Тезисы о мародерстве
5–6 января 2022 года для наблюдающих за революцией в Казахстане повсеместное мародерство в Алматы стало неприглядной стороной «демократической революции»; бунтом «мамбетов», который был незамедлительно отделен от «справедливых» требований протестующих. Этот текст написан существенно позже – мы публикуем его, дабы не дать подвергнуть забвению или поверхностному филистерскому осуждению те великие события, которые лежат в основе движения казахского пролетариата, ведущего свою неумолимую поступь и по сей день.
Мародерство сегодня – практика потребления, реализованная самым грубым и радикальным, но также и наиболее последовательным путем.
Современное общество не является обществом цельной идеологии в том же смысле, в каком не является цельной идеологией потребление и «социальный успех». Радикальное следование любой “идеологии” (даже самой вульгарно-капиталистической) приводит к парадоксу, осязаемому конфликту между идеологией и порождаемой ей формой сознания. Такой парадокс может разрешиться только насилием.
Хотя, как известно еще с 1846 года, идеология не имеет собственной истории, это еще не значит, что она не имеет истории в принципе – ее история есть история как таковая, история классовой борьбы и производственных отношений. Классическая, конкретная идеология, описанная Марксом, была просто ложным сознанием, ложным представлением об отношении человека к его реальному положению в производственных отношениях. Она действовала по принципу: «я знаю и делаю»; фашист знал, что он должен вступить во фрайкор, чтобы убивать коммунистов, потому что это очевидно в рамках его ложного сознания, католик знал, что он должен ходить на мессу хотя бы по воскресеньям, потому что это – то, что ему говорит его ложное сознание. Однако в течение ХХ века идеология изменилась, существовавшие до этого конкретные идеологические формы сознания отошли на второй план, их сменила находившаяся до этого в тени абстрактная идеология, не артикулируемая как таковая, но подспудно конституирующая наше общество и ограничивающая центробежные силы любых конкретных “идеологий”. Если идеологическая форма сознания предлагает связь между сознанием и деятельностью: «я знаю и делаю», то абстрактная, циничная идеология действует иначе: «я все прекрасно знаю и все равно не делаю». Эта абстрактная идеология – условие существования товара и рынка, наиболее полное сознание чистого рыночного обмена, чистый «здравый смысл» капиталистического общества. Его единственный постулат состоит в бессознательном сохранении статуса-кво, и именно в этой бессознательности состоит главное изменение по отношению к любым конкретным «идеологиям» прошлого. Эта абстрактная идеология является прибавочной к любой конкретной «идеологии», любой порождаемой ей форме сознания, она предлагает субъекту, конституируемому конкретной «идеологией», иезуитскую лазейку, ведь конкретная «идеология» призывает к действию, к хотя бы косметическому изменению мира, к действию, предполагающему сопротивление, конфликт, борьбу. Абстрактная же идеология предлагает сделку: субъект может полностью обрести себя в этой идеологии, думать и говорить, состоять в организациях, быть полностью погруженным в это, но при этом не участвовать ни в каком реальном действии, способном изменить статус-кво. Более того, эта идеология не просто предлагает отказ от действия, но поражает формы сознания, исключающие всякую способность к такому действию.
Мародерство – это насильственное разрешение парадокса, возникающего в конфликте конкретной «идеологии» чистого потребления и абстрактной идеологии, идеологии товара и рынка. Но это решение не в пользу ни одной из них.
Мародерство – это практическая реализация единственного и главного требования потребления – владения товаром. Однако абстрактная идеология, правящая нашим обществом – это идеология спектакля, идеология видимости, зрелищности. Изобилие нашего общества – это спектакль изобилия. Исторически первый и главный лозунг либералов против плановой экономики: рынок создает изобилие, план создает дефицит. Однако наше общество – это общество видимости изобилия, в котором магазины полнятся самыми разными товарами, но они не доступны, они нужны не для использования, а для продажи.
Современное словоупотребление терминов «продукт» и «товар» прекрасно показывает всю суть языковых игр позднего капитализма. Как «демократы» 1990-х годов, в сущности, были либералами, а современные «либералы» являются демократами (разумеется, в рамках представительной демократии) – так же сейчас товары называются продуктами, а продукты – товарами. Товар – это то, что существует на рынке, то, что продается и покупается сообразно своей меновой стоимости. Продукт – это, в данном случае, то, что производится, то, что должно потребляться, то, что может иметь форму товара, но не обречено на это. Современные же продакт-менеджеры и многие прочие специалисты по продукту создают именно товары и пекутся о его существовании в системе капиталистического обмена маскируя его под продукт, пряча его истинную натуру товара. Они придают товарной природе товара вид его продуктовой природы – вещи, необходимые для продажи, представляются вещами, необходимыми для потребления. Отсюда и далее товар будет называться товаром, а продукт – продуктом.
Потребление имеет один императив – покупай товары, какие угодно, самые разные, от кухонных комбайнов до вибраторов. Но именно «покупай». То изобилие нашего общества, которому поют оды прилавки магазинов, может быть распределено только порционно и ограниченно в рамках рыночной логики. Кажущийся императив потребления – потребляй! – является формой самообмана. Говоря о потреблении, он имеет в виду покупку – того, что покупается и продается, что носит в себе символический, социальный, идеологический смысл. Товар в себе, чья логика существует в пределах рыночной и не должна выходить за ее пределы. Ценность товара – в его меновой стоимости, в приданных ему рекламой (спектаклем) качествах, в общем во всем, кроме того, зачем он мог бы быть нужен на практике и, как и для чего могла бы иметь место его потребительная стоимость.
Глубокое фарисейство абстрактного бунта против потребления, из раза в раз проводимого аскетами от капитала навроде Павла Дурова, состоит в коренном непонимании этого самообмана, этой фундаментальной двойственности, лежащей в основе потребления. Видя автономность и специфику логики товарного обмена, они формулируют её ложным образом, идя на поводу у драг-шоу позднего капитализма и формулируя проблему как относящуюся сугубо к потреблению продукта (в противовес описываемому нами в этой работе потреблению товара). Тот же обман, поставленный на голову, относится и к апологии капитализма, черпающей свой эстетический пафос из возможности рыночной экономики удовлетворять диверсифицированные и сложные потребности – смешивая товар и продукт, смешивают и сходные по форме, но различные по целям и содержанию способы распределения общественных благ.
Императив потребления, таким образом, реализуем только в рамках рыночной системы отношений и реализуется нами каждый день, когда мы что-либо покупаем.
Однако мародерство – это грубое и радикальное прочтение этого императива, именно как императива – потребляй! – в смысле потребительной стоимости. Мародеры все так же слепо идут за призывом идеологии, за стремлением иметь. Они принимают навязанные им потребности как свои и идут грабить магазины ради их товаров. Но при этом происходит столкновение радикально прочитанного императива потребления с идеологией общества потребления, рыночного общества, общества спектакля, которая не может позволить радикального и последовательного прочтения ни одной конкретной “идеологии”, даже своей собственной.
Мародерство требует здесь и сейчас того изобилия товаров, о котором заявляют нам каждый день экономисты и рекламные стенды, но изобилия осязаемого, реального, а не видимого. Изобилия, потребляемых продуктов, а не изобилия продуктов, которые могут быть потреблены.
Как только социальный порядок, системно воспроизводящий эту двусмысленность, повергается в прах, видимое товарное изобилие магазинов сменяется реальным изобилием продуктов, продуктов потребления, которые должны быть использованы. Руки мародеров забирают из магазинов товары, но приносят домой продукты. Мародерство срывает с них бархатный покров, стоивший дней работы маркетологов, СММщиков, продакт-менеджеров и иных драг-королев позднекапиталистического товарного обмена.
Этот акт, справедливо называющийся обывателями аморальным, является таковым в действительности с важной оговоркой – его аморальность есть доведение товарности и обслуживающей его морали до своей предельной полноты и вместе с тем снятие их в качестве таковых. Его назначение состоит не в установлении частной правды – «воздаяния» угнетенным – но в ниспровержении этой морали посредством доведения ее до всей полноты внутреннего противоречия. «Потребляй», говорят мародёры, и тем самым они высвечивают фарс буржуазной морали (наиболее последовательными приверженцами которой они en masse и являются), писаной на бумажных скрижалях кофе из Старбакса, проценты от покупки которого идут голодающим детям Африки.
Товар, извлеченный из своей рыночной логики, снятый как товар и извлеченный из видимого изобилия, не имеет никакой динамики кроме динамики распада до своей продуктовой сути потребительской стоимости. Те продукты, которые еще носят в себе ее остатки, превращаются в реально доступные и используемые блага. Те же, что могут существовать и продаваться исключительно как элемент товарного обмена, чья меновая стоимость не коррелирует ни с какой потребительской, должны найти свое место в великом празднике разрушения. Не стоит забывать, что ни один акт мародерства не обходится без своих петролейщиков.
Мародерство может быть путем низового и стихийного преодоления товара, его символического уничтожения в празднике победы человека над товаром – но лишь рассматриваемое как пролегомен, как великое Начало подлинной человеческой истории. Покуда такой утвердительный взрыв остается рекуперирован, интегрирован в буржуазную мораль как её собственное бессознательное, мародёрство порождает лишь невроз общества товарного фетишизма, выряжаемый в шелка морали и обрушивающий всю свою риторическую мощь на неразумное «быдло».
Так следует понимать то, что значимая доля наблюдателей отвернулась от казахской революции именно после начала мародерства, когда в свободном Алматы люди массово начали грабить и жечь магазины, нападать на торговые центры. Другие, отделившие мародёрства и бунт низов от светлых демократических идеалов, также заняли позицию абстрактного осуждения; лишь немногие видят в этих действиях оборотную сторону буржуазного благочестия.
Ни Нурсултан Назарбаев, ни Касым-Жомарт Токаев не являются целью мародёрства, понятого как бунт. Шедшие по меньшей мере с 6 января попытки говорить о мародёрах не иначе как о провокаторах, действовавших в интересах лично Токаева, криминальных авторитетов, крупных бизнесменов, чьи бизнесы якобы не были затронуты не меняют фундаментальной культурной сути этого явления. Все эти теории не могут проверены, однако, даже если они окажутся правдой – мародерство обязано было привлекать к себе пролетаризированные массы, приводя в движение логику преодоления товарности и открывая объективное окно возможностей для слома социального и культурного порядка.
Не случайно, что именно оно стало рубежом, после которого наступила фактическая консолидация контрреволюционных сил – вооруженное противостояние военных, до того бывшее скорее редкостью, приняло организованный характер, позволив подавить активную фазу выступлений. Именно оно, а не политические требования улицы, несло наиболее радикальную опасность для казахского деспотизма, и потому именно оно явилось настоящим coup d’envoi для подлинного радикализма в размышлении над казахскими событиями.
Богдан Илык, Семен Раентович
