«Без надежды надеюсь». Так озаглавила один из своих самых известных стихов девятнадцатилетняя поэтесса Леся Украинка – больная костным туберкулезом девушка, которая затем, в 1902 году, переведет на украинский язык «Манифест Коммунистической партии». Сегодня об этом не любят говорить даже в профильных вузах, а портрет Леси Украинки на обесценивающейся день ото дня купюре в двести гривень издевательски подписан другой, вырванной из контекста фразой: «У нас единый правый путь». Тем не менее, латинские слова сontra spem spero как нельзя более актуальны в эпоху экономического и социального кризиса. Сейчас, когда эсхатологические мотивы господствуют как среди миллионов задавленных нищетой жителей постсоветских стран, так и в среде тех, чье историческое призвание обязывает предложить этим массам альтернативу обанкротившемуся порядку капитализма.
У нас действительно нет для повода для бодренького оптимизма, которым предлагают исцелить больное общество наивные люди, полагающие, что кризис существует лишь потому, что о нем пишут и говорят. От последствий экономического коллапса страдает огромное большинство российских и украинских граждан, и очевидно, что политические и деловые элиты намерены переложить всю тяжесть кризиса на плечи этого большинства. Верхи больше не в состоянии создавать видимость просперити и прогресса и не могут смягчать растущие социальные противоречия – на подачки нет средств. Однако неорганизованные низы с их нивелированным классовым сознанием по-прежнему не в могут подняться на массовый протест против утратившей всякое доверие власти.Они даже не способны выбить себе зарплату и смирно уходят в неоплачиваемые «отпуска» при полной пассивности по-прежнему бездействующих профсоюзов. События, которые произошли в прошлом месяце на херсонском заводе, только ярче показали нам на контрасте это всеобщую массовую покорность. Ту самую специфическую покорность, с которой идут на бойню животные или отправляются на войну принудительно мобилизованные, которые смирились с необходимостью погибать и убивать за чей-то чужой интерес.
Мы не имеем права поддаваться панике, однако необходимо признать: глубину пропасти, в которую вползает сейчас Украина, невозможно измерить никаким точным прогнозом. Запуганные газетами обыватели пополняют запасы спичек и соли, а кое-кто спешит запастись каким-нибудь купленным из-под полы пистолетом в ожидании самых худших времен. Над этим легко смеяться, но кризис действительно может обернуться погромной стихией и последующей диктатурой, сладкий душок которой уже полгода дурманит головы всех политиканов первого звена. Тонкий слой человечности и культуры способен вмиг сползти с общества, подобно кожуре с гнилого банана – и тогда в города и села страны вернется звериная, кровавая резня, которая не раз бушевала здесь во времена прежних гражданских войн.
А если противоречия капиталистической миросистемы приведут к ее общей стагнации и империалистические державы в третий раз попытаются разрешить их путем мировой войны, человечество вполне может постигнуть давно ожидаемый крах – драматический апофеоз современной эсхатологии. В этом нет ничего нереального, поскольку человечество так и не выработало в себе влиятельной и мощной антикапиталистической альтернативы – ни в виде массового международного движения, способного эффективно координировать тактику и стратегию на всех континентах планеты, ни в виде сильных левых партий, которые могли бы прийти к власти на волне кризиса. Теория «слабого звена» пока не дает о себе знать ни в Европе, ни, тем более, в странах бывшего СССР, где левая идеология оказалась дискредитированной и была еще в зародыше раздавлена пропагандой господствующего класса.
Конечно, вполне возможно, что капитализм благополучно переживет этот кризис после продолжительной стагнации, ценой страданий и жизней прозябающих в нищете людей – и выйдет на виток нового цикла, уподобив историю заезженной пластинке с пинк-флойдовской «Money». Однако у нас нет времени и нужды гадать, что именно ждет наш мир и нашу страну – ужасный конец или продолжение бесконечных ужасов рыночного общества. Нам нужно предложить собственную альтернативу порочной дилемме, которую поставил перед нами сегодняшний день. Ведь отсутствие поводов к историческому оптимизму никогда не означало необходимости впадать в смертный грех ожидания конца истории. А сама история полна иронии, которая указывает, что гуманизм и идеалы социализма проигрывали в куда лучших стартовых позициях – и наоборот, побеждали там, где еще вчера не верили в это сами.
Могущественный социал-демократический Интернационал, который опирался на самую популярную и передовую теорию своего времени, а также на массовые партии организованных и классово сознательных рабочих, не смог предотвратить кровавую бойню первой мировой войны. Рабочий класс передовой Европы не сумел развить успех революции 1917 года, предоставив ей необходимый общемировой простор. Выраженное классовое сознание и мощное, богатое традициями профдвижение не дало британским рабочим ничего, кроме подачек, обеспеченных эксплуатаций стран «третьего мира», и обоснованных страхами перед «красной угрозой» – пока тэтчеризм не сломал хребет этому классу, так и не сумевшему взять в свои руки власть в стране – эталоне классического промышленного капитализма.
А в начале упомянутого 17-го года, за считанные недели до Февральской революции, которая началась с голодных обывательских бунтов (как это не раз бывало в истории), изолированный в Швейцарии Ленин скажет свои знаменитые слова: «Мы, старое поколение, не увидим будущей революции». «В настоящее время нет никаких надежд на удачную революцию. Я знаю, что полиция пытается инсценировать революционные вспышки и вызвать рабочих на улицу, чтобы с ними расправиться», – вторил ему лидер меньшевиков Николай Чхеидзе, а руководитель русского Бюро ЦК Александр Шляпников впоследствии констатирует: «Все политические группы и организации подполья были против выступления в ближайшие месяцы 1917 года».
Значит ли это, что социал-демократы не были готовы к «свалившейся им на голову» революции? Нет, ведь они готовили ее своей многолетней работой, развивая теоретическую мысль и занимаясь практическим действием, создавая свои организации – пусть даже максимально ослабленные войной и охранкой в канун революционных событий. Созданное движение, в которое затем влились пробужденные революцией массы, было тем ядром, без которого невозможно было решить даже буржуазно-демократические задачи, выдвинутые на повестку дня Февралем. Не будь его – и революция утратила бы импульс развития, который привел ее к Октябрю, и была бы либо подавлена силой, либо тихо свернута элитами после свершившегося властного передела, быстро выдохшись в «политтехнологический» дворцовый переворот.
Революционная ситуация представляет собой сложное сочетание субъективных и объективных факторов, с общими закономерностями и сугубо специфическими обстоятельствами, зависящими от конкретно-исторического момента. Говоря образно, это такая же случайная и вместе с тем необходимая комбинация, как сочетание органических кислот, породившее нашу земную жизнь. Но среди ее базовых факторов следует особо указать на необходимость создания массового политического движения при одновременном развитии теоретической базы, которая даст этому движению ясное понимание тактических нужд текущего момента и общую стратегию построения альтернативного капитализму общества. Только в этом случае можно рассчитывать, что общественный кризис, выраженный в известной формуле о «верхах» и «низах», выльется в нечто большее, чем голодные погромы и беспорядки, которые затем используют в своих интересах майданные политиканы. Только в этом случае можно будет говорить о революции – то есть о глубинных, сущностных изменениях экономических и политических основ нашего общества.
«О дне же том, или часе, никто не знает». Эти слова, которым обычно ведут борьбу с крайностями христианской эсхатологии более прагматичные представители священнической касты, стоит напомнить и сторонникам эсхатологии от марксизма применительно к перспективе будущего краха капитализма – через революционный переворот или ядерный холокост. Не стоит гадать, остался ли у нас исторический шанс – его нужно вырвать у истории руками творящих ее масс. Лозунг «Социализм или варварство», выдвинутый когда-то Розой Люксембург и актуализируемый каждым глобальным кризисом и угрозой войны, отнюдь не несет в себе мотивов судного дня. Это лозунг на каждый день, ведь уже сегодня варварство окружает нас буквально со всех сторон – будь то картины лежащих на снегу нищих, телевизионные шоу, вынужденное пиратство африканских рыбаков, дикие антисоциальные указы киевского мэра, миллиардные военные расходы, политический пиар на мертвых, цензура национальной комиссии по морали, ликвидация бесплатной медпомощи, падение уровня образования или суд над создателями свободных файлообменников. Наша задача состоит в том, чтобы выработать деятельную альтернативу этому очевидному варварству – как в теории, так и во взаимосвязанной с ней организационной практике. Слабость постсоветской левой, совершенно непростительная для текущего кризисного момента, отнюдь не является поводом для того, чтобы уклоняться от этой задачи, обязательной для всех тех, кто взял на себя ответственность бороться за изменение нашего варварского мира.
Лозунг сontra spem spero подходит с той поправкой, что эта пока мало чем обоснованная надежда должна быть основана на конкретном, практическом и едином действии. Пожалуй, его можно было заменить словами «Trotz alledem» – «несмотря ни на что». Так озаглавил свою последнюю статью Карл Либкнехт – после того, как германская революция погибла, не имея опоры на массовую политическую организацию пролетариата. Несмотря ни на что: невзирая на годы, упущенные в бесполезных метаниях и междоусобной грызне, несмотря на общую апатию, пассивность и пессимизм, несмотря на крохотные ресурсы и могущественных врагов, мы должны всеми силами пытаться создать из живой материи жизни те предпосылки, которые позволили бы качнуть маятник в другую, противоположную варварству сторону.
