Перечисляю в ассоциативном беспорядке: популярный фильм «Ворон» и элитарное кино Ходоровского, фотоколлажи Виткина, проза Мамлеева и стихи Витухновской, черные ритуалы шоумена Епифанцева, Пи Орридж, «Троббинг гристл», «Сайк тиви» и «Койл» с их оккультной электроникой, «Митин журнал» Дмитрия Волчека плюс издательства «Тау» и «Колонна», взрастившие и распиарившие интереснейшее «дарк сайд» направление в современной русской литературе (Гарик Осипов, Масодов, Александр Уваров…). Аристократичный британский сатанист Кроули с его «восточными тамплиерами» и демократичный американский сатанист Ла Вей с его «черными мессами». Ник Кейв и Кеннет Энгер. Немецкая «Лакримоза» и «Нью Дойче Тодескунст», элитарный черно-гностический «индастриал» и повсеместные готы. Всё то, что Адам Парфри сгреб под вывеску «апокалипсис калчер» с их педо-гомо-фашистско-фетишистскими знаками. Фильмы Финчера и проза Паланика. Девочки в костюмах «викторианских ведьм» и мальчики с крашеными в черное волосами. Серебряные цацки, все эти перевернутые кресты и «зловещие» пентаграммы. Всё то, что Фромм пытался схватить через понятие «некрофильского характера». По-моему, к этому имеют отношение даже хрупкие школьники-эмо с их культом невыносимости жизни и грубо «прооперированными» детскими игрушками на рюкзаках, хотя о них я знаю недостаточно. Большие различия между всеми ними для меня в данном случае не важны. В этом тексте я буду понимать «дарк сайд» максимально расширительно (включая немолодых поклонников «Пикника», среднемолодых почитателей «Агаты Кристи» и совсем юных фэнов Мэрилина Мэнсона) как целый калейдоскоп форм модного декаданса. Что можно сказать о людях «темной стороны» вообще? То, что у них обострено чувство отчуждения, отравляющего всё в этом мире и пропитавшего наше отношение друг к другу, к себе и к реальности как таковой. Этот мир на всех уровнях «не наш» – драматическое переживание этой отчужденности и отличает людей «дарк сайда» от более счастливого буржуазного обывателя, зараженного некритичным оптимизмом рекламы, официальной церковности и государственной идеологии.
Возникнув на самых разных островах «метафизической» (то есть не социальной) контркультуры, всё это вместе сделалось сейчас популярнейшей формой молодежного (и не очень молодежного) отрицания действительности, наиболее массовой альтернативой оптимистичному и «гуманному» мейнстриму. И потому «дарк сайд» требует от нас (левых антикапиталистов) полезной для нашего дела реакции, а не просто пожимания плечами и посылания «всех этих декадентов» подальше от наших красных знамен.
Ядерный удар по Диснейленду
Недавно я писал сценарий мультика для одной очень независимой и «нонконформистской» студии как раз в этой эстетике. Знаменитый кот из «Том и Джерри» в эсэсовской форме гонится за мышью, одетой как несовершеннолетняя балерина, и пытается ее изнасиловать. Сделав вид, что сдается и готова к сексу, мышь вонзает зубы коту в глаз, съедает его мозг внутри черепа и вылезает из другого глаза абсолютно счастливой. Балетный костюм пропитан кровью врага. Теперь мышь может жить в голове кота, став его новым мозгом, и управлять им оттуда, превратив недавнего противника в зомби. Внутри пустого черепа с двумя окнами глаз мышка расставляет свою инфантильную детскую мебель. Хозяйка (мы видим только две ее ноги – черную и белую, они явно относятся к разным расам и ведут себя по-разному) хвалит кота за то, что он наконец расправился с мышью. Она не подозревает, что это мышь съела кота, и ночью ее ожидает страшный сюрприз и участие в запрещенном ритуале… Действие происходит под гнетуще тяжелый звук, как будто включено на полную некое вредное для мозга устройство. Монотонно повторяются обрывки из речей Гитлера, христианских литургий и самых мрачных мест Уголовного кодекса, плюс звуки всем известных заставок новостей. Там было еще немало приключений, пока не происходил в финале «Ядерный удар по Диснейленду», так и должен был называться весь мультик в целом.
Психологи знают, что невозможность «социализации», то есть адаптации к обществу, часто выражается либо в беспричинной эйфории, либо в агрессивно-разрушительном поведении. В «дарк сайд» сознании обе эти реакции накладываются. «Чернушник» испытывает экстаз от разрушения (обычно все-таки зрелищного, а не реального) или, по крайней мере, от горделивого демонического отрицания этого мира вообще и общества в частности как одной из «проекций» мира.
Неспособность к «адаптации» – это проблема существующего общества. Но для любой альтернативной и конкурирующей модели общества, такая «неспособность» есть шанс найти агентов и сторонников. Не будем забывать об этом.
Маркс и другие готы
Вспомним Маркса, который, кстати, легко и с удовольствием ботал по этой готической фене, в своих темных стихах прославляя «Эммануила», которого он, для чернокнижности, выворачивал наоборот.
Взгляни на мой меч
Его продал мне хозяин темноты!
Или:
Вечность – это вечная боль для всех.
Бездонная смерть, зачатая в колбе.
Она презирает нас, как механических кукол,
Как ворох календарей, годящихся лишь для костра.
Или:
Выпрыгнуть из вечности прочь
Даже ценой разрушения мира.
В институте мой приятель-филолог переводил с немецкого стихи Маркса про «бледных девочек» и «Скрипача» (нужно объяснять, кого так иносказательно называли готические романтики?). Сегодня их могла бы петь (а может и поёт?) какая-нибудь темная немецкая команда, вроде «Раммштайн». Из этой эстетики – все его «бродящие по Европе призраки», «невидимые руки» и «вампиры капитала».
Ванейгем в своем знаменитом «Трактате», объясняя притягательность средневековых злодеев, вроде Жиля де Ре, доказывал, что пантеон «демонического» – скопленный за века архив сосланных, репрессированных и запрещенных желаний, неугодных и невыгодных Системе. Архив «вытесненных» культурой настроений, которые даже под масками отвратительных монстров, надетых на них попами, не утратили своего магнетизма.
В левогегельянской традиции, вплоть до Адорно, корень любого стремления личности к свободе – это желание избавиться от бытия как такового. Энергетический источник любой революционности – бессознательная тяга к уничтожению реальности. Человеческая индивидуальность начинается с альтернативы «однозначному» бытию. Человека отличает от животных и механизмов осознание своей смертности, и в этой нашей связи с небытием коренятся все причины культурного и социального развития, в этом тайна появления второй, антропогенной, «неестественной» реальности. Для Маркузе приводящая нас в движение тяга к любым удовольствиям жизни есть лишь короткий отрезок на бесконечной линии тяги к смерти, утоляющей любой голод. Это не мешало, впрочем, ни Маркузе, ни Адорно оставаться марксистами. Они просто не путали механику (как мы устроены?) с назначением человека (для чего мы нужны?).
Небытие как выход
«Дарк сайд» начинается с признания дуализма двух богов, из которых молодой человек выбирает темного, оппозиционного, запрещенного и «неофициального». Отсюда почти логично следует культ небытия и постоянное подчеркивание его преимуществ над бытием. «Почти», потому что в культуре вообще нет ничего строго логичного.
Их черный цвет – это ведь не просто темнота опасной ночи, из которой на тебя может выпрыгнуть хищный охотник, видящий в тебе жертву. Их «дарк» – это некое упрощенное представление о мире, в котором еще ничего не существовало, а значит, и не могло зависеть и тем более страдать. Эта темнота – не просто скрытость и опасность, но отсутствие чего бы то ни было. Мир недостоин существования, ибо весь состоит из насилия и лжи. Небытие всегда больше, а значит, «круче» любого бытия.
Принципиальные возражения людей «дарк сайда» против любой позитивной программы: можно устранить эксплуатацию, но нельзя устранить смертность, можно всех накормить, но чем заполнить бездну неразделенной любви, можно справиться с насилием, но как быть с генетическими болезнями и катастрофами? Наши желания всегда будут больше наших возможностей и в этом и состоит наша «проклятость». Человек проклят как существо, а не только как «политическое существо». Отчасти они правы: невозможно в обозримом будущем устранить смерть, старение, потерю близких и многие болезни, вызывающие страдание. Признаем, что пока это условие любой жизни и данность любого сознания. В конце концов, есть два вида отчуждения – природное, данное изначально, и социальное, возникшее временно и искусственно, вместе с властью. Станет ли человек однажды бессмертным и вечно молодым? Скорее всего да, но точно не раньше, чем будут «сняты» государственная власть и капиталистические отношения. Устранение причин социального отчуждения вплотную приближает людей к решению проблем отчуждения природного. Серьезная война со смертью начнется не раньше, чем будет выиграна классовая война с капиталом. Нет неразрешимых вопросов и нерешаемых проблем, но есть временно отложенные по вполне рациональной причине. И это наш важный и самый первый ответ людям «темой стороны».
