубежные инвестиции из России составили 64 млрд долл. (25-е место в мире).
Географическое распределение вывоза капитала связано с особенностями российского капитализма. Среди них высокая офшоризация экспорта и импорта капитала. «Отечественный бизнес уже в начале 1990-х гг. активно использовал офшорные центры с льготным инвестиционным и налоговым режимом для экспорта капитала. В дальнейшем роль офшоров и так называемых «офшоропроводящих» стран в международных финансовых операциях частного сектора ещё более возросла… Сегодня они прежде всего служат основным каналом для вывоза прямых инвестиций из РФ и их поступления в национальную экономику из-за рубежа. В начале 2015 г. только на долю ведущих офшорных юрисдикций приходилось 65,3% общего объема поступивших в Россию ПИИ и 50,3% накопленных за рубежом российских ПИИ. С учётом Великобритании и Нидерландов эти показатели возрастали соответственно до 80,8 и 65,4%», – указывается в одном из исследований по этому вопросу (См.: Ерошкин А.М., Петров М.В. Участие России в международном движении капитала // Вестник Финансового университета. 2015 г. №6. С. 87).
Либеральное валютное регулирование, почти не ставящее барьеров на пути оттока инвестиций, высокий уровень коррупции и налоговой преступности вкупе с рядом других факторов привели к тому, что вывоз средств из России по большей части носит характер бегства капитала, то есть экономически необоснованного, не отвечающего задачам развития страны экспорта финансовых ресурсов. Вместе с тем в 2000-е гг. стало возрастать значение других мотивов вывоза капитала, связанных с транснационализацией деятельности ведущих российских корпораций и банков, экспортирующих инвестиции в целях развития бизнеса за рубежом. Только в 2005–2014 годах их вложения в покупку иностранных производственных и сбытовых активов составили порядка 160 млрд долл. Наиболее активно внешнюю экспансию осуществляли нефтегазовые и металлургические корпорации, приобретавшие предприятия в странах СНГ, в Европе, Северной Америке и других регионах мира (См.: Там же. С. 86–87).
После начала специальной военной операции для российского капитала выросло значение незападных рынков. В 2022 году Россия стала главным источником инвестиций для Ирана. Из общего объёма вложенных в страну 5,95 млрд долл. на Москву пришлось 2,7 млрд, или почти половина. Инвестиции были сосредоточены в нефтяной сфере. В том же году Россия вышла не первое место среди зарубежных инвесторов Узбекистана. Доля Москвы составила 20%, или почти 2 млрд долл. За ней следуют Китай и Турция.
Также, несмотря на события 2014 года, Россия оставалась одним из основных инвесторов Украины. В 2017 году, например, она занимала третье место по объёму инвестиций. По состоянию на 2019 год в стране работали 5 российских банков, в т.ч. Сбербанк, ВТБ, Внешэкономбанк. Целый ряд компаний из России, прямо или опосредованно, продолжает работать там и сейчас. Среди них VS Energy, контролирующая 10% распределения электроэнергии и владеющая металлургическим комбинатом «Днепроспецсталь». Структурам, связанным с Дерипаской, до сих пор принадлежит Николаевский глинозёмный завод.
Крупным донором финансовых средств является Саудовская Аравия. За последние годы многомиллиардные кредиты предоставлены ею Египту, Пакистану, Турции и другим, в основном, мусульманским странам. Саудовская Аравия является крупнейшим акционером Исламского банка развития – одного из ведущих мировых финансовых институтов со штаб-квартирой в Джидде. Значительная часть зарубежной «помощи» оказывается через Саудовский фонд развития, основанный в 1974 году. По состоянию на 2019 год он предоставил 665 займов на общую сумму 55 млрд риалов (15 млрд долл.), профинансировав 692 проекта развития в 82 развивающихся странах. Главным получателем средств стали государства Азии и Африки – Египет, Тунис, Судан, Марокко, Пакистан и др. (См. Чикризова О.С. Саудовская модель развития для «мира ислама»: особенности и ограничения // Вестник РУДН. Международные отношения. 2019 г. №4. С. 545–565).
Для более наглядного представления о вывозе капитала мы составили таблицу, используя данные Всемирного банка.
Данные: Foreign direct investment, net outflows (BoP, current US$)
https://data.worldbank.org/indicator/BM.KLT.DINV.CD.WD
Важные выводы, в том касающиеся «распределения ролей» в мировой капиталистической системе, позволяет сделать рейтинг 500 крупнейших компаний, ежегодно составляемый журналом Fortune. Например, в 2002 году в нём значилась (на 226 месте) одна индийская компания – топливная Indian Oil Corporation Limited. В рейтинге за 2022 год включены уже девять компаний, занявшие мест от 98-го до 437-го. Среди них Life Insurance Corp., Reliance Industries, Indian Oil и др.
В списке 2005 года Россия была представлена тремя компаниями («Газпром», «Лукойл» и РАО ЕЭС с суммарным годовым доходом 86 млрд долл.). К 2011 году их число увеличилось до семи за счёт «Роснефти», «Сбербанка», «Сургутнефтегаза» и др., а общий доход превысил 350 млрд долл.
Раздел мира между союзами капиталистов
Этот процесс Ленин называл неизбежным следствием буржуазного способа производства. По его словам, монополии прежде всего делят внутренний рынок, захватывая его в своё, более или менее полное, обладание. Однако внутренний рынок при капитализме связан с внешним, и стремление к максимальной прибыли оборачивается «дележом мира». Появление на мировой арене амбициозных игроков только обостряет борьбу за передел мира. По мере накопления экономической силы новые «полюса» всё смелее заявляют о своих претензиях, а политические притязания служат внешним оформлением интересов корпораций. Не все из рассматриваемых нами стран одинаково смело прибегают к экспансии. Например, в Бразилии правящий класс предпочитает экономические методы политическим, хотя в годы правления режима Жаира Болсонару были предприняты попытки создания союза правых сил Латинской Америки – альянса ПРОСУР. Подобную политику поддержали главные опоры реакционного правительства – крупные сельхозпроизводители, горнодобывающие компании и т.д.
В других случаях экспансионистские тенденции выражены более отчётливо. Так, Турция все последние годы занимается формированием сферы влияния, не брезгуя военными средствами. Открыто вмешавшись в сирийский конфликт, Анкара установила контроль над тысячами квадратных километров территории соседней страны. Части провинций Алеппо, Идлиб, Эр-Ракка, Эль-Хасака были оккупированы турецкими войсками и протурецкими экстремистскими группировками, включены в экономическую и политику-административную систему Турции. В качестве платёжного средства используется турецкая лира, внедряются турецкий язык и система образования.
В конце 2022 года президент Реджеп Тайип Эрдоган объявил о намерении провести очередную военную операцию в приграничных районах Сирии под предлогом нейтрализации курдских вооружённых формирований. Это же прикрытие используется для боевых действий на севере Ирака. Здесь созданы несколько турецких военных баз.
После открытия богатых газовых месторождений в Восточном Средиземноморье Анкара предъявила на них свои права. Существующие морские границы, по утверждению турецких властей, проложены несправедливо и подлежат исправлению. Эти претензии вызвали конфликт с Грецией, особенно обострившийся после подписания турецко-ливийского соглашения о разграничении морских зон. Положения документа закрепляют за Анкарой значительную часть греческой исключительной экономической зоны. В ответ Афины заключили аналогичное соглашение с Египтом.
В 2019 году Турция стала участницей гражданской войны в Ливии, поддержав один из центров власти – базирующееся в Триполи правительство Фаиза Сарраджа. В стране были размещены турецкие войска и переброшенные из Сирии боевики, начались поставки оружия. В обмен на помощь Анкара добилась от Триполи серии уступок – разрешения на разведку и последующую добычу нефтегазовых месторождений, многомиллиардные контракты в сфере строительства, энергетики и т.д.
Военные базы Турции, помимо Сирии, Ирака, Ливии, Азербайджана, расположены в Северном Кипре, в Сомали, Катаре. Для укрепления внешнеполитических амбиций Турции используется конфликт на Украине. Претендуя на роль посредника, Анкара в то же время поставляет Киеву оружие и прозрачно намекает на исторические связи Турции с Крымом. Эти же спекуляции на истории и культуре используются в отношениях с тюркоязычными странами и народами. В Организацию тюркских государств под эгидой Анкары входят Азербайджан, Казахстан, Киргизия, Узбекистан и в качестве наблюдателей – Туркмения, Венгрия и Северный Кипр. Через СМИ и правые политические круги в общественное мнение внедряется идея «тюркского мира», в который включены десятки народов – от Балкан до российской Якутии и китайского Синьцзяна.
К военным авантюрам прибегает и Саудовская Аравия. В 2015 году началась интервенция королевства в Йемене, продолжающаяся до сих пор. В 2011 году садовские войска были введены в Бахрейн для подавления массовых протестов. В ливийском конфликте Эр-Рияд поддержал правительство в Тобруке и войска фельдмаршала Халифы Хафтара. Косвенно – через исламистские группировки – монархия ранее вмешивалась в конфликты в Афганистане, Чечне, Сирии, Ираке.
Япония после окончания Второй мировой войны была оккупирована американскими войсками, а подписанный в 1960 году Договор о взаимном сотрудничестве и гарантиях безопасности закрепил военно-политический союз между странами. Исходя из этого, японский капитал пока предпочитает бороться за раздел мира в рамках совместных действий с США и их союзниками. Токио стал членом Четырёхстороннего диалога по безопасности (QUAD) и участвует в политике «сдерживания» Китая и России.
Для усиления своего «восточного фланга» западный капитал позволил правящему классу Японии ревизовать ограничения, наложенные на страну после 1945 года. Главным из них стал запрет на существование полноценных вооружённых сил. Теперь эти положения отменяются одно за другим.
Схожей тактики придерживается правящий класс Индии. Вступив в QUAD и заключив ряд соглашений в сфере безопасности с США, страна получила карт-бланш на расширение своего влияния. В первую очередь, притязания индийской буржуазии затрагивает Южную Азию и акваторию Индийского океана. Различные военные объекты (базы, радиолокационные станции, пункты материально-технического обеспечения ВМФ) имеются у Индии на Маврикии, Мальдивских и Сейшельских островах, в Омане, Сингапуре, Шри-Ланке, Непале, Бутане. Индийские власти пытаются помешать реализации китайской инициативы «Один пояс и один путь», оказывая неприкрытое давление на руководство Бангладеш, Шри-Ланки, Непала, Мальдивских островов и других государств, на которые имеет более или менее заметное влияние.
Заключение
Среди приверженцев левых взглядов порой бытует мнение, будто раскол глобального капитала – в каком бы направлении ни двигались его «осколки» — облегчит прогрессивным силам борьбу за социализм. Эта точка зрения имеет право на существование, но условием успеха опять-таки являются не общемировые процессы, а сила самих коммунистических и рабочих движений.
В то же самое время новая реальность несёт с собой немало вызовов, с которыми неизбежно придётся столкнуться прогрессивному лагерю. Отличительной чертой большинства растущих «полюсов» является стремительно увеличивающееся влияние националистических течений. Как правило, они облечены в религиозную форму и играют на патриотических чувствах с помощью призывов к «восстановлению былого величия». Обязательным компонентом является и создание образа врага – как внутри страны, так и за её пределами. Трудящихся отвлекают от борьбы с помощью идеологических суррогатов о «великом будущем нации» и необходимости сплочения ради борьбы с империалистическими (читай: западными) силами. Те же, кто всё-таки отваживается на защиту своих прав, клеймятся «предателями национальных интересов».
Данные конструкции претендуют на «истину в последней инстанции» и тотальное доминирование в идеологической сфере. Как предупреждал Ленин, «монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни, независимо от политического устройства и от каких бы то ни было других «частностей» (См.: ПСС. Т. 27. С. 355).
В России, учитывая популярность среди населения идей социализма и ностальгию по советскому прошлому, правящий класс вынужден спекулировать на них, в то же время пытаясь всячески отделить форму (тоска по сильному государству и порядку, внешние атрибуты и символы былой эпохи) от содержания (социальная справедливость, равенство). Параллельно усиливаются попытки связать современную Россию с дореволюционной, что проявляется в идейной реабилитации царизма и «белого дела».
В левых идеях национальная буржуазия по-прежнему видит своего врага – причём врага настоящего, в отличие от пропагандистских симулякров.
Коммунисты всех стран должны доказать, что этот страх небезоснователен. Ведь изменить судьбу человечества к лучшему способны не смена «актёров» в буржуазном «спектакле», а свержение господства капитала.
Полная версия статьи опубликована в журнале “Политическое просвещение” (2023, №2).