Рабкор.ру публикует ответ Анны Очкиной на полемическую статью Дмитрия Жвании «Революция против каловых масс», которая вызвала оживленную дискуссию.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Так хорошо сказал классик, что очень захотелось повторить его строчки. Пушкин верно подметил живучесть идеи о толпе и героях, которая из повседневных представлений перекочевала в социологию, политологию и политическую практику. И до, и после Пушкина появлялись и обосновывались теории о ведущей роли элиты в истории и непреодолимой пассивности масс. Наверное, неправильно сходу отмахиваться от этих теорий, раз они в том или ином виде возвращаются, хотя бы намеком, одним положением, но проявляются в идеях и выводах теоретиков и практиков разных взглядов и социального опыта. Вот и Дмитрий Жвания написал страстную статью о принципиальном, даже подлом противостоянии реакционных масс немногим революционным героям.
Мне захотелось пристально и детально рассмотреть проблему, обращаясь к данным микросоциологического анализа, а не к общим теоретическим соображениям, которые, как мы видим, не очень-то убеждают.
Прежде всего, нужно разобраться с терминами. Дмитрий Жвания говорил о том, что массы историю. Он не утверждал, что они в истории . Напротив, он настаивал, что именно настроения масс, их любовь к одним лидерам и ненависть к другим роковым образом сказываются на течении истории. Из его текста следует, что он признает участие масс в истории – как статистов, исполнителей, толпы… Просто его это участие не устраивает, он отрицает его позитивное созидательное содержание. Мне кажется, что разумно переформулировать вопрос, конкретизировать его.
Бессмысленно просто рассуждать о том, чья воля – масс, элит, отдельных героев или злодеев – не равна нулю в историческом процессе. Если толпа хотя бы раз в столетие способна изменить ход событий, если массовая поддержка способна привести к власти еще вчера незаметную политическую силу, следовательно, массы – не просто объекты воздействия или материал для лидеров. Массы и их действия становятся силой, с которой приходится считаться, которой нужно противостоять или подчиняться, подавлять или включать в свои решения. Какими бы ни были социально-политические условия, воздействие масс на историю нельзя считать равным нулю. Но массы, о которых мы говорим, – это совокупности людей, объединенных определенными объективными условиями и интересами, и действия масс складываются из действий отдельных людей.
Таким образом, воля масс – равнодействующая множества единичных воль. Я, собственно, повторяю мысли Энгельса, как все заметили, но намеренно избегаю цитат. Мне бы хотелось, чтобы мы проанализировали проблему с помощью собственной логики и собственного социального опыта. Ведь все знают основные положения марксизма относительно обсуждаемой проблемы, но кто-то может возразить, что наше общество или наш сегодняшний мир свои развитием дали материал для иных выводов и рассуждений.
Если творить историю означает последовательно и разумно создавать социальную реальность, совершать преобразования в обществе с определенной целью, сознательно формировать условия своей жизни, то вопрос «Элиты или массы?» вообще отпадает. Увы, человечество до такого социального творчества пока не дотягивает: ни герои, ни профессиональные политики, ни генералы, ни солдаты, ни интеллектуалы, ни домохозяйки, ни элиты, ни массы не способны полностью и последовательно провести свои планы. Гегель говорил об «иронии истории», согласно которой люди, действуя целенаправленно, сознательно и разумно, достигают тех результатов, которых они не хотели или даже боялись. Только ощупью, отдельными шагами удается приблизиться к цели, да и формулировка и осознание самой цели занимает всю историю человечества.
Можно, конечно, сделать вывод, что цель ведома отдельным личностям или группам – героям, пассионариям, изобретателям, творцам, – которые и пытаются реализовать ее, действуя сознательно и целенаправленно в историческом процессе. Остальные же – массы, толпа, народ, население и т.п. – отдельными всплесками недовольства или восторга губят или поддерживают эти начинания, участвуют в истории, не внося в нее своего творчества, своей воли, исходя из своих ограниченных повседневных интересов или инстинктивно реагируя на раздражители: голод, падение уровня жизни, безработицу и т.д. Так созидательная воля отдельных творцов либо сливается, либо сталкивается со стихийной, бессознательной волей масс. А вот это уже более детальное и серьезное обвинение, которое позволит нам, может быть, вырваться из порочного круга рассуждений – элиты или массы – и понять, есть ли эта разумная воля и как она распределяется, как реализуется в социально-историческом процессе.
Но для этого присмотримся к этому процессу поближе, повнимательнее, вооружившись не телескопом для широкого исторического обзора, а микроскопом.
На первый взгляд, в рассуждениях Дмитрия Жвании о новейшей истории России все верно. Я хорошо помню панические предсказания бунтов, которыми пугали публику СМИ всю первую половину 90-х годов. Но кроме отдельных всплесков недовольства, которые довольно быстро сходили на нет, так ничего масштабного и не случилось.
Я хорошо помню, как в феврале 1992 года проводила социологическое исследование на заводах. Меня поразила тогда атмосфера удивительного спокойствия, с которыми работники констатировали и рост цен, и невыплаты зарплаты, и резкое снижение уровня жизни. Никаких резких высказываний или сетований я не слышала. Во время интервью однажды в цеху стали раздавать сахар (выделили рабочим в счет долгов по зарплате), люди оживились, обрадовались, никаких критических замечаний не высказывали.
Так же относительно безропотно восприняли российские граждане и дефолт 98-го года, и чехарду с премьерами, и воцарение Путина, и давление на выборах, особенно сильное осенью 2007-го и весной 2008-го. Многие пакости и подлости ельцинского режима оставались вообще на периферии общественного сознания: чеченские войны, коррупция, расстрел Дома Советов и многое другое.
Итак, получается, что Дмитрий Жвания во всем прав. Горькая правда, неприятная, обескураживающая. Одно хорошо – это правда.
Прежде всего, неправильно трактовать социотворческую деятельность только как политическую или только как протестную. Социальный протест, организованный и последовательный – один из видов такой деятельности, но не единственный. Любое социальное действие – по определению целенаправленное, ориентированное на других людей, а вот мотивы его могут быть различны. В единичном социальном действии человек может руководствоваться всеобщими человеческими принципами – гуманностью, честностью, справедливостью и т.п. – в границах своих возможностей. Дмитрий Жвания сказал, что не революция пожирала своих детей, а масса. Метафора красивая, конечно, но исторически неверная. Революционеры же и принимали решения о казни своих недавних соратников. Да, под давлением толпы, да, стараясь уловить настроения масс. Но часто и для того, чтобы спастись самим. Любой человек может исходить из корыстных и сугубо эгоистических мотивов, даже если он оказался в авангарде исторического процесса.
Между революционными периодами истории, между всплесками недовольства, бунтами и выступлениями нет пустоты. Есть история, которая накапливается день ото дня. Интересно понять, насколько при видимой пассивности людей их единичные социальные действия создают ту или иную историческую реальность.
Присмотримся, что же происходило в нашей стране с начала 90-х годов.
С самого начала рыночных реформ был взят курс на сокращение социальных прав, радикальную коммерциализацию социальной сферы. В начале 90-х и образование, и здравоохранение, и сфера социальной защиты переживали настоящую осаду: они не финансировались настолько, что с работников вузов и с родителей школьников собирали деньги на оплату коммунальных услуг в вузах и школах. В некоторых поликлиниках и больницах такая практика тоже была. Что же произошло со здравоохранением и образованием в нашей стране? При всех проблемах и ухудшениях в этих сферах нужно признать, что выжили они в поистине безнадежных условиях, и выжили за счет вполне последовательной, вполне осознанной, а следовательно, вполне творческой деятельности людей. Учителей, которые работали несмотря ни на что, врачей, которые лечили за копейки, преподавателей, которые продолжали читать лекции, не получая даже своих крошечных зарплат, и т.п. Можно сколько угодно говорить, что это появление пассивности или обвинять всех в халтуре или продажности. В этих сферах встречается всякое, кто спорит. Но есть и вполне значимые группы людей, чьи социальные действия были направлены на сохранение социальной сферы. Эти действия реализовались лишь частично, но если бы таких действий , ситуация у нас с вами была бы гораздо хуже. Выполнение профессионального долга – это вполне осознанное и зрелое социальное действие. А в условиях, когда это абсолютно не выгодно, никак не способствует или даже вредит благосостоянию, такое действие становится своего рода протестным, социотворческим актом.
Самое массовое и заметное выступление против социальных реформ – это знаменитые выступления против закона № 122 в начале 2005 года. Но это выступления. Капиталистические социальные реформы, в частности пенсионная, постоянно встречают постоянное глухое, пассивное сопротивление. Большинство населения так и не поверило негосударственным пенсионным фондам и не понесло туда свои пенсионные накопления. Тем самым вся реформа оказалась под угрозой, и вполне вероятен ее пересмотр. Признаю, что это не была продуманная акция, однако это были действия, обусловленные социальным опытом и здравым смыслом. Став массовыми, они способствовали созданию новых (не очень-то комфортных условий) для инициаторов реформ в правительстве и новую социальную реальность, с которой власти приходится считаться.
То же самое можно сказать и о реформе ЖКХ. В целом люди ее приняли, польстившись на возможность свободы в распоряжении своим жильем. То, что после приватизации тарифы неизбежно начнут расти, никто не просчитал. Но рост тарифов постоянно ограничивается протестами со стороны населения. Не организованными и массовыми выступлениями, а давлением на местные власти, которые то и дело вынуждены отступать. Конечно, повышение происходит, но отнюдь не такими темпами, как хотелось бы власти.
Вообще представление о покорности и пассивности российских граждан, неспособности их отстаивать свои права сильно преувеличено. Просто для этой защиты они предпочитают индивидуальное общение с властью, а не самостоятельную организацию. Но этим индивидуальным общением создают давление на власти и меняют условия их деятельности.
Что касается творческой роли элит в истории, то и тут можно высказать сомнения. Преимущества элит в том, что они обладают бльшими материальными, силовыми, информационными и прочими ресурсами для осуществления своих целей. Что касается целей, то они могут быть и деструктивными с точки зрения развития общества, как мы сплошь и рядом наблюдаем. Более того, цели могут быть не до конца понятными и самой элите, которая к тому же всегда не однородна. В истории очень вероятны ситуации, когда слепцы ведут слепцов. Наличие в этом случае авангарда, самого отборного и самоуверенного, не гарантирует успех предприятия. Кроме того, если цели элиты противоречат интересам и целям людей, то в единичных социальных действиях будут реализовываться другие, близкие людям цели и интересы.
Таким образом, даже если деятельность элиты не встретит явного организованного сопротивления, то она может сильно осложниться, а то и совсем станет невозможной, если противостоящие социальные действия станут массовыми. При этом вновь замечу, что в каждом единичном социальном действии могут реализовываться как эгоистические, сиюминутные интересы, так и интересы того или иного класса, общества, человечества. Никакая цель не может быть реализована, если она не станет элементом мотивации значительного числа людей, целью их единичных, разрозненных социальных действий. Точнее, любая цель реализуется настолько, насколько она органично включается в структуру мотивации социальных субъектов. И не отдельных героев, а именно массы, поскольку даже пассивное сопротивление, неприятие цели большинством людей станет непреодолимым препятствием для ее реализации.
То же самое относится и к революции. В тексте Дмитрия Жвании Революция – цель и смысл Истории, его главная претензия к массам, что они недостаточно революционны. Но ради чего же совершать революцию этим немногим героям, смелым и бесшабашным, о которых пишет Дмитрий? Ради того, чтобы плохие элиты заменить на хорошие? А стоит ли? Революционные цели все равно не будут выполнены, если они не разделяются массами. Ведь если эти цели массы разделяют и руководствуются ими в своих действиях, то тогда массы становятся полноправными участниками революционного процесса. Но если они переживают революцию «в режиме истерики», то в повседневном социальном бытии революционными целями, точнее, целям, поставленными революцией, руководствоваться не будут. И тем погасят революционный порыв, сорвут планы героев, не дав осуществиться тому, ради чего революция делалась. Революционеры или сойдут с исторической сцены или вынуждены будут лавировать, менять планы, терять революционную чистоту, «чистить ряды» и т.п.
Революция сможет осуществить свою преобразующую функцию и реализовать свою цель ровно настолько, насколько цели и идеи революции станут элементами в структуре мотиваций масс людей, станут содержанием множества единичных социальных действий. По сути дела, социальная революция совершается ровно настолько, насколько происходит революция мотивации. А последняя невозможна с сегодня на завтра, после штурма Бастилии или взятия Зимнего. Она начинается до собственно революционных действий и продолжается долго после их завершения. И пока она продолжается, продолжается работа революции. Революция мотивации возможна только при условии вовлечения людей в активную политическую деятельность, в процесс социальных преобразований. И здесь у наиболее активных и деятельных людей есть возможность проявить свои лидерские качества. В процессе вовлечения и активной социальной деятельности грань между ведущими и ведомыми должна стираться, иначе будет происходить постепенное искажение, вырождение целей и движение либо заглохнет, либо превратится в реакционное.
Вот поэтому самый сложный, болезненный, но и интересный вопрос – какую деятельность необходимо и возможно сегодня вовлекать людей и кто и как это будет делать. Может быть, следующим будем обсуждать его?
Можно задать вопрос и так: а вообще нужна ли революция, нужны ли какие-то позитивные социальные преобразования, если человечество всегда будет принципиально неоднородным, всегда будет разделено на элиты и массы? Может быть, желающие смогут присоединиться к элите или стать героями при любом социальном строе? Выбор большой: правящая элита, оппозиционная элита, интеллектуальная элита… Некоторые политологи пишут о маргинальной элите.
А если серьезно, то дело не в том, элиты или массы, герои или толпа, генералы или солдаты творят историю. Вопрос нужно ставить так: может ли сознательно менять условия своего существования, возможны ли позитивные социальные преобразования и существуют ли объективные критерия для оценки их эффективности.
И если мы ответили на этот вопрос положительно, то дискуссию стоит вести о содержании и форме социальных изменений, о том, существуют ли социальные силы, способные инициировать эти изменения, и как расширять их социальную базу. А если мы ответим «нет», то тогда, согласитесь, и герои не нужны. Конец истории.