1 января 2009 года – это праздник, который не будут отмечать шампанским и оливье: 50 лет победы кубинской революции. Юбилей социального поворота – одного из самых ярких, жизненных и человечных во всей новой всемирной истории. Эта круглая дата породит много пафосных слов, вызовет много воспоминаний, но мне кажется, первый день революции лучше всего описан в романе Нормана Льюиса – художественном романе «Сицилийский специалист», из жизни американских гангстеров и мафиози, заправлявших на острове до этой памятной даты.
«Погожим зимним днем 1959 года повстанцы вошли в Гавану. Переход города из рук в руки совершился настолько спокойно, что жители вряд ли осознали, что происходит. Накануне город был наводнен рассвирепевшими, стреляющими направо и налево полицейскими, а на следующий день они исчезли, и вместо них появились одетые в военную форму, вежливые низкорослые крестьяне, которые не допускали никаких эксцессов, за исключением того, что поглотили за двадцать четыре часа все гаванские запасы кока-колы. В конце взлетно-посадочной полосы в аэропорту Ранчо-Бойерос стояли наготове самолеты, которые должны были увезти в изгнание президента, его близких друзей и главных членов правительства. Вокруг чувствовались радость и облегчение, что все разрешилось таким образом. Рестораны и кафе, как всегда, были полны, а столики в ночных клубах приходилось заказывать накануне. Совершенно незнакомые люди обменивались рукопожатиями и поздравляли друг друга. Самые доброжелательные и незлобивые в мире проститутки были, как всегда, заняты делом, а некоторые, особенно великодушные и щедрые, обслуживали клиентов бесплатно, чтобы ознаменовать таким образом первый день победы революции.Туристы продолжали прибывать на самолетах и пароходах и по-прежнему свободно играли в многочисленных казино. Около ста человек, напившихся за ночь до потери сознания, были подобраны новыми отрядами охраны порядка, напоены черным кофе и с почтением водворены в отели. Солдаты, бывшие крестьяне из глухих провинций, увлеченно играли в шарики на ровных, выложенных красивым узором тротуарах Гаваны, весело предлагая иностранным гостям и местным жителям принять участие в игре».
Революция походила в тот день на карнавал, хотя за нее было пролито много крови этих вежливых и простоватых крестьян-революционеров – от пуль, пыток и укусов мириад москитов в мангровых болотах, где укрылись после разгромной высадки на остров уцелевшие люди отряда Кастро. Далеко не все кубинцы понимали, какие глубокие последствия несет их, тогда еще полуколониальной, стране первый январский день 1959 года, определивший ее судьбу на полвека вперед. Конечно, люди судачили об этом в барах и на бульварах, а жрецы-сантеро раскидывали коралловые четки, раковины и кости птиц, гадая на будущее Кубы. Но мало кто в той, тогдашней Гаване мог представить себе, что «Кабальо» («Жеребец») Фидель, жизнелюбивый юрист, сын плантатора, герой политических разборок студентов в Гаванском университете, у которого брали в горах интервью для журнал «Плейбой», окажется не очередным тропическим каудильо, дорвавшимся до власти и шальных денег. А станет человеком, который неожиданно для многих людей – включая своих соратников вроде Уберто Матоса – попытается в корне изменить социально-политические основы жизни своего народа, бросит вызов глобальному миропорядку капитализмаи сумеет так долго продержаться, сопротивляясь его давлению. Мало кто мог представить, что иностранец, врач и командир по прозвищу «Че», новый комендант гаванской крепости Ла Кабанья, страдающий от приступов астмы в маленьком белом домике на той стороне бухты, придаст кубинской революции мировое значение – своими идеями, практикой своей жизни и своим образом, который марает сейчас пот миллионов футболок, растиражированных по всему свету.
Строго говоря, 1 января 1959 года вряд ли можно назвать днем начала или днем победы кубинской революции. Ее отсчет можно начать с первых восстаний против рабства и колониализма, с имен Хосе Марти и Антонио Масео, с борьбы студенческого лидера, коммуниста Хулио Антонио Мельи, застреленного наемниками в Мехико. С того дня, когда Рауль Кастро по прозвищу «Чино» («Китаец»), и вправду очень похожий на выходцев из китайского квартала Гаваны, принес марксистскую литературу своему брату – в то время активисту буржуазной партии «аутентиков». С трагического штурма Монкады и суда над Кастро, с прославившей его оправдательной речью. С мексиканской встречи Фиделя и Че, которых познакомил друг с другом все тот же Рауль. С высадки «Гранмы», с первого боя в Сьерра-Маэстра или с падения Санта-Клары, ключевой позиции войск Батисты. Собственно говоря, 1 января стало лишь одним из этапов в развитии революции. Быть может, менее важным, чем 15 апреля 1961 года, когда весь мир, качавшийся на грани ядерной катастрофы, следил за боями на карибских пляжах, а Фидель Кастро, выступая на похоронах жертв американской бомбардировки, впервые назвал революцию социалистической: «Они не могут нам простить того, что мы совершили социалистическую революцию под носом у Соединенных Штатов».
Мы не встречали не Кубе гигантских пафосных монументов в честь событий полувековой давности. Как нам говорили, советские инженеры советовали Фиделю снести старую Гавану, чтобы застроить ее ансамблями в монументальном духе – но он ответил, что жилые дома надо строить, а не сносить их ради памятников. Всемирно известную башню на площади Революции, с подножия которой махал нам рукой Рауль вместе с другими командирами революции – команданте Хуаном Альмейдой, Рамиро Вальдесом и Гильермо Гарсиа, построили еще при диктатуре Батисты. О революции напоминает установленная посреди бульваров яхта «Гранма», укрытая прозрачным колпаком от тропических ливней, вместе с самодельными танкетками, которые изготовляли из тракторов повстанцы. Там же, на бульваре, можно видеть старую машину для развозки пиццы – в ее фургоне сумели попасть во дворец Батисты студенты из «Революционного директората». Большинство их погибло на месте после неудачного покушения, вам и сейчас покажут следы от пуль у кабинета диктатора, спасшегося через потайной вход. В этих монументах есть память, но не так много пафоса.
Еще одним памятником революции служит «музей мафии», открытый в фешенебельном отеле над набережной Малекон. Там, где мафиози, фактические хозяева острова, во главе с Сантосом Траффиканте, символически делили с Батистой выпеченный в форме Кубы торт – культовая сцена из второй части «Крестного отца» Фрэнсиса Форда Копполы. Своеобразный надгробный монумент по временам по порядкам, канувшим в прошлое 50 лет назад, – хотя даже такой срок отнюдь не гарантирует невозможность их реставрации.
Революция не испытывает особой нужды в памятниках – до тех пор, пока она остается живой и от нее не пахнет нафталином, тленом и гнилостным духом мраморных кладбищ. Секрет живучести Кубинской революции во многом состоит в том, что она умела признавать свои неизбежные слабости и ошибки – перед собой и своим народом, из надежд и труда которого лепились контуры не типичного для Западного полушария общества. Оно далеко не идеально, не такое, каким обычно рисуют его себе отчаявшиеся левые постсоветского пространства – но оно и не может быть идеальным. Живой процесс развития революции, полный рисков и противоречий, все еще не остановился, невзирая на рыночные эксперименты, призванные снять блокадную бедность, невзирая на усталость, разочарования и по-прежнему не преодоленный бюрократизм. Этих противоречий не избежит ни одна из будущих попыток изменить мир, и новые революционеры всегда будут равняться на кубинский опыт. Лучшее из него уже пытаются заимствовать сегодня в странах южноамериканского континента, где лечат и учат бедняков тысячи кубинских специалистов. Кубинские врачи избавили от физической слепоты даже уже прощенного престарелого убийцу Че.
Об этом рассказывал на своем выступлении Рикардо Аларкон – спикер кубинского парламента, человек в традиционной белой рубахе навыпуск, который потом на наших глазах, без охраны, спокойно беседовал с людьми на гаванской улице. Нечто совершенно невообразимое для наших Грызлова или Литвина. А в здании ЦК Компартии Кубы – здании без ограды, под охраной солдат со здоровенными «стечкиными» – мы встретились с аналитиками исследовательского отдела, занятыми проблемами постсоветской Восточной Европы, «чтобы мы не пошли вслед за вами». Они спросили нас, как представляют сейчас Кубу в бывшем СССР, и мы честно передали нехитрый смысловой ряд: сигары, ром, пальмы, мулатки и мучные пески Варадеро. Сегодня Куба далеко, и нас связывает с ней не так много – оскудевающий туристический поток «офисного планктона», не столь большой импорт, экспорт и чернобыльские дети из разных стран, которых бесплатно лечат у океана, в прекрасном месте под названием Тарара.
Сейчас, в разгар зимы, там загорают маленькие украинцы. Они играют в необычный для «бейсбольной» Кубы футбол и вряд ли подозревают, как много изменил в их судьбе январский день в 59-м году, так красочно описанный в книге Нормана Льюиса. Но именно эти дети служат для нас лучшей памятью о Кубинской революции – лишь один частный пример ее непреходящего всемирно-исторического значения. И даже только он сам по себе оправдывает собой все полвека ее борьбы и надежды.
