Рабкор.ру предлагает вниманию читателей, вероятно, одну из последних работ Даниэля Бенсаида. Это эссе вышло в последнем номере журнала Contretemps, одним из редакторов которого был Бенсаид.
В 1843 году в статье «Успехи движения за социальное преобразование на континенте» молодой Энгельс (ему не было тогда еще и 23 лет) представлял коммунизм как «необходимый вывод, неизбежно вытекающий из предпосылок, заложенных в общих условиях современной цивилизации». Подобный коммунизм был логическим следствием революции 1830-го, в ходе которой рабочие «обратились к истории Великой французской революции и с жадностью ухватились за коммунизм Бабефа».
Молодой Маркс считал такой коммунизм лишь некой «догматической абстракцией» и лишь «только особым выражением гуманистического принципа». Зарождающийся пролетариат «бросился в объятия к доктринерам его освобождения, к основателям социалистических сект», с их путаной «гуманистической болтовнейо тысячелетнем царстве и всеобщей братской любви», являвшейся по сути «мнимой отменой классовых отношений». До 1848 года именно этот призрачный коммунизм, коммунизм без четкой программы, «неотполированный», бродил в эгалитаристских сектах среди разочарованных икарийцев.
Для выхода за рамки абстрактного атеизма требовался новый социальный материализм, по сути коммунизм: «Подобно тому, как атеизм как снятие бога означает становление теоретического гуманизма, а коммунизм — снятие частной собственности, требование действительно человеческой жизни как неотъемлемой собственности человека означает становление практического гуманизма». Коммунизм шел гораздо дальше вульгарного антиклерикализма, он был «становлением практического гуманизма». Перед коммунизмом встал вопрос не просто борьбы с религиозным отчуждением, а борьбы с конкретным социальным отчуждением и нищетой, порождающей необходимость в религии.
С самого начала формирования, с периода между событиями 1848 года и Парижской Коммуной, «подлинное движение», стремившееся к свержению существующего порядка, обретало четкие формы, усиливалось благодаря тому, что отбрасывало присущий ему до того вздор и высмеивало «непогрешимых оракулов, изрекавших невежественные пошлости». Иными словами, коммунизм, бывший вначале лишь формой умонастроения, «философским коммунизмом», обрел свое политическое выражение. Четверть века спустя его трансформация завершилась: из первичной философско-утопической стадии коммунизм перешел на стадию политической эмансипации.
1. На словаре эмансипации не могли не сказаться болевые точки прошлого столетия. Некоторые слова стали как бы животными из басни Лафонтена: «На них набросились, но погибли не все из них». Судьба таких слов, как «социализм», «революция», даже «анархизм», аналогична судьбе слова «коммунизм». На «социализме» частично лежит ответственность за убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург, за колониальные войны, за правительственные альянсы, в которых по мере их расширения утрачивалось содержимое. Методичная идеологическая кампания смогла заставить многих ассоциировать «революцию» лишь с насилием и террором. Но из всех слов, когда-то означавших стремление к великой мечте и подававших огромные надежды, «коммунизм» наиболее пострадал — после того, как его взяла на вооружение бюрократическая реальная политика и поставила на службу тоталитарному предприятию. Следовательно, вопрос вот в чем: «Каким из всех этих дискредитированных слов стоит вернуть их первоначальное значение, чтобы затем задействовать»?
2. Следует задуматься над тем, что случилось с «коммунизмом» в ХХ веке. Само слово, равно как и обозначаемый объект, нельзя рассматривать вне времени, игнорируя исторические испытания, выпавшие на его долю. В сознании большинства людей использование коммунистического лейбла, обозначающего рыночно-авторитарный Китай, перевешивает достаточно хрупкие теоретические и экспериментальные ростки коммунистических гипотез. Конечно, возникает соблазн уйти от необходимости подведения исторических итогов, но такая позиция приведет в результате к сведению коммунистической идеи к бесконечным «инвариантам», как если бы она являлась набором неопределенных идей о справедливости и эмансипации, а не конкретной формой эмансипации в эпоху капиталистического доминирования. Какое бы значение ни приобрело это слово в этическом и философском контексте, в таком случае оно утратит свою политическую определенность. В связи с этим необходимо ответить на вопрос: является ли бюрократический деспотизм законным следствием Октябрьской революции или же это результат бюрократической контрреволюции, иллюстрируемой не только судебными процессами, чистками и депортациями, но и сдвигами внутри самого общества и советского государственного аппарата в частности?
3. Новый словарь невозможно ввести декретом. Для его формирования необходимо время и подтверждение постоянной практикой. Сдаться и согласиться с приравниванием сталинской диктатуры к коммунизму значит капитулировать перед временными победителями, спутать революцию с бюрократической контрреволюцией и тем самым перекрыть все подающие надежду развилки. Поступать так несправедливо по отношению ко всем людям, безымянным и известным, которые жили коммунистическими идеалами, страстно вдохнули в коммунизм свою жизнь невзирая на всех мошенников, окарикатуривших это понятие. Позор тем, кто перестал быть коммунистом, так как перестал быть сталинистом, и тем, кто был коммунистом, лишь поскольку был сталинистом!
4. Из всех слов, которыми можно определить капиталистическую нищету и, вместе с тем, возможность «иного», слово «коммунизм» единственное сохраняет величайшее историческое значение и несет взрывной программный заряд одновременно. Именно во времена хищнической приватизации слово «коммунизм» лучше всего напоминает о простой необходимости делиться, о равенстве; о равном распределении властных полномочий и солидарности, противостоящей эгоизму подсчета прибыли и всеобщей конкуренции; о защите благ для всего человечества; о расширении пространства свободы и распространении нетоварного обмена на все необходимые товары и услуги.
5. «Коммунизм» означает также иное измерение социального блага, отличное от закона стоимости и рыночной оценки. «Свободная и неискаженная» конкуренция основана на «краже отчужденного рабочего времени». Она пытается исчислить неисчислимое, измерить общей меркой абстрактного рабочего времени отношения между людьми и естественными условиями их воспроизводства. Коммунизм же подразумевает иной критерий богатства — экология отличается от гонки за количественным ростом именно качественно. Логика капиталистического накопления требует не только производства ради прибыли (а не ради социальной необходимости), она «производит новое потребление», постоянно расширяя его круг «посредством создания все новых потребностей и новых потребительских ценностей», отсюда следует и «эксплуатация природы в целом» и «эксплуатация земли любым доступным способом». Столь разрушительный эффект капитала является движущей силой для возникновения радикального экокоммунизма.
6. В «Манифесте Коммунистической партии» коммунизм имеет прямое отношение к вопросам собственности: «в этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» на средства производства и обмена (не путать с индивидуальной собственностью на товары личного потребления). «Во всех этих движениях они выдвигают на первое место вопрос о собственности как основной вопрос движения независимо от того, принял ли он более или менее развитую форму». Семь из десяти пунктов второй части «Манифеста» касаются форм собственности: «Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов; высокий прогрессивный налог; отмена права наследования средств производства; конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников; централизация кредита в руках государства посредством национального банка; централизация всего транспорта в руках государства и общественное бесплатное воспитание всех детей; увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану».
Все эти меры направлены на создание контроля политической демократии над экономикой, на примат общественного блага над эгоистическими интересами, общественного сектора над частным. Речь идет об отмене не всех форм собственности, а «современной буржуазной собственности» — способа присвоения на основе эксплуатации большинства меньшинством.
7. Маркс писал, что между двумя разновидностями права — правом собственника присваивать и правом обездоленных на существование — решающим фактором является сила. Вся история классовой борьбы и есть история этого конфликта — от крестьянских войн в Германии, Англии и Французской революции до социальных революций ХХ века. Данный конфликт возник с появлением понятия о легитимности, оспорившим права господствующего класса.
Парижская Коммуна как раз и демонстрирует возникновение этой новой легитимности как «формы политической эмансипации», как «отмены» государственной власти. Она инспирировала появление новых форм народной самоорганизации и самоуправления, оформившихся в ходе революционного кризиса: рабочие советы, комитеты милиции, охрана объектов промышленности, районные ассоциации жителей и сельскохозяйственные коммуны. Все вышеперечисленные формы были направлены на депрофессионализацию политики, на изменения принципа социального раздела труда и создание условий для отмирания государства как отдельного бюрократического органа.
8. При господстве капитала любой кажущийся прогресс компенсируется регрессом и разорением. Это в полной мере относится и к «изменению формы порабощения». Коммунизм предполагает совершенно иной критерий, весьма отличный от принципов инвестирования и финансовой прибыли. Начать хотя бы с того, что необходимо радикально сократить обязательное рабочее время и переосмыслить сам термин «работа». Не может быть никакого индивидуального совершенствования в «свободное время», пока рабочий отчужден от средств производства, пока его угнетают на рабочем месте. Коммунистический проект предполагает также и радикальные перемены в сфере взаимоотношений мужчин и женщин: опыт взаимоотношений между полами — это первый опыт знакомства с инаковостью. До тех пор, пока, основанные на угнетении, отношения сохраняются, каждый, кто как-то отличается по культуре, цвету кожи и сексуальной ориентации, будет становиться жертвой различных форм дискриминации и господства. Подлинный прогресс может быть достигнут посредством развития и дифференциации потребностей, которые, скомбинированные оригинальным способом, делают каждого мужчину и каждую женщину уникальным существом, обогащающих весь род человеческий собственной уникальностью.
9. «Манифест Коммунистической партии» рассматривает коммунизм как «ассоциацию, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Следовательно, коммунизм как таковой становится лозунгом свободного индивидуального совершенствования — не путать с миражом индивидуализма без индивидуальности, погрязшим в конформизме, насаждаемом рекламой, не путать с грубым эгалитаризмом казарменного социализма. Развитие особых потребностей и талантов каждого обогащает все человечество. И наоборот: свободное развитие каждого предполагает свободное развитие всех, так как эмансипация — это не самоудовлетворение в одиночестве.
10. Коммунизм не есть некая чистая идея, но это и не доктринерская модель общества. Коммунизм — не синоним государственного режима и не синоним нового способа производства. Коммунизм — это движение, постоянно выходящее за рамки существующего, порывающее с существующим порядком. Но это и цель, возникающая в ходе этого движения, направляющая само движение и позволяющая различать вехи, ведущие к цели, обусловливая наш дальнейший путь. Коммунизм — это щит, закрывающий нас от политики беспринципности, бесцельных акций и будничной импровизации. Коммунизм как таковой — это не форма научного знания целей и средств, а скорее некая регулируемая стратегическая гипотеза. Коммунизм одновременно определяет и непоколебимую мечту об ином мире — мире справедливости, равенства и солидарности и, вместе с тем, непрерывное движение, пытающееся свергнуть существующий капиталистический порядок, и гипотезу, направляющую это движение на пути к осуществлению радикальных перемен в отношениях власти и собственности. Коммунизм далек от приятия меньшего зла, которое, по сути, является кратчайшим путем к худшему из миров.
11. В данный момент мы наблюдаем социальный, экологический, экономический и моральный кризис капитализма, который может обойти собственные ограничения, лишь став еще более безумным. Такой путь развития капитализма угрожает как существованию человечества, так и существованию планеты, что делает «радикальный коммунизм» вновь актуальным, как и в период между двумя мировыми войнами, о чем в свое время писал Вальтер Беньямин.
Даниэль Бенсаид
