Историческая наука двигалась вперёд революционными потрясениями. «Отец истории» Геродот был дружен с отцом афинской демократии Периклом. Христианская революция и восстания рабов в древнем мире ввели в историю эсхатологию и телеологию, предвосхищая идею исторического прогресса нового и новейшего времени. Марксизм, как революционное движение, дал мощнейший толчок социальной и экономической истории. Революции в арабском мире, в Непале и Таиланде, наконец, революции, охватывающие сейчас дальние рубежи Европы, тоже готовят новый толчок для исторической науки!
Но в чём же кроется его содержание? С чего начнётся историографическая революция? Попробуем дать ответ на эти вопросы. Отметим очевидный факт — сейчас история переживает очевидный кризис. Объём информации о прошлом возрос настолько, настолько разрослась «социальная база» исследований, что понять о чём и как писать, что и как исследовать, какой это имеет смысл, становилось всё сложнее.
Появились такие историографические жанры, как микроистория, женская история и многие другие исследования постмодернистского толка — взять хотя бы «Историю сексуальности» Фуко. Оговоримся — эти жанры вовсе не следует охаивать, они многое дали исторической науке, во многом её эмансипировали, соответствующие труды содержат много ценных данных и отказываться полностью от дальнейшего развития этих направлений ни в коем случае нельзя. Но как показатели они говорят о кризисе исторической науки, которая в анабиотическом состоянии всё больше напоминает делёзовскую ризому.
Одновременно с этим сама всемирная цивилизация переживала некий период затишья, которое ложным образом нарушалось событиями вроде распада СССР (весьма интересная мысль Иммануила Валлерстайна). Характерно, что пока с университетских кафедр звучала критика концепции исторического прогресса (кстати, во многом справедливая), политики как раз продолжали повторять зады вульгарной позитивистской историографии, толкуя о необходимости «прогресса в области прав человека» и «перехода к демократии».
Но теперь ситуация меняется в двух отношениях. Во-первых, и это самое очевидное, человечество снова начинает трясти — эпоха «относительно мирного развития капитализма» явно позади. Во-вторых, новейшая история переживает революцию источника. Речь о том, что события, явным образом нуждающиеся в освещении и историческом анализе, порождают сотни тысяч видов новых источников и невиданное ранее количество информации. Сами эти источники властно вторгаются в действительность, ещё не успев стать таковыми, и способствуют её изменению. Хотя это как раз не очень ново. «Газета как коллективный агитатор и организатор» уже играла похожую роль, да и не она одна. В любом случае, речь идёт об огромном массиве интернет-публикаций, и неизвестно как его обрабатывать и какое место ему отводить среди прочих источников.
Следует отметить и ещё одну особенность — далеко не все эти публикации сохраняются для исследователя. Хорошо, если успели сделать скриншот, но ведь всем известно, что провайдеры могут скрывать информацию не хуже спецслужб. Иными словами, мы оказываемся лицом к лицу с таким источником, существование которого может быть ограничено не в пространстве, а во времени. Конечно, сами носители тоже не вечны, но всё же они, в крайнем случае, заменимы. В эпоху же социальных сетей источник (комментарий) может быть сам по себе разговорной ситуацией, ситуацией прямого общения. Раньше письмо требовало изложения информации о недавнем прошлом и планов на будущее. Сейчас же всё это заменено гипертекстом.
Но представляется, что возня в интернете может быть не самым интересным в революции источников. Описанная сейчас модель отношения к источнику может быть взята безотносительно какого-то одного конкретного его вида. Что же мы получим? Итак, источник, существование которого ограничено во времени принципиально, а не свойствами носителя, и в то же время речь не идёт о вещественном источнике (первая ступень, от которой мы оттолкнулись в сторону этой абстракции — «разговорная ситуация», живой диалог). Так вот, источником в истории, если эта гипотеза верна, может быть ситуация. Однако как историк может исследовать этот источник — ситуацию, одно из состояний относительного покоя объективной исторической реальности, — находясь вне её? И в то же время, как он в ней окажется, не нарушив естественного хода событий?
Здесь хотелось бы напомнить о том, что на стыке истории и антропологии существует такая наука, как этнография, в которую в своё время британский исследователь польского происхождения Бронислав Малиновский ввёл метод «включённого наблюдения», который также имеет широкое применение в социологии. Этнографию часто называют наукой о живой первобытности, а первобытные общества столь же часто относят к доисторической эпохе. Но что же будет, возьмись мы за «живую историю»? Конечно, сделать это невозможно, оставаясь на позициях позитивизма, и считая вслед за Шарлем Сеньобосом, что история не имеет самостоятельного бытия, а исторический факт вычленяется лишь по своему положению, но не по своей природе. Для этого нужно занять точку зрения Маркса и Альтюссера. Последний указал на то, что автор «Капитала» открыл, кроме закона падения нормы прибыли, ещё и особую историческую реальность — «континент истории». Следует занять точку зрения Ленина, который в знаменитом отрывке, известном под шуточным заглавием «диалектика стакана», указывал на поливалентность любого факта и любого объекта, и Любови Аксельрод, которая в своём блестящем «Курсе лекций по историческому материализму» говорила о возможности эксперимента в истории.
Живая история — нечто, что происходит сейчас на Украине, нечто, что охватило Ближний Восток и Южную Европу, нечто, что даёт истории её внешнюю оболочку рассказа о прошедших событиях, то, что делает её проблематичной помимо исследователя, завороженного эпизодами, взбудоражившими его индивидуальное воображение.
Однако изучение этих процессов требует и революции в методологии. В истории метод включённого наблюдения неприменим в такой же мере и таким же образом, как в социологии. Ситуация — слишком сложный источник, чтобы его оценивать просто так. Да, в качестве эксперимента можно вживаться в локальную ситуацию (говорить членам «Правого сектора» в Сумах, к примеру, что ты коммунист), но как быть, когда в качестве исторического источника нужно использовать политическую ситуацию в стране или в мире?
Возможны два решения — коллективное исследование и подготовка. Коллективное исследование — выход очевидный: распределение обязанностей и отработка взаимодействия в качестве коллектива (ибо субъект истории — это не только и не столько индивидуум) необходимы для включения в целый ряд ситуаций. Кроме того, такому исследованию, проводимому в горячей точке, может понадобиться тыл и прикрытие.
Но сама подготовка гораздо важнее этих очевидных принципов научной солидарности и рациональной организации работы. Историк, изучающий живую историю, должен быть готов к научному производству конвенционального источника, критической хроники современности — того, с чем будут работать уже историки традиционного склада. Необходимыми предпосылками такой работы должны служить серьёзнейший самоанализ, вскрывающий все внутренние мотивы, подталкивающие историка к такому исследованию, и предварительный анализ сообщества и поля, где предстоит работать, по традиционным источникам.
